Родители ушли в театр. Мама долго выбирала платье, а папа в последний момент чистил ботинки у входной двери. Катя сидела за столом, уткнувшись в учебник, и старательно выводила в тетради примеры. Она нарочно громко вздыхала, перелистывала страницы и даже спросила: «Мам, как пишется "превращение"?» — чтобы казаться занятой. Но как только щёлкнул замок, она вскочила со стула.

Сегодня она решилась. Мамин старый комод с резными ножками манил её годами. Там, в верхнем ящике под шёлковой шалью, лежала тайна — серебряная брошь в форме птицы с сапфировыми глазами. Бабушка носила её на парадном платье, а потом подарила маме «на счастье». Кате строго-настрого запретили даже прикасаться к ней: «Хрупкая, уронишь — рассыплется!»

Но разве можно удержаться? Девочка потянула ящик. Шаль пахнула лавандой и чем-то далёким, словно самим прошлым. Брошь холодно блеснула в её ладони. Катя поднесла её к окну — сапфиры переливались синими искрами, словно крылья птицы вот-вот дрогнут. Она приколола брошь к платью и закружилась перед зеркалом, представляя себя принцессой из бабушкиных сказок.

Щелчок. Что-то упало на пол.

Сапфировый глаз лежал у её ног, а птица на броши смотрела пустой ямкой. Катя замерла. Сердце стучало так громко, что звенело в ушах. Она подняла камень, пытаясь вставить его обратно, но тонкие серебряные усики, державшие сапфир, согнулись. Всё было бесполезно.

«Мама убьёт меня», — прошептала она, судорожно заворачивая брошь в шаль. Ящик захлопнулся с глухим стуком.

Весь день Катя металась по квартире. Она мыла посуду, подметала пол, даже поливала кактус, который уже цвёл второй раз за год. Но мысли крутились вокруг птицы с сапфировым глазиком. Что, если сказать, что это мышка столкнула шкатулку? Или ветер из окна? Нет, вранье сделает всё хуже. Бабушка всегда говорила: «Правда — как иголка: вылезет из тюфяка, даже если спрятать».

Родители вернулись засветло. Мама сразу пошла переодеваться, и Катя, затаив дыхание, ждала.

— Катюша, ты не видела мою синюю шаль? — раздался из спальни голос.

Девочка вошла, опустив голову. Мама держала в руках брошь.

— Я… я нечаянно… — выдавила Катя, и слёзы хлынули сами.

Папа обнял её за плечи, а мама молча смотрела на птицу.

— Садись, — тихо сказала она. — Этому сапфиру уже сто лет. Он выпал ещё  при моей прабабке, когда она бежала от пожара в революцию. Тогда камень потеряли, но вставили новый. Видишь, следы пайки?

Катя всхлипнула: — Ты не сердишься?

— Сержусь, что ты боялась сказать, — мама погладила её волосы. — Но брошь можно починить. А доверие — куда важнее блестящих камней.

Ночью Катя разглядывала звёзды за окном. Птица с одним глазом лежала на тумбочке, и ей уже не казалось, что она сломана навсегда. Ведь правда — как сапфир: даже если потеряется, её можно найти снова.

Той осенью, когда я только пошел в первый класс, у нас во дворе строили новую беседку. Повсюду лежали бревна, стружки и банки с вонючим лаком, а у забора стояла огромная куча щебня. Мы с ребятами лазали по ней, представляя, что это Эверест, или строили крепости, или просто валялись, смотря, как облака плывут в вышине.

Рабочие, дядя Витя и дядя Коля, разрешали нам подавать гвозди и держать рулетку. Однажды Танька даже нашла потерянную отвертку, за что ей подарили настоящую рабочую рукавицу. А я помогал носить деревянные обрезки — из них мы потом мастерили кораблики для ручья.

Но потом дяди Витя и Коля уехали на другой объект, а вместо них пришла бригада столяров — две женщины и мужчина в кожаных фартуках. Их звали тетя Люба, тетя Галя и дядя Женя. Они всегда смеялись, крутили радио на полную громкость и пели «Топ-топ, топает малыш». Мы эту песню терпеть не могли, зато обожали смотреть, как они строгают доски, и учились свистеть, зажав во рту стружку.

Как-то раз тетя Люба крикнула нам:
— Малыши, не подскажете, который час?
Я рванул домой, глянул на часы и закричал из окна:
— Половина второго!
— Благодарю, комиссар! — ответила тетя Люба. — Девчата, перекур! — И они ушли пить чай из термосов, оставив на скамейке банку с морилкой и кисти.

