Если вы обычный, тихий, законопослушный и на сто процентов здравомыслящий человек, то вы, скорее всего, никогда не заработаете больших денег. По крайней мере такие мысли приходят при взгляде на знаменитых богатеев: все или почти все они были людьми, мягко говоря, экстравагантными.
Вот, к примеру, Ингвар Кампрад - шведский предприниматель, подаривший миру сеть IKEA. Он как будто сошёл со старых карикатур, поскольку обладал патологической, доведённой до абсурда жадностью. Он носил лишь подержанные вещи, купленные на барахолках, из ресторанов и торжественных приёмов уносил с собой остатки еды в пакетах, даже чайные пакетики он использовал по два раза.
Конечно, жадность Кампрада была «благородной», то есть касалась только его личной жизни. Она же создала отличную репутацию его торговой сети: IKEA наотрез отказывалась давать взятки чиновникам в любой стране, где она открывала свои магазины. За это, кстати, её недолюбливали московские власти. Впрочем, своих сыновей Кампрад тоже не жаловал: он не согласился переписать на них свои доходы. Дети подавали на него в суд и даже выиграли его, так что в конце концов с наследниками Кампраду пришлось поделиться.
Известный в последнее время грузинский бизнесмен и политик Бидзина Иванишвили тоже слывёт чудаком. А всё дело в том, что живёт он в абсолютно прозрачном доме, сделанном из стекла. По-видимому, это говорит о его открытом характере и широкой душе: ему нечего скрывать от окружающих. А ещё в небольшой деревне у Иванишвили есть собственный зоопарк.
Много шума в своё время наделал Сальваторе Серетто - пожилой миллионер из Австралии. Его фамилия очень подходит к тому преступлению, в котором его разоблачили. Богатый дедушка занимался тем, что по ночам забирался на чужие участки, бесцельно бродил по ним и... справлял большую нужду. Особенно охотно он любил оставлять свои экскременты у дверей магазинов, ресторанов и гостиниц. Полиция безуспешно гонялась за неизвестным «почтальоном» четыре года, пока, наконец, его не вычислили с помощью скрытой камеры. На допросе Серетто объяснил, что таким способом он «сбивал с себя спесь» и вовсе не хотел никому навредить. Кстати, японцы вдохновились историей «гадливого» дедушки и сняли про него анимационный фильм.
А вот моя статья про одного из самых знаменитых (и, возможно, эксцентричных) российских богатеев:
Крупная подлодка ВМС США District of Columbia сбросила свой груз — двухместную малозаметную подлодку класса Eisenhower под названием Agincourt, на которой я служил штурманом вместе с инженером Ловеллом. Она скользнула в воды Тихого океана и начала отходить от корабля сопровождения.
Море здесь было в беспорядке — в воде плыли мёртвые рыбы и обломки лодочных корпусов — но нас это не удивило. По последним оценкам, с тех пор как Левиафан пробудился несколько месяцев назад, он взволновал более четырёхсот триллионов кубических тонн воды и разрушил всю жизнь в ней. Он уже представлял потенциальную угрозу для судоходных маршрутов и военных операций. По этим и другим причинам его признали угрозой национальной безопасности. Поэтому флот построил Agincourt по чертежам Tuscany, выбрал Ловелла и меня для экипажа, и поручил нам найти Левиафана. Мы должны были выманить его со дна, чтобы District of Columbia могла нанести быстрый удар, не выдавая себя.
***
Несколько часов после выхода в море всё было спокойно — лишь громада District of Columbia следовала за нами, — но вскоре и она скрылась в глубине, и тогда мы с Ловеллом остались одни посреди океана. Он спустился по люковой лестнице из командного отсека и присоединился ко мне в сфере.
— Ну что, Латнер, ты у нас штурман. Как планируешь найти эту тварь посреди океана? — спросил он.
— Уже ищу, — ответил я. — Видишь?
Я указал вверх, на поток морской воды, тянувшийся на север на многие мили; мы следовали по нему уже некоторое время. Ловелл поджал губы:
— Не думал, что здесь бывают такие течения.
— Их и не было, — сказал я. — До сегодняшнего утра. Левиафан прошёл здесь несколько часов назад и оставил нам этот «подарок».
— Ну что ж, поблагодарим его. Как думаешь, когда мы увидим эту чертовщину?
— Скоро. Вон на тех рыб глянь, — я кивнул на косяк. — Видел когда-нибудь что-то подобное?
Он покачал головой:
— Они будто в панике.
— И плывут к нам не просто так. Чем ближе подойдём, тем больше их будет. Подожди немного.
