На последнем курсе я была вынуждена пойти работать. Устроилась в фирму «Раут». Представители этой фирмы гордо именовали её дистрибьюторской. Ходили мы по конторам и продавали разный товар. Раньше таких людей называли коробейниками, а сейчас дистрибьюторами величают.

  Работал у нас парень по имени Андрей. Как-то раз пришёл он на работу какой-то бледный, и что-то в нём не так. Сначала я даже не поняла, в чём дело, а остальные просто ничего не заметили. Ходил, как всегда: шутил, улыбался, со всеми общался. И тут я у него спрашиваю:

– Андрюха, ты себя сегодня в зеркало видел? У тебя же зрачки разные.

  Все сразу стали рассматривать Андрея и восклицать:

– Посмотрите! У него же глаза разные!

  У Андрея правый зрачок был раза в два больше левого. Я его давай расспрашивать:

– Была ли травма головы?

– Нет, не было.

– А голова-то болит?

– Да, болит, и очень. Часа два уже как болит и всё сильнее и сильнее.

  Мы его все хором давай отправлять в больницу. А он отнекивается. Пришлось начальству доложить. Андрея до работы не допустили. А на следующий день его сестра, которая тоже работала с нами, сообщила, что Андрей лежит в областной больнице в нейрохирургии. У него обнаружили две внутричерепные гематомы. Возможно, они сами собой образовались, а, может быть, что Андрей забыл о травме.

  История рассказана моим коллегой К.

  Было это лет десять назад. Тогда мы ещё работали по одному, кроме первой бригады – врача и фельдшера. Врачебная бригада ездила на заведомо сложные вызовы: ДТП, боли в сердце у инфарктника, отравления разные, ножевое и др. А простые фельдшерские бригады обязаны были на тяжелый вызов, например, отёк лёгких, кома неясной этиологии и др., вызывать в помощь первую бригаду.

  Первая бригада была на вызове, когда поступил другой вызов: отравление таблетками.

  Отправили на вызов К. Очередь была его. На адресе К. увидел взволнованного мужчину и женщину в халате, лежавшую на диване с закрытыми глазами. Рядом с диваном находился журнальный столик, а на столике стоял пустой флакон из-под но-шпы, на котором значилось «100 таблеток». Доза серьёзная. Муж рассказал, что накануне вечером была семейная ссора. Утром, когда он уходил на работу, жена ещё спала. А вечером, когда муж вернулся домой, жена его встретила, сидя на диване. Простонала:

– Жить так больше нельзя. Я решила отравиться и выпила но-шпу, а сейчас я умираю, – закрыла глаза и повалилась на диван. Муж испугался и сразу вызвал скорую помощь.

  К. начинает осматривать пациентку. Все показатели в норме, кроме уровня сознания. Глаза не открывает, на вопросы не отвечает. Но зрачки нормального размера, фотореакция тоже в норме. Все рефлексы сохранены. Немного настораживает запах алкоголя. Но не сказать, чтобы очень сильным был этот запах. Решил тогда К. вызвать в помощь врачебную бригаду, а сам тем временем установил венозный доступ и начал снимать ЭКГ.

  Приехала врачебная бригада в помощь. В первой бригаде помощником была фельдшер с огромным опытом работы в медицине. На слова К.: «Кому-то мы не моем же», ответила:

– А почему нет? Очень удобно. Она же в коме. Положил на бочок, ввел зонд и мой себе. В коме не будет сопротивляться. Удобно: зонд никто не будет вырывать. А кстати, почему она в коме-то? Но-шпа нарушение сознания не вызывает. Сейчас мы посмотрим, что это за кома.

  Пальцами одной руки разводит у пациентки веки, а указательным пальцем другой руки ткнула в глаз. Это она корнеальный рефлекс так «проверила». Комы как не бывало! Пациентка с воплями подпрыгнула и стала ругаться:

– Что это за садисты сюда приехали?! Где же это видано, чтобы живому человеку в глаза пальцами тыкать?!

  И действительно - корнеальные рефлекс обычно у покойников проверяют, чтоб выяснить умер человек или в коме находится? Потом были разговоры и выяснения обстоятельств. Оказалось, что пациентка но-шпу не пила, а «просто хотела мужа проучить». Это решение помог принять ей алкоголь.

  Такая молодец! Одна из многих любительниц решать свои проблемы за чужой счёт.

  В ту смену я работала помощником врача. Вечером вручают нам вызов: женщина, 36 лет, отравилась таблетками. Приезжаем. Зная заранее повод к вызову, легче к нему подготовиться. С собой, кроме обычной укладки, мы сразу взяли и набор для промывания желудка. В квартире находились три женщины. Две из них были пьяненькие, но одна трезвая. Они нам поведали такую историю.

  У пациентки были какие-то личные проблемы: то ли её бросил мужчина, то ли она его бросила. Не суть. По этому поводу они с подругой решили «накидаться». И в какой-то момент совместного распития алкогольных напитков пациентка сказала, что с суицидальными намерениями она выпила таблетки. Сейчас я уже и не помню, какие она назвала препараты, но помню, что 20 таблеток. «Вот я сейчас на кухне выпила таблетки, потому что не хочу жить без него». Подруга переполошилась. Побежала на кухню: на столе лежали два пустых блистера. Тогда подруга позвонила другой подружке, чтобы та пришла и помогла придумать, что делать. Пришла трезвая подруга и вызвала скорую помощь. Нам пациентка тоже поведала печальную историю о своём суициде, показала пустые облатки. На вопрос: «Мыться будем?» – ответила утвердительно.