Тут Мишка, мой друг, поднял кисть и сказал:
— Интересно, а если этим помазать, будет блестеть?
Танька фыркнула:
— Да кто ж тебе даст!
Но я уже макнул кисть в темную жидкость и провел ею по забору. Дерево тут же стало гладким, как шоколад, и засияло.
— Вау! — завопила Танька. — Давайте покрасим скамейку!
Мишка схватил вторую кисть, и через пять минут наша старая скамейка превратилась в «антикварную», как объяснила Танька. Потом мы добрались до качелей, потом до столба с фонарем…

— Эй, а меня покрасьте! — вдруг предложила Танька. — Хочу быть, как Маугли!
Мишка, недолго думая, вылил ей на голову остатки морилки из баночки. Танька завизжала от восторга:
— Теперь я королева джунглей! Давайте еще!
Мы обмазали ей руки, ноги и даже косички, которые стали похожи на хвост ящерицы. Потом Мишка решил, что его кроссовки слишком блеклые, а я покрасил себе брови, чтобы быть «как Брюс Ли».

И тут из подъезда вышел сосед Игорь Петрович, наш участковый, в новом костюме цвета хаки. Он замер, увидев, как Танька в блестящей «шкуре» прыгает вокруг фонаря, а я размахиваю кистью, рисуя зигзаги на асфальте.
— Что за безобразие?! — прогремел он.
Я от неожиданности швырнул кисть — и морилка веером брызнула на его брюки. Игорь Петрович вскрикнул, подпрыгнул, но поскользнулся на мокром асфальте и сел прямо в лужу краски.

…В общем, Таньку мама оттирала скипидаром до ночи, Мишке пришлось месяц ходить в крашеных кроссовках, а я теперь знаю все скамейки в районе — мы с Игорем Петровичем их вдвоем перекрашивали.

Зато тетя Люба, проходя мимо, всегда подмигивает:
— Держись, парень! Как вырастешь — возьмем в бригаду. Будем тебя «Зигзагом» звать!

Теперь я каждый день прыгаю на турнике — вдруг это поможет быстрее вырасти.

Тайное всегда становится явным

Мама сказала мне вечером, строго глядя в глаза:

— Если не уберешь в комнате, завтра не пойдёшь в кино с папой. Понял? Тайное всегда становится явным!

Я кивнул, но, как только она вышла, подумал: «Какое там тайное? Просто игрушки под кровать закину — она и не заметит». Быстро собрал машинки и солдатиков в коробку, сунул её под покрывало, а крошки от печенья смахнул в открытое окно. «Вот и убрано», — решил я и лег спать, довольный своей хитростью.

Утром мама, заглянув в комнату, улыбнулась:

— Молодец! Теперь можно в кино. Но сначала помоги папе вынести мусор.

Сердце ёкнуло. Мешок был тяжелый, а на улице лил дождь. «Зачем мокнуть? — мелькнула мысль. — Выброшу в окно, во двор. Там же кусты, никто не увидит». Осторожно приоткрыл створку, швырнул пакет вниз и побежал к папе:

— Готово!

Мы уже собирались уходить, когда в дверь позвонили. На пороге стояла соседка, тётя Люда, в фиолетовом плаще и… с тем самым мусорным пакетом в руке. Её лицо было красным от гнева:

— Это ваше? — трясла она мокрым пакетом, из которого капала коричневая жижа. — Пирожные, апельсиновые корки, а сверху — ваш блокнот с именем! Всё это приземлилось прямо на мою кошку! Бедная Муська теперь пахнет, как помойка!

Мама медленно повернулась ко мне. В её глазах заплясали зелёные искры — верный знак, что сейчас начнется гроза.

— Ты же сказал, что вынес мусор… — прошептала она.

Я опустил голову. Папа вздохнул, достал билеты из кармана и разорвал их пополам:

— Кино отменяется. Иди помой кошку тёти Люды.

— Но она царапается! — попытался я взмолиться.

— Тайное всегда становится явным, — проговорила мама, протягивая мне резиновые перчатки. — Запоминай.

Весь вечер я оттирал Муську шампунем, а она рычала, словно тигр. Когда кошка наконец заснула, чистая, но обиженная, тётя Люда фыркнула:

— Надеюсь, теперь ты понял, что окно — не мусорка?

Я кивнул, едва сдерживая слёзы. Да, мама была права. Тайное действительно становится явным. Особенно если в нём пахнет старыми пирожными и кошачьей злостью.

P.S. С тех пор мусор я выношу только в ведро. А Муська, завидев меня, шипит и прячется под диван. Видимо, её тайна — это вечная война с шампунем.

ВИКТОРИЯ

Мы её вытолкали за околицу. Камнями кидались, пока не скрылась за поворотом. А на душе всё равно гадко. Спросите: за что? Даже сейчас не сумею объяснить. Знаю лишь — заслужила.