Мы ждали. Одинокий косяк вскоре сменился несколькими, а потом это водное бегство выросло до невообразимых масштабов — кипящее, мятущееся облако жизни неслось на юг против течения, словно стая птиц, бегущая от шторма или приближения зимы. Мы с Ловеллом молчали, пока толпа не рассеялась и Agincourt вновь не оказался среди тихого, открытого моря. Я остановил подлодку, и Ловелл тихо произнёс:
— Господи Боже…
Прямо впереди, не дальше чем в двух милях, застыла гигантская тень — неподвижная, столь колоссальная, что её очертания терялись в глубине. Это был Левиафан. Даже синие киты и динозавры казались ничтожными рядом с этим чудовищем, этой подводной горой. И когда мы с Ловеллом сидели, не в силах отвести взгляд, оно впервые пошевелилось — повернулось прочь и резко ушло в глубину.
Когда тварь погружалась, силуэт целиком вырисовался перед нами, и вид этого существа заставил дыхание застрять в глотке. Мы не смогли бы сказать ни слова — даже если бы знали, что сказать. Мы просто смотрели на это нечто, пытаясь осознать масштаб его необъятности. Чудовище было действительно таким, каким его описывали: огромное, извивающееся, змееподобное создание, чей хвост распадался на сотни, а то и тысячи других, тянувшихся за ним, хаотично скручивающихся, лениво волочившихся в темноту. Одно дело рассказы… Но увидеть это воочию — было совершенно иное ощущение. Не говоря больше ни слова, Ловелл вскочил и поднялся по лестнице обратно в командный отсек.
— Agincourt вызывает District of Columbia, — услышал я его голос. — Говорит лейтенант Ловелл. Мы обнаружили Левиафана — координаты тридцать три точка девять три четыре на минус сто пятьдесят три точка четыре пять семь ноль. Преследуем, но он движется быстро и уходит вниз. Следите за обратным течением. Рекомендуем “District” идти по нашему следу, но не начинать, пока мы не поднимем его к вам.Пока он говорил, я дал ход двигателям и повёл Agincourt за ускользающей тенью, вниз, в бездну. Двенадцать узлов. Двенадцать и два. Двенадцать и четыре. Agincourt сначала ползла, потом шла, а затем рванула во весь ход — в погоню за чудовищем.
***
Через несколько минут Ловелл снова спустился по люку.
— District на подходе.
— Идёт на скорости?
— Просто движется. Но не выйдет на открытую воду, пока мы не прижмём эту тварь туда, куда им нужно. Есть идеи?
Я помолчал и сказал:
— Видел записи с Tuscany?
— Отрывками.
— Ну, пилот привлёк внимание Левиафана, и тот погнался за ним прямо к поверхности.
— Но он выжил, да?
— Да, чудом, насколько я слышал. После этого он вообще отказался от глубоких погружений.
— И к чему ты ведёшь?
— К тому, что Agincourt быстрее, чем Tuscany. Если заставим тварь преследовать нас, сможем обогнать её и вывести District ей во фланг. Пара торпед по борту — и готово. У нас будет музейный экспонат весом в триста тысяч тонн.
Повисла тишина. А потом Ловелл задал худший из возможных вопросов:
— А если District не сможет ей ничего сделать? Ты видел, какого она размера.
— Ну… тогда нам придётся искать другой транспорт до дома.
***
Agincourt заполнила балластные цистерны и последовала за Левиафаном всё глубже в Тихий океан — туда, где солнечные лучи уже не достигают воды. Вскоре вокруг не осталось вообще ничего, кроме темноты. С этого момента лишь сонар — скромное сердце нашей лодки — указывал путь вперёд, иногда подталкиваемый могучими потоками, исходившими от самого чудовища.
Ловелл нарушил затянувшуюся тишину:
— Что дальше по плану?
— Сейчас? — ответил я. — Просто пытаюсь привлечь внимание этой твари. Чем ближе мы будем к District, когда она нас заметит, тем лучше. Но, похоже, мы зашли слишком глубоко. Слишком.
И это было правдой: по глубиномеру мы прошли отметку в пятнадцать тысяч футов. Нужно было выбираться.
— Пристегнись.
Он подчинился, заняв кресло позади меня, а я включил передние прожекторы и вжал рычаг ускорения.
— Что, чёрт возьми, ты делаешь?!
— Я же сказал — пытаюсь привлечь её внима… — я осёкся и сбросил тягу.
Свет прожекторов Agincourt разлился по бездне. И осветил пустоту.
— Где эта хрень? — выдохнул Ловелл.
Я выкрутил яркость света на максимум и остановил лодку.
— Не знаю.
Мы обшаривали воду взглядом — искали хоть малейшее движение, тень, след. Но не было ничего. Лишь тьма. И тишина. Я перевёл Agincourt в медленный ход, лучи прожекторов скользили по скалам и впадинам.Ничего. Чёрт… Если только…Я выключил свет.