  Промывать желудок решили на кухне. Всё, как положено: пациентка сидит на стуле, в ногах у неё таз под промывные воды, рядом табурет с ведром воды и ковшиком. Врач вводит зонд, к которому прикреплена воронка, в пищевод. Я начинаю лить в воронку воду, а пациентка вытаскивает зонд изо рта. Доктор начинает нервничать:

– Ты зачем воронку выдернула? Желудок надо промыть. Открывай рот!

  И повторяется та же история. Только начинаем мыть пациентку – она выдёргивает зонд. И так раз несколько. Причём с зонда летит на нас не только вода, но и содержимое желудка. Врач её уговаривал, даже прикрикнул один раз. Женщина плачет, размазывает слёзы с соплями по лицу. Потом заявляет, что мыть желудок она отказывается и ехать в больницу тоже. Мы её в очередной раз уговариваем на «помыться». Она в очередной раз соглашается и снова выдёргивает зонд. Доктор, злой, красный, мокрый, бросает воронкой в сторону пациентки со словами:

– Всё! Моё терпение кончилось! Пошёл вызывать полицию!

  И уходит из квартиры. Воронка попала пациентке по лбу и оставила след. Теперь пациентка и вовсе стала прекрасна: пьяная, сопливая, с потёкшей тушью и с большой горизонтальной ссадиной над бровями.

  Перво-наперво я стала её уговаривать хотя бы в больницу поехать. Пациентка наотрез отказывается. Я объясняю ей, что мы полицию вызовем и её принудительно повезут на лечение. Но женщина упорствует. Тогда я беру отказы от всего, так как нам надо как-то обосновывать, почему пациентка не промыта. А потом задаю вопрос:

– А ты таблетки точно пила?

  На что получаю очень интересный ответ:

– Нет. Вон они за мусорным ведром лежат.

  И действительно, отодвинув мусорное ведро в сторону, я увидела в углу кучку таблеток. Ну что же: на нет и суда нет. Собрав вещички, я покинула квартиру.  Доктор стоял на улице и курил. На моё сообщение о том, что отравления-то и не было, сказал:

– Вот СУКА! – и стал звонить в полицию, чтобы отменить вызов.

  Учились со мной в одной группе Аня и Ваня (имена я, конечно, поменяла).

  Аня была умной, уравновешенной девушкой. Очень спокойная, рассудительная, ни о ком слова худого не скажет. У Вани был "острый язык", как тогда говорили. Сейчас говорят проще - "тролль". Троллил он всех, кроме Ани. Потому, что Ваня был влюблен в эту девушку. И влюблён был не на шутку.

  Ваня стал ухаживать за Аней. Сначала она на него не обращала внимания совсем. Учёба для Ани была на первом месте. Но Ваня был очень настойчив. И вот через год девушка стала отвечать на его ухаживания. Ваня с Аней стали дружить. Ходить в гости друг к другу в комнату пить чай с плюшками (жили в одном общежитии), в кино, театр. Гуляли по улице. Но до секса дело ещё не дошло, как с Ваней случилась беда. Заболел Ваня туберкулёзом.

  А случилось это так.

  Проходили мы практику в одном из роддомов города Екатеринбург. В то время этот роддом был обсервационным. То есть в нём рожали женщины с инфекционными заболеваниями или не обследованные. Наша бригада решила не ходить всю неделю каждый день на 4 часа на практику в, а разбиться парами и привести в роддоме сутки. А потом гулять до понедельника.

  Если мы, я и мой одногруппник, только присутствовали при родах, то Ваня с Аней попали в такую смену, где им разрешили роды принимать. Конечно, не самостоятельно. Рожала в те сутки женщина, больная туберкулёзом - диссеменированная форма. При этой форме туберкулёза инфекция распространяется по организму с током крови либо лимфы. У женщины развилось многоводие. И во время родов околоплодные воды вылились прямо на Ваню. Окатили его с головы до пояса. Вымок не только халат, но и медицинская маска. Воды попали и на лицо. Конечно, его тут же отправили мыться и переодеваться. И всё бы забылось со временем если бы не последовало продолжение.

  Примерно через месяц Иван заболел - вроде как простыл. ОРВИ перешло в пневмонию. На обычный антибиотик реакции не последовало. На снимках увидели абсцедирующую пневмонию, которая оказалась туберкулёзом. Ваню тут же в туберкулёзное отделение госпитализировали. Стали контрактных всех обследовать и искать от куда ноги у тубика выросли. Всё окружение оказалось здоровым (вся общага + друзья + родственники). Вот тут и вспомнили случай в роддоме. Всё сошлось.

  А у Вани начались трудные времена. При первичном туберкулёзе госпитализируют на 6 месяцев (не знаю как сейчас, но тогда это было так). 6 месяцев в стационаре - это значит, что придется оставаться на второй год. А это приведёт к тому, что Аня будет учиться не с Ваней, и колледж закончит раньше. Есть большой риск потерять завоёванные позиции. И вообще! А вдруг она в кого-нибудь влюбится? Ваню это не устраивало от слова совсем.