Деревня наша — Журавлиный Лог. Не сыщешь места краше: холмы, будто зелёные волны, застыли в беге. Озеро Сонное дымится по утрам, как самовар. А луга... Слышали, как шумит пшеница в ветер? Точно старухи шепчутся о былом. Люди думают, что понимают землю, а попробуй опиши запах дождя на раскалённой глине — слов не хватит.

Тропы у нас узкие, змеями вьются меж изб. Пыль тут особенная — душистая, густая, оседает на ресницах мёдом. Бабки говорят, наш воздух пахнет детством и печёным хлебом.

Виктория, видно, этого не чуяла. Зацепи её хоть краем — глядишь, и проросла бы корнями. Но она смотрела на луга, будто на дешёвые обои, топтала траву, как городской асфальт.

У нас в Журавлином Логу есть святое место — родник Глазастик. Вода в нём ледяная, даже в июльский зной. Старик Мирон, что в войну разведчиком был, сторожит его. Говорят, он с фрицами на ножах дрался, потому и ходит с палкой — колено не гнётся. Каждую весну чистит родник, выкладывает камни узорами, будто письмена древние.

Ребята наши — Сергей, Тимка, я — Лёнька. Сергей — наш предводитель, молчаливый, как дуб. Тимка — городской, каждое лето приезжает, сбрасывает кроссовки, бегает босиком, пока стопы в мозолях не превратятся. А я... я за ними наблюдаю.

А ещё была Катька. Про неё сложно. То лазит по крышам с пацанами, то вдруг нарядится в бабкины кружева и бродит по кладбищу, венки поправляет. Говорит, слушает, как травы растут. Мы над ней смеёмся, а она бросает: «Слепые вы. Не видите, что земля дышит».

Всё изменилось, когда приехала Вика. Внучка новой фельдшерицы, из Питера. Первый день — в белых кедах, шортах с кармашками. Ходила, тыкала палкой в муравейники, смеялась, когда насекомые рассыпались паникой.

«Дикари, — кричала она, глядя на наш дранный сарай с трактором. — У вас тут музей нищеты!»

Сергей молчал, сжимая кулаки. Тимка пытался шутить, но голос дрожал. Катька же смотрела на Вику, как на диковинную птицу, то с любопытством, то со злостью.

Перелом случился у родника. Вика решила устроить «пикник» — разложила на камнях чипсы, включила музыку на телефоне. Мирон подошёл, попросил убраться. Она фантик бросила в воду: «Чё ты как собака на кость?»

Старик не сказал ни слова. Утром мы нашли Глазастик заваленный мусором. Пластиковые стаканы, обёртки, а на самом дне — Катькин венок из иван-чая, растоптанный в грязь.

Сергей нашёл Вику у магазина. Та щёлкала семечки, смеялась с приезжими шофёрами.

«Ты зачем родник гадила?»

Она подняла бровь: «А что, твой личный?»

Тогда он ударил. Не по-мужски — ладонью, пощёчиной. Мы замерли. Вика завыла, бросилась царапаться, но Тимка и я оттащили её. Всё смешалось: крики, слёзы, хруст кустов под коленями.

Потом Катька подошла. Молча подняла с земли Викин телефон с треснутым экраном. Поднесла к уху, будто слушала далёкий голос: «Он тоже плачет. Ты слышишь?»

Вика вырвала телефон, убежала. А назавтра уехала. Говорят, плакала в автобусе, прижимая к груди рюкзак с грязными кедами.

Теперь, проходя мимо Глазастика, я иногда слышу эхо того крика. Мирон снова выложил камни. Катька сплела новый венок. А слово «Вика» здесь стало ругательством горше, чем матерное.

Но когда гроза надвигается, и ветер гнёт берёзы в поклоне, мне чудится — где-то там, в дымном городе, девчонка в разбитых кедах тоже слушает дождь. И, может, впервые за жизнь — по-настоящему.

От нечего делать начал генерировать рассказы через "deepseek" Скармливаю ему какой нибудь коротенький рассказик чаще всего детский, и прошу написать похожий, бывают очень занимательные результаты, бывает что рассказ на 90% совпадает с оригиналом, а бывает что совершенно не похож на оригинал. Так что решил публиковать тут некоторые рассказы. Оригиналы постить не буду, думайте сами что было в оригинале. ВНИМАНИЕ!!! Не на какие авторские права я не претендую, это работа ИИ. И так начали.

КАК МЫ С ВОВКОЙ ОТКРЫВАЛИ ТАЙНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ
Этим летом, когда мне стукнуло 8, а Вовке едва 6, мы задумали великое дело — создать секретную лабораторию. Ну как задумали? Я прочитал про Франкенштейна, а Вовка, как попугай, повторял: «Давай, давай!» Он у меня как бабушкина грелка — куда приложишь, там и греет. Лабораторию решили обустроить в старом сарае за огородом, куда дед складывал всякий хлам. Дождались, пока бабка ушла полоть свёклу, а дед — к соседу за гвоздями, и начали операцию «Научный прорыв».