— Эй, что ты творишь? Что случилось?
— Не может быть, чтобы нечто такого размера просто исчезло.
— Так куда оно делось?
Я стравил балласт, поднял нос лодки и дал полный вперёд.
— Оно никуда не делось. Оно знало о нас всё это время. Просто затащило нас в темноту, чтобы сбить с хвоста.
— Думаешь, такое чудовище боится, что его поймают?
— Его не ловят, Ловелл. Это мы — добыча.
Agincourt рванула вверх, насколько позволяли двигатели, но время работало против нас. Впереди над нами возникла гигантская тень, стремительно двигаясь наперерез — разница между сумерками и кромешной ночью.
— Шевелись! — крикнул я. — Попробуй связаться с District!
Ловелл отстегнулся и бросился к люку, вскарабкавшись по ступеням — и вскоре из командного отсека донеслось потрескивание радио.
— Алло, алло, District of Columbia, это Agincourt! Приём! Слышите нас?
Статические помехи пробивались даже до пилотной сферы. Масса Левиафана перекрывала сигнал.
— Продолжай вызывать сопровождение! Я попробую вырваться из-под него!
— Алло, алло, District of Columbia, это лейтенант Ловелл с Agincourt! Приём! Слышите нас?
Agincourt резко накренилась вправо, я дал ей полный ход. Семнадцать узлов. Семнадцать и три. Семнадцать и пять. Семнадцать и семь. Я поднял взгляд — тень Левиафана заслоняла всё морское дно. Но мы всё равно продолжали движение.
— Алло, алло, District of Columbia, это Agincourt! Приём! Вы нас слышите?
Снова лишь шипение эфира.Девятнадцать узлов. Девятнадцать и два. Девятнадцать и четыре. Agincourt уже двигалась быстрее, чем большинство судов, но тень над нами, казалось, не имела края — настолько огромным было тело Левиафана. Двадцать один узел.
— District of Columbia, это Agincourt! Приём! Ответьте!
Тишина.
Двадцать один и девять. Двадцать два и два. Я взглянул вверх. Тень расплывалась, но я различал чудовищный, чуждый лес её щупалец — они развевались, тянулись во все стороны, неподвижные, как сама бездна. Это походило на чёрную многолучевую звезду, увиденную сквозь искривлённое время и пространство. Но она начала отставать; Agincourt была быстрее. Двадцать три и пять.
— Алло, District of Columbia, это лейтенант Ловелл с Agincourt. Приём, слышите нас?
По-прежнему лишь треск эфира, но среди него начали прорываться едва различимые всплески звука — слабые, но ясные. Мы вырывались из зоны помех. И быстро. Двадцать пять узлов. Двадцать пять и три. Слишком быстро. Это напрягает.
— Алло, District of Columbia, это Agincourt. Приём! Слышите нас?
Я поднял взгляд, потом оглянулся через плечо. Двадцать пять и восемь. Двадцать пять и девять. Двадцать шесть узлов.
— Чёрт… — прошептал я. Левиафан вовсе не гнался за нами — он поднимался вверх. Я включил все прожекторы, дал полный ход и сбросил балласт. Мы начали подниматься.
— Ловелл!
— Что?! Что случилось?!
— Связь с кораблём есть?!
— Пока нет! А что?
— Левиафан не идёт за нами. Он поднимается.
— Так это же хорошо! District сможет ударить, как только он подойдёт!
— Он не подойдёт! Он всплывёт прямо под кораблём! Подлодка не сможет стрелять с такой дистанции!
Двадцать три узла. Мы потеряли скорость при наборе высоты. Двадцать три и одна.
— Боже мой… Господи, давай, давай же, двигайся! Быстрее, быстрее, чёрт возьми, вверх!
— Продолжай вызывать их! — крикнул я.
Двадцать пять и четыре. Двадцать пять и семь.
Масштабная тень Левиафана устремлялась вверх, туда, где вода становилась светлее; я видел, как его щупальца выстраиваются в единый поток, набирая ход.
— Алло, алло, District of Columbia, это Agincourt. Приём! Ответьте, ответьте!
Двадцать семь и три узла. Мы были уже на глубине около трёх тысяч футов; до расчётной глубины District оставалось меньше двух тысяч.
Agincourt продолжала подниматься. С каждой секундой вода светлела, стрелка давления падала, Левиафан, теперь уже мчавшийся выше и левее нас, приближался. И тут я понял окончательно — District of Columbia не имела ни малейшего шанса. Даже в нечестном бою. Это существо неудержимо.
— Алло, алло, District of Columbia, это Agincourt. Приём!
Пятнадцать сот футов до предельной глубины сопровождения.