  В феврале у нас была сессия. Ваня утром получал лечение в больнице и ехал в колледж на консультацию, а затем на экзамен. Один раз на консультации он даже упал в обморок, но ехать в больницу отказался. Немного отдохнул в мед.кабинете, и пошёл дальше "консультироваться". Сессию сдал. После каникул продолжил учёбу параллельно с лечением.

  В конце концов он добился полной взаимности. После колледжа Ваня с Аней поженились. Теперь у них двое детей и свой дом.

Когда любишь - нет преград. Я так считаю.

  «Ребёнок без сознания. Сахарный диабет» – именно так передали повод к вызову. Сколько лет ребёнку – неизвестно. Позвонила мать ребёнка, назвала адрес и, сообщив: «Ребёнок теряет сознание. Болеет сахарным диабетом», бросила трубку. Конечно, никто не стал перезванивать и выяснять возраст ребёнка и обстоятельства потери сознания. Сразу послали бригаду на вызов.

  Страшнее нет повода, чем ребёнок без сознания. Мы тут же выехали. Ещё на пороге я почувствовала запах алкоголя и услышала девичьи рыдания. Зайдя в комнату, увидела девушку, рыдавшую на полу, и женщину, пытавшуюся затащить её на диван. На мой вопрос: «Пьяна?» – получила утвердительный ответ. И вот что выяснилось.

  Ребёнок – девочка, 12 лет. Болеет инсулинозависимым сахарным диабетом. Для введения инсулина используется инсулиновая помпа. В прошлом году погиб её старший брат. Это сильно отразилось на девочке.

  Мама сказала:

– Мы её уже записали на приём к психологу.

  Сегодня днём девочка ушла гулять с подружками. Через три часа какой-то мужчина позвонил в домофон, назвал имя девочки и спросил, здесь ли она живёт? На вопрос: «С какой целью интересуетесь и зачем Вам она?» – ответил, что её, лежавшую на улице, подобрали, и привели по адресу, который она назвала. Двое мужчин завели шатавшуюся девочку в квартиру и ушли. Мама вызвала скорую. Пока ехала бригада на адрес, мама поняла, что ребёнок пьян. Узнала, с кем пила и сколько. Со слов девочки, она выпила две полуторалитровых бутылки джина с тоником. Сахар крови у девочки поднялся до 22 единиц вместо 5,4 обычных. Девочка устроила истерику: плакала, каталась по полу, звала брата и говорила, что хочет умереть. Вот такую картину мы и застали.

 Был бы это взрослый человек, поставила бы я тогда диагноз «алкогольное опьянение» – и дело с концом. Но это ребёнок, да ещё и с сахарным диабетом. Спрашиваю у мамы:

– Мыть желудок будем? Сахара-то растут, да и в норму надо ребёнка приводить.

  Мама отвечает, что, конечно, будем!

  Стали проводить промывание. Девочка сопротивлялась, махала руками, пиналась ногами. Мама психанула, принесла скотч и примотала ноги дочери к стулу. Руки за спиной держал дядя. Мама голову держала. Я зонд ввела и удерживала, а помощница воду заливала через воронку и выливала. Со стороны – садизм чистой воды.

  Желудок-то промыли, но вспотели все участники действия. Девочка протрезвела. Плакала, говорила, что больше так не будет. Мы её доставили в детское отделение. Ребёнок был госпитализирован с двумя диагнозами: «Сахарный диабет, декомпенсация. Токсическое действие этанола».

 Мне всегда очень жаль детей. И в том, что они погибают, всегда виноваты взрослые. Сколько раз я слышала: «Да он сам...». Понятно, что он сам на себя пролил кипяток из чашки, а не мама с папой его поливали. Ну или сам таблеток клофелина поел, а не бабушка его так покормила...

  При отравлении клофелином резко снижается артериальное давление, уменьшается кровоснабжение головного мозга, развивается кислородное голодание коры головного мозга. Человек засыпает и может не проснуться.

  Так и получилось с сыном моих знакомых. Это было в начале девяностых годов. Нина с мужем, мамой и маленьким сыном жили вместе. Ребёнку уже исполнилось 2 года, когда произошла эта трагедия. Родители ушли в гости, а сына оставили бабушке. Они раньше так делали, и проблем не возникало. Бабушка ещё даже не пенсионерка и вполне адекватная. Из всех болезней – только гипертония. Женщине надо было за внуком присматривать, накормить ужином и уложить спать. Так она и сделала. Поздно вечером родители вернулись из гостей. Сын уже спал. А утром ребёнка не смогли разбудить. Вызвали скорую. Ребёнок в коме был доставлен в реанимацию, где в тот же день умер. Когда забирали ребёнка из дома, выяснилось, что бабушка дала внуку поиграть... упаковку с клофелином. Таблетки находились в баночке, которую бабушка, по её словам, сама с трудом открывала. Ей и в голову не могло прийти, что ребёнок откроет баночку и будет их есть. Она даже и забыла про эти таблетки. Отлучилась на кухню, чтобы ужин приготовить. Потом позвала внука...

  Эту историю я узнала уже спустя пятнадцать лет. Встретила на улице Нину. Разговорились. Она и поведала печаль свою. Живёт Нина всё так же с мамой и с мужем, только детей у неё нет. Нина сказала:

– Как вспомню Ванечку в гробике, так и не хочу больше никого. Боюсь, а вдруг повторится всё снова.