Первым делом — манифест. Я нацарапал на обрывке газеты: «Не входити! Опасна! Учёные работают». Приколотил гвоздём к дверям сарая. Вовка в восторге хлопал в ладоши, пока я не напомнил, что учёные не хлопают — они хмурятся и чешут затылок.

Следующий этап — оборудование. Из дома стащили бабушкины кастрюли (для опытов), дедовы очки (для умного вида) и полотенце с дырками (оно, по моим догадкам, идеально подходило для фильтрации «радиоактивных веществ»). Еду взяли стратегическую: банку сгущёнки (пробил молотком две дырки — Вовка назвал это «пробирками»), сухари и три яблока. Вовка хотел прихватить кота Ваську «для экспериментов», но я объяснил, что учёные сначала тренируются на овощах.

Проблема возникла с электричеством. «Лаборатории нужен ток!» — заявил я. Вовка предложил выдернуть провода из дедового радиоприёмника, но мы вспомнили, как бабка гоняла деда ухватом за сломанный утюг. Решили обойтись фонариком и «лазером» из лазерной указки соседского мальчишки.

Главным открытием стал старый холодильник в углу сарая. «Это будет морозилка для мутантов!» — восторженно прошептал я. Вовка тут же залез внутрь, чтобы «проверить герметичность». И тут крышка захлопнулась.

Сначала я думал, он шутит. Стучал, кричал: «Выходи, Франкенштейн!» Но Вовка орал так, будто его уже превратили в монстра. Я попытался поддеть крышку ломом — не хватило сил. Тогда вспомнил про рычаг из уроков природоведения. Сгрёб кирпичи, палку, поддел… Крышка приподнялась на пару сантиметров, и Вовка высунул пальцы. «Держись!» — закричал я, но лом соскользнул, крышка с грохотом упала. Вовка взвыл: «Ты че, дурак?!»

Тут меня осенило: нужно масло! Побежал в дом, схватил бутылку с подсолнечным. Полил петли холодильника, поддел снова… Вовка вылез, весь в пыли и масле, как пончик в глазури. Мы уже собирались бежать мыться, как услышали: «Ах вы, сукины дети!»

Бабка стояла в дверях с лицом, как у того самого Франкенштейна. Дед, сзади кряхтя, пытался понять, зачем мы «взрывали» холодильник. Оказалось, они вернулись раньше — сосед забыл гвозди.

Итог: лабораторию «закрыли на карантин», Вовку отмывали в тазу с мылом, а мне всыпали ремнём «за инженерную мысль». Бабка причитала, что лучше бы мы радио разобрали — хоть тишина была бы. А дед ночью тайком принёс нам по куску сахара: «Учёные тоже люди».

Единственное, о чём я жалел — так это о том, что не успел провести эксперимент со «сгущёнкой-радиоактивом». Зато Вовка теперь боится холодильников. Научный прогресс, как говорится, не остановить.

Рабочая неделя закончилась, расслабься.

В соцсетях хайпит видео от ИИ, где Гарри Поттер покоряет Северную Корею.
Очередной шедевр, созданный нейросетью, собрал десятки миллионов просмотров по всему миру. Пользователи шутят, что, возможно, именно из-за таких метел КНДР не участвует в соревнованиях по квиддичу.

Да, брат! Я Вомбат! Вот такое дело, брат.

В этом деле есть момент - пикабе я конкурент.

Да брат! Я Вомбат! У меня вся сила брат.

Всех, кто свалит с пикабу я себе загребу!

Не отпускало уже третьи сутки...  В редкие минуты просветления голубь Валера с обреченной отчетливостью осознавал, что это была какая-то очень правильная неправильная полынь. Попить и похавать не помогало- вместо желанного умиротворения вновь накатывала дикая истерия творчества и Валера разбитым уже клювом вновь яростно долбил клавиатуру, пугая мерзким и хриплым  фальцетом немногочисленных и уже психологически сломленных соседей.

-Я Вомбат!- в исступлении каркал голубь с ярко-красными венами в пустых птичьих глазах. Мозг, который и так можно было положить в наперсток, был полностью парализован сортовой гадостью. Почему голубь вообразил себя вомбатом, зачем  голубь стал курить полынь, как вообще голубь может курить? Вопросы, на которые  не было ответа, порождали лишь мириады новых вопросов, а опьяненный мозг рождал самые фантастические картины...

-Я вомбат!- хрипел полностью  неадекватный голубь...

Я вомбат! Без политики и без войны

Я вомбат! На моей душе нету груза

Я вомбат! Для этой огромной страны

Я вомбат! На домене былого Союза...