— …ло… gincourt… это District… Columbia… слышим… приём… мы двига… — эфир зашипел снова, но голос всё же прорвался.
— Слушайте меня! — сказал Ловелл. — Слушайте внимательно! Энсин, повторяю: у нас нет Левиафана на хвосте. Повторяю, нет. Он прорвался между нами и идёт к координатам, которые я передавал ранее. Если вы там — немедленно отступайте. Приём! Уходите сейчас же!
Тысяча футов. Восемьсот. Семьсот пятьдесят.
— …связь прерывается… координаты… тридцать три точка… четыре на минус сто пятьдесят… точка четыре пять… ждём… посылку… подождите, ПОДОЖДИТЕ…
— District of Columbia, приём! Это лейтенант Ловелл с Agincourt. Вы на связи? Приём! Слыши…
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
Сердце подпрыгнуло к горлу. Я узнал этот звук — рёв Левиафана — тот самый, что был на записях с Tuscany. Значит, чудовище больше не заботится о скрытности. А это могло означать только одно. Чёрт.
БУМ. БУМ. БУМ.
Ловелл спустился в пилотную сферу.
— Иисусе… Что это, чёрт побери, было?!
— Опоздали. Вот что. Мы, блядь, опоздали.
И хотя течение, созданное скоростью Agincourt, несло нас вперёд, я всё же остановил лодку. Остановил, чтобы видеть, что будет дальше. И зрелище было ужасным.
Перед нами раскинулась горбатая спина Левиафана, а его громадная пасть, заслонённая стеной клубящихся щупалец, принимала на себя серию торпедных залпов от подлодки сопровождения. District of Columbia выпустила целую очередь Mark 48 — торпеды вырвались из шахт и одна за другой рванулись вперёд, взрываясь волнами — БУМ! БУМ! БУМ!!
И на миг я подумал… может, этого хватит, если попадания точные? Может, получится хотя бы ранить это чудище, остановить его хоть ненадолго?...
Но зверь просто принял удары и продолжил движение. Через мгновение у субмарины остались лишь баллистические ракеты — оружие, не предназначенное для ближнего боя. District пыталась отступить, выкладываясь полностью, но подлодка класса Ohio — это махина длиной почти с два футбольных поля и весом около девятнадцати тысяч тонн из стали и заклёпок. Быстрая, но не настолько.
District of Columbia была обречена.
— Попробуй вызвать Dixon, Ловелл, — сказал я, и голос дрогнул. — District — всё.
В тот же миг последняя торпеда из арсенала Columbia вырвалась наружу, прошла сквозь воду, оставляя пузырящийся след, и врезалась в одно из щупалец. Взрыв прогремел могуче, но впустую.
А затем, после короткой паузы, Левиафан развернулся, и его щупальца заслонили последние лучи солнца, клубясь и смыкаясь вокруг корпуса District. И корабль исчез.
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРАААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
Чёрт.
Я уводил Agincourt прочь от этого пиршества на всей доступной скорости. Двадцать узлов. Двадцать и одна десятая. Двадцать и четыре.
— Алло, Dixon, приём? Это лейтенант Ловелл с Agincourt. Ответьте, приём!
Двадцать два узла.
— Алло, Dixon, алло, это Agincourt, приём! Просим эвакуацию, слышите?
Двадцать три. Позади нас я почувствовал дрожь, гул и гигантское смещение воды. Agincourt затряслась и пошла в крен. Я взглянул назад. Двадцать три и пять.
— Алло, Dixon, это Agincourt. Приём, слышите нас?
Двадцать три и шесть. Боже милостивый…
Левиафан закончил трапезу и разворачивался. Одни только его щупальца вызывали мощное встречное течение, а затем — Господи всемогущий — показалась она. Пасть. Огромная, чудовищная, немыслимо безмерная — зияющая бездна и рот одновременно. Что, во имя всех богов, это вообще за существо? Двадцать четыре и одна. Двадцать четыре и шесть.
— Agincourt, это Dixon. Принимаем ваш запрос на эвакуацию. Укажите курс.
Левиафан распахнул глаза, и Agincourt мгновенно погрузился в оранжевое сияние.
Чёрт.
— Ловелл!
— Dixon, подождите. Что?!
Двадцать шесть узлов.
— Отменяй эвакуацию.
— Что?! Почему?!
Двадцать шесть и три.
— Оно нас видит. Передай Dixon, чтобы уходили в безопасную зону. Мы попробуем оторваться от него и позже выйти на связь.
Двадцать шесть и восемь. Двадцать семь.
— Dixon, приём?
— Слышим вас отлично, Agincourt.
Двадцать семь и пять. Щупальца Левиафана выстроились в плотный веер, когда оно ринулось за нами. Боже, помоги. Пожалуйста, Господи, помоги нам. Двадцать семь и семь.