  В тот вторник я работала помощником у фельдшера Юры. Время – поздний вечер. Поступил вызов из посёлка К. Мама вызывает своему сыну скорую помощь. Сынуле 45 лет. Повод – пил водку, а сейчас ему плохо. Юра, посмотрев на адрес, сказал:

– А я здесь уже бывал. Сын бухает, а когда деньги заканчиваются, начинает их у мамы выпрашивать.

  Дорога до места вызова 15 км. Приезжаем. На улице тьма, фонари не горят, частный дом на двух хозяев. Мы сначала не разобрались, куда идти. Постучались, потом позвонили, потом ещё раз постучались в двери. Открыла заспанная женщина, зевая, сообщила, что надо за угол нам завернуть. Там и живёт наш пациент. Пошли в другие двери стучаться, подсвечивая себе путь фонариком. Там тоже долго к дверям подходили и открывать их не спешили.

– Кто там?

– Скорая там. Открывайте!

– А я скорую не вызывал.

– Фамилию назови.

  Называет фамилию. Та самая. При всём этом мы стоим на улице, сверху валит снег. Минус 2 градуса, а у меня тонкие дерматиновые туфли (специально для работы покупала, чтобы не жалко было). Чувствую, что обувь начинает примерзать к крыльцу. Юра потихоньку закипает. Уже повышенным тоном командует:

– Дверь открыл! Быстро!

  Двери открываются. На пороге стоит мужичок пьяненький, улыбается. Юра отодвигает мужика в сторону. Мы проходим в дом. Я знаю, что мы не должны были так делать, но мы всё же прошли в дом. Юра садится на стул:

– Будем сейчас проводить профилактическую беседу. Тебе скорая нужна?

  Ответ отрицательный. Юра продолжает:

– Ты зачем матери велел скорую вызвать?

– Я не говорил ей вас вызывать.

– А зачем она нас вызвала?

– Не знаю. Я сказал, чтобы она ко мне пришла.

– А зачем она должна к тебе прийти?

– Мне она нужна. Очень-очень нужна, – а сам улыбается ещё шире.

– Давай, звони к маме. Будем с ней беседу проводить.

  Но тут пришла мама, женщина лет семидесяти, и звонить не пришлось. Юра обратился к маме пациента:

– Вы зачем ему скорую вызвали? Он ведь Вас звал, а не нас.

– Так у меня ведь давление скачет. Я не могла идти.

– Но ведь пришли же сейчас.

– Так я физиотенз выпила, вот и смогла идти.

  Юра обращается к мужчине:

– Ты зачем мать гоняешь? Это ты должен к ней бегать и за ней ухаживать, а не она за тобой.

  Мама поддакивает:

– Да-да. Вот скажите ему! А то он меня не слушается!

  Юра разворачивается к маме:

– А Вы зачем ему «скорую» вызываете, если он не просит?! Мама:

– Так ведь пьёт же он.

– И что? Я же Вам говорил уже, что сын ваш алкоголик. И ему не скорая нужна, а нарколог. Понятно? А теперь идите домой, отключайте телефон и не вызывайте ему больше скорую.

  Когда мы возвращались домой, я спросила:

– Думаешь, поможет?

  Юра ответил:

– Не знаю. На какое-то время, может, и хватит. В прошлый раз то же самое говорил. Полгода не вызывали.

P. S. Ну и диагноз, конечно, написали – безрезультатный.

 В тот день, когда я уходила с работы, поступил вызов: на улице упала женщина и лежит. Первая свободная бригада тут же выехала. Следующий вызов поступил через 10 минут: упал мужчина в поликлинике. Вторую бригаду смогли отправить на вызов только через 6 минут. 10 минут ушло на дорогу. Это уже 16 минут. Да и скорую к мужчине вызвали не сразу. Пока увидели, пока медсестру позвали, пока она на скорую позвонила. А всё это время мужчина лежал в коридоре. Когда приехала бригада скорой, у мужчины уже были признаки биологической смерти. Реанимация была бесполезной.

 А что с первой бригадой? До места вызова она добиралась 15 минут, потом ещё какое-то время ходили и высматривали женщину. Ни на тротуаре, ни в ближайшей канаве, ни в кустах, ни за углом её не было. Тогда зашли в ближайшее общественное место. А вдруг её туда завели? Нет. Там в скорой никто не нуждался. На весь вызов ушло около получаса. Вызов безрезультатный. А если бы от вызова отказались по телефону, когда женщина ушла, эта бригада смогла успеть в поликлинику к мужчине. И неизвестно – может, жив был бы человек.

  В ту пятницу было много вызовов. Как выехали на первый вызов в восемь, так и катались по вызовам, не заезжая на базу. Первый раз на скорую запустили во втором часу дня. А тут ещё эти «заминирования». Для тех, кто не в курсе, поясню: на любое «минирование» на объект выезжают не только сапёры и полиция, но и МЧС, и служба скорой медицинской помощи, и даже ЧОП, под чьей охраной находится заминированное предприятие или общественное место. А тут одновременно в двух местах «бомбу заложили»: в налоговой и в центре занятости населения. Значит, две бригады стоят и дежурят на «разминировании», а две оставшиеся работают на весь район.