— Слушайте: мы идём на северо-запад на полной скорости. District of Columbia уничтожен. Мы…
Двадцать семь и девять. Двадцать восемь.
— Повторите, приём? Columbia уничтожена?!
— Подтверждаю! Левиафан уничтожил District of Columbia! Сейчас мы…
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
— Мать твою!.. — я вжал рычаг тяги до упора. Двигатели застонали от перегрузки, но держались.
Тридцать узлов. Тридцать и две десятых. Тридцать и три. Вода вокруг будто сама стекала в распахнутую глотку чудовища целыми озёрами. Давай, малышка. Давай. Давай, давай, давай!
— Agincourt, это Dixon Actual. Подтвердите уничтожение District of Columbia, приём.
Тридцать два узла.
— Так точно, сэр. Левиафан выдержал всё, что “District” успела выпустить по нему, сэр, а потом он просто… сожрал корабль.
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
Тридцать две и пять. Тридцать две и девять.
— Мы засекли ваш маяк, Agincourt. Эсминцы движутся для спасения и вступления в бой.
Сердце у меня остановилось. Тридцать три узла.
— Ловелл!
— Знаю, знаю! Dixon, на связи?! Капитан Гилси! Не вступайте, сэр! Не вступайте! Клянусь вам, сэр, ничто, кроме, чёрт возьми, ядерного удара, не остановит эту тварь. Уведите эсминцы в безопасную зону, мы выйдем к вам!
— Отрицательно, Agincourt. Вы вывели цель на поверхность. Мы справимся сами. Джилси, конец связи.
Тридцать четыре узла и растёт.
— Dixon, приём! Ответьте!
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
Agincourt летела как могла, но корпус гудел от перегрузки, всё дрожало, лодку трясло, а течение с силой било в лобовую сферу.
Тридцать четыре и семь. Тридцать пять. Давай, малышка. Давай, родная.
— Dixon, это Agincourt! Немедленно отступите, слышите?! Приём! Ответьте, чёрт возьми!
Левиафан приближался. Неважно, двигался ли он быстрее или просто втягивал в себя океан целиком — суть была одна: Agincourt проигрывала, несмотря на отчаянную борьбу. Это была гонка со временем. И с бездной. Гонка без надежды на победу. Тридцать шесть узлов. Тридцать шесть и одна.
— Dixon, это Agincourt! Ответьте, вы, мать вашу, безумцы! Отступите!!
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХХ!!!!!
Все приборы звенели, стрелки дрожали, панели ходили ходуном, а перепонки в ушах вибрировали. Сверху я слышал, как Ловелл, взбешённый, орёт и колотит разводным ключом по пульту. Тридцать семь узлов. Тридцать семь и три.Чем ближе подбирался Левиафан, тем большей скорости требовалось просто чтобы остаться в живых. Это было как тянуться к краю пропасти, чувствуя, как гравитация затягивает тебя ниже. Одно неверное движение, малейшая ошибка — и всё.
Я увидел, как тень его пасти поползла по корпусу. Agincourt уже работала на пределе — тридцать девять узлов — и всё равно этого было недостаточно.
— Agincourt вызывает Dixon, Agincourt вызывает Dixon, не вступайте в бой. Повто…
Ловелл осёкся — в эфире снова зашипело. Масса Левиафана перекрыла сигнал. Мы ничего не могли сделать. Вода хлынула в пасть чудовища, и Agincourt пошёл вместе с ней — беспомощно, отчаянно, с ревущими на пределе двигателями, выжимая из себя последние силы, пока тьма не сомкнулась вокруг.
— Латнер? — произнёс он. — Мы…
БУУУУУУУУУУУУМ!!!!!
Взрыв — без сомнений, противоподлодочная ракета “корабль-корабль” — прошёл сквозь толщу воды и будто поджёг весь океан. Dixon прибыл.
БУУУУУМ!!!
Ещё один разрыв — и корпус Agincourt содрогнулся до самых заклёпок. Левиафан резко изменил курс и устремился к поверхности с дьявольской скоростью.
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!!
Позади, не дальше чем в сотне ярдов, чувствовалась его чудовищная масса — подводная волна накрыла Agincourt, перевернула его вверх килем, а потом лодку снова швырнуло в обратный крен.
БУУУУМ!!! БУУУУМ!!
Взрывы приближались.
— Ловелл!! Они что, не знают, что мы здесь?!
БУУУМ!! БУУУМ!! БУУУМ!!
— Не знаю! Возможно, они потеряли наш маяк вместе с радиосигналом!
— Что это значит?!
БУУУМ!! БУУУМ!!! БУУУУМ!!!