  В нашем районе более ста тысяч только официально зарегистрированного населения. А еще есть жители других городов нашей страны, проживающих без регистрации по месту жительства, и граждане других стран, чаще бывших союзных республик, да люди вовсе без регистрации. В советские времена был разработан норматив: на 10 тысяч населения полагалась 1 бригада скорой помощи, потому что скорая должна была работать «в режиме ожидания». На случай ЧС, так сказать. Согласно этим нормативам, у нас должно быть десять бригад, а не четыре. Но в современном нашем государстве совершенно другие стандарты. В министерстве здравоохранения считают, что скорая должна работать со стопроцентной занятостью, то есть сотрудники скорой помощи должны всё время быть на вызовах. Вот такая логика у нашего руководства.

  В эту пятницу все разом разболелись. И если днём нас выручала поликлиника, то вечером мы остались одни. А тут – очередной торговый центр заминировали. Значит, на трёх машинах работаем. Передают нашей бригаде вызов в отдалённый район нашего города. Повод – плохо мужчине. Место – под балконом дома, и называют адрес дома. Поехали.

  Объехав дом по периметру, находим тело. Действительно, под балконом лежит мужчина. Мы хором:

– Мужчина!

  Мужчина тут же сел, посмотрев на нас, воскликнул:

– Опять скорая?! Нет! Я с вами не поеду! Меня уже сегодня возили в больницу, но там не положили. Пришлось пешком возвращаться.

  А это не ближний путь. Для тех, кто не в теме, поясню: всем пациентам с улицы, с рабочего места или из общественного места медик скорой помощи обязан предложить проехать в приёмное отделение больницы, даже если диагноз будет – «практически здоров». Выяснилось, что его сожительница домой не пустила, вот он и прилёг под балконом. Мужчина был пьян, но уже начал трезветь. Мы ему посоветовали попробовать ещё раз домой сходить. Может, подруга сменила уже гнев на милость.

  Я это к чему рассказываю? Да к тому, что сначала надо у человека спросить, в чём он нуждается, нужна ли ему скорая помощь. Было много разных случаев, когда скорая вовсе не нужна и человеку не плохо, а очень даже хорошо. Иногда достаточно просто окликнуть лежащего, и он встаёт и уходит. Иногда подходим и громко так говорим:

– Мужчина!!! Встань и иди!

И иногда встают. Но это может и прохожий сказать.

 Работала у нас фельдшером одна женщина. Когда я пришла на скорую, она уже была на пенсии, но продолжала работать.

  Когда я с ней познакомилась, она уже была верующей. За несколько лет до моего прихода на скорую затянули мою коллегу сектанты в свою «церковь чего-то там». Честное слово, не помню, как называлась эта секта. Помню, что началось с обычного храма, куда ходила женщина. С детьми у неё были проблемы: сын – наркоман, а дочь – алкоголик. Так уж получилось. Ходила она в церковь молиться, а после церкви её и встретила женщина, объяснила, что неправильно моя коллега молится, пригласила на «службу». И всё. Изменился человек. Женщины с моей работы рассказывали, что поначалу была новоиспечённая верующая агрессивна по отношению к другим вероисповеданиям и атеистам. Но после в секте сменился настоятель, и наша фельдшер поуспокоилась.

  Время шло. Умер муж. С самой женщиной произошёл несчастный случай: она упала на улице и сломала позвоночник. Лечилась в травм.отделении, но полностью так и не восстановилась. Движение одной руки стало очень ограниченным из-за повреждения спинного мозга. Но она продолжала ходить на работу. На пенсию совсем уходить и инвалидность оформлять не захотела. А тут самая старая наша сотрудница взяла и после смены умерла. Было ей больше 70 лет. Она пришла домой, легла в ванну, наполненную водой. Там её и обнаружили мёртвой. Это заставило наших пенсионеров призадуматься. И две из них уволились, в том числе и наша верующая.

  После выхода на пенсию она обнаружила у себя уплотнение в груди. Обратилась к онкологу. Диагноз – рак молочной железы.

  «Пусть будет всё, как Богу угодно», – сказала моя коллега и ... не стала лечиться. Ей предлагали операцию с последующей химиотерапией. Заболевание-то было на начальной стадии. Но женщина решила, что Бог ей поможет. Подруги пытались её вразумить. Уговаривали, ссылались на её же слова:

– Если есть медицина, так это Богу угодно, значит, и операция эта Богу угодна. Если сейчас пролечиться, то можно много лет прожить.

  Но больная упёрлась: «Богу угодно, чтобы я болела и сама справилась».

  Я была всего один раз у неё на вызове. Мне и этого одного раза хватило. Истощённая, одинокая, страдающая от сильных болей. А запах... Умерла она дома в одиночестве. Сын нашёл её уже остывшей.

  И вот женщина, с медицинским образованием, не древняя старуха или страдающая олигофренией девочка, вполне мыслящий человек, отказывается от лечения, потому что «так Богу угодно». Бред какой-то.

  Вот ещё одна история про отравление нитритом натрия. Это история о скудоумии некоторых людей.