— Это значит, что они думают, что мы, мать его, мертвы!!
— Можешь попробовать снова выйти на связь?!
— Не знаю! Я…
Вспышка света — и тут же:БУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУММММ!!!!!!!!
Последняя глубинная бомба ударила так, что волна прошла сквозь море, пробила измученный корпус Agincourt и врезалась прямо в кабину. Меня подбросило даже в ремнях. В ушах стоял сплошной звон, а лодку гнуло, крутило и будто било дрожью. Свет мигал, сирена выла, панели мигали красным. Я расстегнул ремни, поднялся, пошатываясь, и почти ползком добрался до пульта.
БУМ! БУМ! БУМ!
Разрывы звучали уже совсем рядом — или слух просто больше не мог различить расстояние. Всё будто плыло. Голова. Зрение. Я наугад тянулся к приборам — половина выведена из строя, другая выдавала ослепляющий сигнал тревоги. Чт… ч-что…?
— Ловелл! — услышал я собственный голос, глухой, словно из-под воды. — Ловелл, можешь… можешь связаться с “Dixon”? Ловелл?!
Пальцы скользили по пульту. Цифровые панели были тёмные. Я попытался запустить двигатели, но услышал только сухое щёлк-щёлк-щёлк из блока управления.
— Ловелл, ты тут?
Ггггггррррррррааааааааааауууууууууууууууууууууууууууууууууухххххххх!!!БУМ! БУМ! БУМ!
Я слышал не бой — я слышал только собственное сердце.
— Ловелл?
Постепенно шок стал уходить, уступая место куда более страшному чувству. Страху.
— Ловелл!
Я оторвался от пульта и бросился к лестнице люка. В лицо попала капля воды. Потом ещё одна. И ещё. Я начал карабкаться вверх.
БУУУУУМ!! БУУУУМ!! БУУУУМ!! ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!!
Когда рука схватила верхнюю перекладину, ладонь соскользнула — всё было мокрое. Я сжал сильнее, подтянулся и выбрался в отсек управления под люком.
— Ловелл?
Ответа не было. Конечно, его не было. Ловелл сидел у дальней стены в неестественной позе — глаза закрыты, неподвижные, из правого уха тянулась тонкая струйка крови, стекала на плечо и смывалась тонким ручьём морской воды, просачивавшейся сквозь погнутый люк. Этот ручей превратился в поток. Потом — в несколько. Свет снова мигнул. Я подошёл к нему, опустившись на колени в холодную воду.
— Ловелл? Эй, приятель. Эй, ты слышишь меня?
БУУУУМ!! БУУУУМ!! БУУУУМ!!
Он едва слышно всхлипнул, но этот звук утонул в других — в рёве Чудовища — ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!! — и в куда более зловещем шуме: из нижних отсеков доносился стремительный плеск. Когда я заглянул вниз, вода уже поднималась внутри пилотской сферы — она шла вверх, к нам. В просвете люка сквозь толщу воды пробивался солнечный луч. Я схватил разводной ключ.
— Ловелл, мы у поверхности. Слышишь? Я вижу солнце. Оно прямо там, приятель. Мы выберемся. Просто держись, ладно?
Я поднялся ещё на две перекладины и ударил по люку. КЛАНГ. Крышка чуть прогнулась. Ещё удар. КЛАНГ. Ещё дюйм. Вода уже переливалась в отсек. Ловелл снова стонал.
— Держись, дружище, ладно?
Ещё удар. КЛАНГ. БУУУУМ!! БУУУУМ!! БУУУУМ!!
Свет мигнул в последний раз и погас. Agincourt застонал, заскрипел и, наконец, начал умирать.
КЛАНГ.
— Ну же… пожалуйста, Господи. Пожалуйста, Боже.
КЛАНГ. Люк начал поддаваться. Луч солнца стал ярче. А вода снизу уже дошла до середины сапог Ловелла.
КЛАНГ. Я почувствовал, как что-то сдвинулось.
— Есть!
Я выбил в крышке отверстие — достаточно большое, чтобы просунуть руку. Но едва я это сделал, как вода хлынула внутрь вдвое сильнее, чем из нижних отсеков. Я обернулся, соскользнул с лестницы и отпрянул назад, когда потоки стали собираться в бурлящую лужу. Что за…?
Потом я поднял взгляд — и понял. Мы не у поверхности. Почти, но не там. Ещё футов сто до свободы. Сто футов — и целая вечность.
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!!
Вода прорвалась в отсек с обеих сторон и швырнула меня к стене, рядом с Ловеллом.
— АААХХХХХКККХХХХПППТТТХХХХ!!!