  Жили были муж с женой. С женой одна знакомая поделилась: дала «соль». Её муж «откуда-то целый мешок принёс». Вот жена от подружки подарок принесла домой и нажарила оладушек, использовав эту «соль» в приготовлении теста. Супруги поужинали оладушками. Сначала плохо стало жене, и муж попросил соседей вызвать скорую помощь. Мобильников тогда у простых людей не было, да и домашние телефоны были не у всех. Приехавшая скорая застала уже двух пострадавших: муж с женой лежали в комнате без сознания. Кожные покровы у них были синюшного цвета. Хорошо, что двери в квартиру остались открытыми, поэтому медики попали в жильё беспрепятственно. Супругов госпитализировали в реанимацию. Но их не смогли спасти. Муж с женой умерли в тот же день. А на третьи сутки поступил вызов на тот же адрес. Только отравившихся было уже четыре человека.

  Как и положено, на третьи сутки были похороны супругов. После похорон – поминки. Родственники решили устроить поминки на квартире умерших. Когда почти всё было съедено, но не всё выпито, решили закуску поискать в холодильнике. И нашли целую тарелку оладушек. Тут же холодными и поставили их на стол. А когда почувствовали себя плохо, и кожа закусивших стала приобретать голубой оттенок, вспомнили, от чего умерли супруги. Тут же вызвали скорую помощь. После промывания желудков пострадавшие были госпитализированы в реанимацию, а потом переведены в токсикоцентр.

  Они все выжили. Но вот сделали они какие-нибудь выводы или нет, я не знаю.

 Есть такое понятие, как «расхождение диагнозов». Это когда пациент в стационар поступает с одним диагнозом, а потом ему ставят другой диагноз, который отличается от первого. Приходит пациент в приёмное отделение, или его привозит скорая с направлением, в котором указан диагноз. В «приёмнике» его осматривает врач, при необходимости проводятся дополнительные методы обследования. Врач приёмного отделения ставит уже свой диагноз. Этот диагноз или совпадает с предыдущим, или дополняет его, или врач выставляет совсем другой диагноз. Потом пациент госпитализируется в какое-либо отделение или отправляется домой в соответствии с диагнозом. Во время лечения в стационаре диагноз может измениться. Больной человек при смене диагноза может быть переведён в другое отделение больницы для дальнейшего лечения. Может быть перевезён и в другую больницу. При выписке из стационара пациенту или его родственникам выдаётся выписной эпикриз, в котором указывается заключительный диагноз.

  Скорая помощь при госпитализации пациента в приёмное отделение заполняет «сопроводительный лист», в котором указывает свои предварительные диагнозы. После выписки из стационара половина сопроводительного листа с диагнозом приёмного отделения и с выписным диагнозом возвращается на скорую и попадает старшему врачу. Когда диагноз скорой отличается от других, позднее выставленных диагнозов, происходит расхождение диагнозов. 5-6 % расхождения считаются нормой. Лет 10 назад на нашей скорой за расхождение диагнозов выставлялся дефект с записью в «журнал замечаний», а это означало минус в зарплате. Дефекты в работе уменьшали размер КТУ, причём учитывался диагноз выписной, а вовсе не диагноз приёмного отделения. Не надо забывать, что врач или фельдшер скорой ставит диагнозы, ориентируясь только на жалобы пациента и данные осмотра. У них нет под рукой рентгена, УЗИ, лаборатории и т.д. Только – голова, руки и кардиограф. Иногда диагноз пишешь по принципу трёх П: Палец, Пол, Потолок. А потом очень удивляешься, что попал. А бывает, что всё осмотрел, ощупал, расспросил, доставил с диагнозом, вроде соответствующим. И не угадал – за это получишь меньше зарплату. Интересно, а терапевтов из поликлиники тоже за расхождение диагнозов наказывают? Ну хотя бы ругают?

  Сегодня вспомнился один случай из моей практики. Повод к вызову – температура и кашель у женщины 56 лет. При опросе выяснилось, что женщина болеет уже пятый день. Но к терапевту не обращалась, потому что «работала и думала, что само пройдёт». А сегодня появились слабость и боль в грудной клетке справа. При осмотре я выслушала ослабление дыхания справа. С диагнозом «острая внебольничная пневмония» пациентка была доставлена в приёмное отделение. С тем же диагнозом госпитализирована в терапевтическое отделение. Через 30 дней выписана с диагнозом: С-r шейки матки! C-r (сокращённо от Cancer) – это злокачественное новообразование. Мне выставляют дефект за расхождение диагноза, потому что другого диагноза терапевтического отделения в сопроводительном листе не было указано. Я попыталась спорить с старшим врачом:

– Вы думаете, что в терапии целый месяц лечили канцер шейки матки? Почему же её в гинекологию не перевели? А может, это метастаз в лёгкие был? Просто выявили онкологию во время лечения и дополнительного обследования и поставили как основной диагноз.

  На что был мне ответ:

– Ничего не знаю. Про лёгкие же ничего не написано. Значит, расхождение.

Обидно.

  Конец смены. Вызов в квартиру – надо констатировать смерть онкологической больной. Вызов повторный. Час назад была другая бригада у этой пациентки. Диагноз – «ЗНО желудка с метастазами, предагональное состояние». (ЗНО - это злокачественное новообразование),

  На адресе осматриваю труп. Умершая – полная женщина. Лицо, шея и верхняя половина грудной клетки синюшной окраски. А онкологические больные на последней стадии заболевания истощены. Синюшность же кожных покровов может говорить о развитии тромбоэмболии лёгочной артерии. Во время осмотра попутно веду опрос родственников. Родственники говорят, что пациентка не была лежачей больной. Она сама себя обслуживала. Только последние два дня жаловалась на постоянные боли в животе, которые уже не снимались кеторолом. Собиралась идти на приём к онкологу, чтобы попросить препарат посильнее. Утром проснулась от того, что начала задыхаться. Вызвали скорую. Фельдшер со скорой сказала, что женщина умирает от онкологии, давление у неё низкое и везти в больницу не имеет смысла. Через час после отъезда скорой женщина умерла.

  Я не стала высказывать своё мнение о причинах смерти родственникам. Выразила свои соболезнования и уехала. На базе я спросила фельдшера:

– А чего не увезла? Она ведь не от онкологии умерла. Там же явная ТЭЛА. Голова, шея и грудь синие плюс одышка, кашель, боль в груди.

  На что мне ответили:

– Я видела синюшность. Но решила, что так будет лучше.

  У меня всё. Я до сих пор об этом думаю. Я бы не смогла закрыть глаза на признаки тромбоэмболии и принять решение оставить человека умирать. С одной стороны, что бы ожидало эту женщину, если бы её от ТЭЛА пролечили? Боль и страдания. У женщины были уже метастазы в печень и брюшину. Она была «неперспективная». С другой стороны, кто мы такие, чтобы решать, жить человеку или нет? И когда ему умирать?

  Я не умею играть в Бога. Эта чёртова работа! Огромная ответственность, большая эмоциональная нагрузка, всё возрастающие требования к знаниям и умениям, и ощущение, что ты просто обслуживающий персонал, о который любой может ноги вытереть. Хочется всё бросить и уйти в закат.

А вот ещё история из моего студенчества.

  Вспомнилось мне как я уколы солдатам ставила.

  На третьем курсе мед.колледжа проходили мы практику по хирургии в госпитале МВД. Пациентами были в основном солдаты из действующих частей. С утра мы с заведующим отделением делали обход - он осматривал пациентов, а мы смотрели и слушали. А потом расходились по отделению. Кто шёл в процедурку инъекции делать, кто - в перевязочную повязки менять, кто на пост бумажки писать да таблетки раскладывать - всем работа нашлась. Но каждый день мы менялись местом работы. Это называлось "ротация". Конечно, всё происходило под чутким присмотром медсестёр.

  И вот через неделю, когда я в перевязочную только зашла для того, чтобы приступить к работе, вслед за мной зашёл одногруппник Игорь и говорит:

- Там возле процедурки солдаты стоят и очень просят, чтобы ты им уколы ставила. Говорят, что совсем не больно делаешь их.

А я отвечаю:

- Так я слово волшебное с обезболивающим эффектом знаю - попка. Подходишь со шприцем к обнаженному заду и говоришь: "О! Какая попка красивая! Сейчас мы ей укольчик сделаем!" И всё. Пока солдат переваривает мои слова о своей заднице, делаю укол. Хочешь сам попробовать?

Игорь отказался и ещё раз попросил просьбу. Я пошла делать уколы. На следующий день с той же просьбой обратился ко мне другой одногруппник Сергей, на третий - Андрей, потом вся бригада решила оставить меня до конца практики в процедурке.

  Никто из парней моей бригады не захотел обезболивающее слово применить. И их можно понять. Солдат есть кто? Это молодой парень. А я для него молодая и интересная женщина. И мои слова вызовут только положительный эффект. Трудно предположить реакцию пацанов, если мой одногруппник скажет в адрес ягодиц пациента "попка".

  Причиной боли в груди могут послужить злокачественные новообразования (ЗНО) как органов грудной клетки, так и метастазы из других источников. При этом боль может иметь совершенно различный характер, разные места расположения и сопровождаться различным жалобами. Например, одышка, слабость, кашель и др. Бывает, что лечится человек от одного заболевания (например, от остеохондроза), а у него выявляют онкологию. Надо помнить, что одно заболевание не исключает наличие другого. В связи с этим, при болях в грудной клетке необходимо делать не только ЭКГ и рентген грудной клетки (а лучше КТ или МРТ), но и общий анализ крови.

  А бывает и наоборот – боль в грудной клетке у онкологических больных расценивается как следствие ЗНО, а оказывается, например, что это инфаркт миокарда или тромбоэмболия лёгких. Поэтому при болях в груди необходимо делать ЭКГ в первую очередь.

  В ту смену я работала одна, без помощника. Дают мне вызов. Повод к вызову – плохо онкобольному. Диспетчер говорит:

- Родственники сказали, что у него рак лёгких, а сейчас в груди болит. Объяснишь им, что это из-за онкологии. Делов-то.

  Очень не люблю я такие вызовы. Всегда неловко становится оттого, что помочь в случае онкологического заболевания я ничем не могу. Но что делать? Вызов есть вызов. От него не откажешься. Поехала. На вызове я решила не ограничиваться разговорами, а обследовать больного, как и положено. Что с того, что у человека онкология? Болит же в груди. Значит, надо снять ЭКГ. А на кардиограмме я увидела хороший такой инфаркт миокарда. Дальше делала всё согласно стандартам. Пациент был госпитализирован в кардиологическое отделение. В последующем он был выписан домой.