Океан бился в нас — волнами, потоками, ударами. Я задыхался, хватая воздух на доли секунд, но нашёл его руку и сжал. Он ответил — едва ощутимо, но крепко, обогнув пальцами мой кулак. Мы начали всплывать — медленно, вместе, к потолку.
— Прости, приятель. Прости… я правда пытался.
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!!
Больше я не слышал ни взрывов, ни залпов — только торжествующий рёв Левиафана, и гул заливающей всё воды, и собственное сбивчивое дыхание. Я прижался губами к потолку, выхватывая последние пузыри воздуха, чувствуя, как Ловелл уходит вниз, как вода обхватывает грудь, поднимается к лицу — всё.
Потом тень легла на остов Agincourt’а. Удар. Толчок. Поток, что сорвал нас в темноту. А потом…
ГГГГГГГРРРРРРРРРРРРААААААААААААААААААААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХХХХ!!!!!
***
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!! КЛАНГ!
— Они внутри!
Я открыл глаза. Всё болело. Я не понимал, где нахожусь. Не понимал, что происходит. Не понимал ничего. Слышал шаги, видел тень — и вдруг кто-то схватил меня за плечи и поднял. С меня хлынуло — целое ведро морской воды с волос, с лица, с рубахи.
— К-кккх… что…?
— Всё в порядке. Всё в порядке, лейтенант Латнер, верно? Эй. Сюда. Всё хорошо. Мы вытащим вас отсюда, слышите? Энсин, передай механику — есть выживший!
— Есть, сэр.
— Я не… я не понимаю, что…
— Всё хорошо.
— Ловелл.
— Что?
— Ловелл… он… я не… не помню. Я не могу… — я разрыдался. Жалко, с надрывом, всхлипывая и задыхаясь.
— Эй, эй. Всё хорошо. Всё хорошо. Кто-нибудь, помогите мне тут!
А потом — темнота стала сгущаться.
— Эй! Он уходит! Я теряю его! Я…
И всё снова почернело.
***
Я очнулся в больничной палате. Дольше суток метался в бреду, но когда разум прояснился, меня ввели в курс дела — и я, в свою очередь, рассказал всё, что помнил, для отчёта.Из того, что мне поведали: Dixon был уничтожен, погиб весь экипаж, вместе с кораблём сопровождения и, разумеется, District of Columbia тоже. Всего флот потерял более семисот человек. Хороших, храбрых людей… Среди них — лейтенант Дэвид Скотт Ловелл. Это был самый кровавый день в истории ВМФ США в мирное время. Но я узнал и кое-что ещё. Судя по следу удара на борту затонувшего Agincourt, после того как Левиафан расправился с Dixon, он ударил и нас — с такой силой, что выбросил лодку на поверхность. Там её и нашёл эсминец класса Arleigh Burke — Tecumseh — качающуюся в волнах, с сорванным люком.Флот, конечно, постарается скрыть всё это. Свалит гибель кораблей на неудачные учения или техническую аварию. Но я к этому руки не приложу. И уж тем более — к новым попыткам выследить то существо. Нет.
Эту историю нужно рассказать. Ради тех, кто погиб. Ради Ловелла. И ради вас. Как и пилот Tuscany до меня, я принял одно: то, что скрыто внизу, тревожить нельзя.Ни зверя. Ни его дом.Во имя самого Бога — не заходите далеко, в чёрную бездну дикого Тихого океана.
Ради всех нас.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Во время проведения дорожных работ во вьетнамской провинции Футхо на национальную автомагистраль сошел оползень. Три человека погибли, двое пострадавших в больнице. Движение по трассе было перекрыто почти на 12 часов.
Два ракурса и последствия.
Тихой сапой электрические легковые автомобили (электромобили+подключаемые гибриды) застолбили за собой уже больше 25% мирового рынка. Пока эксперты рассказывают, что электромобили ждёт неизбежный провал, всё большее число стран на них переходят.
Простые цифры: если в 2019 году продажи «электричек» составляли меньше 3%, то сейчас уже больше четверти. Примерно 60% приходится именно на электромобили (BEV), а оставшиеся — на подключаемые гибриды (PHEV). Хотя последние пару лет наметилась тенденция увеличения продаж именно чистых электромобилей:
Cамой электромобильной оказалась Норвегия. У них там много дешёвой гидроэнергии, так что переход прошёл достаточно безболезненно. Имеющуюся нефть потомки викингов предпочитают продавать другим странам.
Самым же большим по объёму рынка ожидаемо стал Китай. Под мудрым руководством товарища Си в 2025 году 50% новых легковых машин пришлось на электрички. И, если тенденция сохранится (а чего бы ей не сохраниться?), уже к 2030 году доля электричек достигнет 80-90%.
Кроме того, в гонку электромобилизация неожиданно для многих вступили развивающиеся страны. Да так вступили, что обогнали многих прошлых лидеров:
Евросоюз после некоторого спада снова показал рост. Спад был связан с остановкой программ по стимулированию продаж электрических авто в некоторых странах, однако прогнозы об откате назад к ДВС не оправдались.
В отстающих США и Япония. В США продажи зафиксировались на 10%, а в Японии электромобили вовсе не прижились. Японцы, что тут скажешь? У них там всё по-другому.
Такие вот дела. Долго можно говорить и спорить о плюсах и минусах, вспоминать льготы, мем про горящие батареи, но против цифр сложно возражать. Мир крайне стремительно переходит на электромобили. Сейчас 25%, а лет через 5, глядишь, будут все 50%.
P.S. Ещё у меня есть бессмысленные и беспощадные ТГ-каналы (ну а как без них?):
О науке, творчестве и прочей дичи: https://t.me/deeplabscience;
Вот тут про молекулярную биологию, медицину и новые исследования: https://t.me/nextmedi.
Долб "гении" и просто водилы.
Под Тюменью фуроводы попали в пробку. Часть из них решила пробку объехать по... полю!!!
Я прям заслушался их переговорами, особенно порадовал "весёлый молочник".
Поиски носков! Владимир Маяковский:
В сердце
будто
заноза ввинчена.
Я
разомлел,
обдряб
и раскис…
Выражаясь прозаично —
у меня
продрались
все носки.
Кому
хороший носок не лаком?
Нога
в хорошем
красива и броска́.
И я
иду
по коммуновым лавкам
в поисках
потребного носка.
Одни носки
ядовиты и злы,
стрелки
посажены
косо,
и в ногу
сучки,
задоринки
и узлы
впиваются
из фильдекоса.
Вторые —
для таксы.
Фасон не хитрый:
растопыренные и коротенькие.
У носка
у этого
. цвет
панихиды
по горячо любимой тетеньке.
Третьи
соперничают
. с Волгой-рекой —
глубже
волжской воды.
По горло
влезешь
в носки-трико —
подвязывай
их
под кадык.
Четвертый носок
ценой раззор
и так
расчерчен квадратно,
что, раз
. взглянув
на этот узор,
лошадь
потупит
испуганный взор,
заржет
и попятится обратно.
Ладно,
вот этот
. носок, что надо!
Носок
на ногу напяливается,
и сразу
из носка
вылазит анфилада
средних,
больших
и маленьких пальцев.
Бросают
девушки
думать об нас:
Нужны им такие очень!
Они
оборачивают
пудреный нос
на тех,
кто лучше обносочены.
Найти
Растет старание
Мужей
поиностраннее.
И если
морщинит
лба лоно
меланхолическая нудь,
это не значит,
что я влюбленный,
что я мечтаю.
Отнюдь!
Из сердца
лирический сор
гони!..
Иные
причины
моей тоски:
я страдаю…
Даешь,
. госорганы,
прочные,
впору
красивые носки!
"Сегодня ночью в 2.35,проезжал с женой мимо Клуба Подмосковье случилась очередная драка на трассе возможно мигранты,в этом клубе постоянно такое происходит в выходные то драки то ещё что то.Город Подольск-Клуб Подмосковье.успел еле выехать Из массовой потасовки.когда Прорвался пришлось вызывать полицию на тот момент Толпа начала Разбегаться" - пишет в интернетах взволнованный Максим
UPD. Не додумался сразу, исправляюсь координаты на я-картах https://yandex.ru/maps/geo/posyolok_nosok/53110886/?ll=82.343015%2C70.164714&z=15
Они даже реагируют на движения людей.
Продолжаем начинать!
27 Ноября!
Твою ж налево! 2-дневная экскурсия в Гавану. Я щас прорасту фотографии выбирать.
Выбрал аварийный минимум фотографий, но их всё равно много. Загружу всё — я ж пригрозил многосерийником. ;-)
Это — столица такая. Произношений — тьма, но мне пофиг. Гавана. Что там из истории гид рассказывал — пересказывать лениво. Да и не особо там интересно — суета ради суеты, война с системой ради войны с системой, юношеский максимализм зашедший чересчур далеко.
В процессе я понял, что таки-зря взял Кэнон 6Д. Для путешествий 50Д подходит не то чтобы больше, а он ПОДХОДИТ. Портретник же — не особо.
Солнце яркое, тени резкие, светосила стекла 24-70 запредельная — снимать на ходу непросто, техника ошибки не прощает. Полтос + 18-200 и 10-22 был бы намного ловчее. Но что было у нас собой — то было.
Потом пошли мы в местный кафедральный собор. С его историей, перипетиями и тд и тп.
И лимит фотков достигнут. На сегодня — всё. Завтра продолжу.