 Нитрит натрия (натрий азотистокислый, NaNO2) представляет собой белый или желтоватый порошок без запаха, который имеет кисловатый привкус, хорошо растворимый в воде, по внешним признакам похож на поваренную соль. Имеет широкое применение.Например,в строительстве, производстве, медицине, биологии, в фотографии и в пищевой промышленности (консервант Е250 как улучшитель окраски и консервант в изделиях из мяса и рыбы).

 В девяностые годы по нашему городу прокатилась волна отравлений нитритом натрия. Кто-то выбросил на свалку мешки с этим веществом. Есть люди, которые «живут со свалок»: находят там вещи, пригодные в быту, одежду и еду. Потом пользуются ими или продают. Вот эти люди и принесли в город нитрит натрия, думая, что это поваренная соль. Уж очень это вещество похоже на соль мелкого помола. Они поделились «солью» с друзьями. И началось.

 Характерной особенностью этого отравления является синий цвет кожи. Увидев один раз, не забудешь. И медики со скорой, заходя на вызов, по внешнему виду сразу определяли причину. Я в то время только училась в медицинском колледже и на скорой помощи не работала. Но об отравлениях нитритом натрия знала. Эта волна отравлений зацепила и моих знакомых.

 У меня была знакомая девушка Лена. Было ей 25 лет. Она жила в двухкомнатной квартире со своей двухлетней дочкой, мамой, отчимом и бабушкой. Все взрослые были любителями выпить. И никто не работал. Меня всегда удивляло: на что живут такие люди? Мне было жаль Лену и её дочку. Раз в месяц я к Лене заходила домой: покупала сахар, чай, какую-нибудь еду и приносила к ним. Кроме того, моя дочь была немногим старше её ребёнка. И я относила детские вещи к Лене, когда из них моя Аня вырастала. Каждый раз, когда я приходила к Лене, кто- нибудь обязательно был дома.

 Но однажды мне двери никто не открыл. И через неделю тоже. И через месяц. А ещё через месяц мне открыла незнакомая женщина и сказала, что они недавно купили квартиру и она не знает, где бывшие хозяева. Примерно через год на улице я встретила Лену. И она мне рассказала, что случилось с её семьёй.

 Один знакомый пришёл к ним домой в гости. Принёс спирт и «соль». У хозяев квартиры тут же нашлась картошка. Быстренько соорудив закуску в виде жареной картошки, уселись за стол. Стали выпивать. А что было потом, Лена не помнила. Очнулась она в реанимации. После уже узнала, что «на огонёк» заглянул ещё один знакомый. Дверь в квартиру оказалась открытой. Мужчина зашёл и увидел на кухне людей синего цвета, лежавших на полу без сознания. Тут же вызвал скорую помощь. Выжила только Лена и её дочь: Лена, потому что почти не закусывала, а маленькая девочка, потому что её забыли покормить и съели всю картошку сами.

 После выписки из больницы Лену ожидал сюрприз: оказывается, её мама продала квартиру. Как так получилось, что единственным владельцем квартиры оказалась мама Лены, я не знаю. Но квартира оказалась проданной, а деньги от продажи – неизвестно, где. Мама всё это провернула по-тихому, никому ничего не сказала. Лена стала жить у какой-то подружки, а дочку органы опеки забрали в детский дом. Больше я Лену не встречала. Но случилось так, что я узнала, куда делись деньги за квартиру.

 Через несколько месяцев я встретила одного моего знакомого Славу. Так как Лена была нашей общей знакомой, я ему рассказала о её беде. На что Слава мне сказал, что знает, кто купил квартиру. Оказывается, что купили квартиру его друзья, а он присутствовал при сделке. А чтобы мама Лены не пропила все деньги, они все вместе пошли в сбербанк и открыли на имя бывшей хозяйки счёт, куда и положили все деньги, за вычетом небольшой суммы «на житьё». Слава попросил меня, если я встречу Лену, сказать ей, где деньги и что она их сможет получить сразу, как вступит в наследство.

 Лена, если ты читаешь этот рассказ и узнала себя в этой истории, знай, что деньги лежат в том отделении сбербанка, что на улице Красноармейской находился.

 История эта произошла в 2006 году. На 8 марта моя подруга позвала меня на «гастроли» в город Урай (ХМАО). Она в качестве продюсера привозила в этот город на корпоративный вечер артистов с выступлениями. А меня она позвала в качестве «известной гадалки». Подробно расписывать не буду – это тема отдельного рассказа. Скажу только, что за два вечера я заработала больше, чем за месяц работы на скорой. Есть у меня мысль, кем буду на пенсии подрабатывать.

 Через 3 месяца мне позвонила подруга:

–  Помнишь,ты в Урае парню одному гадала?

 И давай мне его описывать. Конечно, я не помнила. Мужчин на гадание пришло больше, чем женщин. И у меня не было цели их запоминать.

–   Ну так вот, – продолжила подруга, – не могла бы ты ему помочь и приютить у себя на несколько дней? Ваня привезёт своего отца на обследование, и им негде жить. Я бы их у себя оставила, да у меня же пятый этаж, а лифта нет. Отец Вани очень сильно болеет, и ему будет не подняться. У тебя квартира трёхкомнатная и лифт есть.

 Я была не против.

 Они приехали в пятницу. После того, как я расположила гостей в большой комнате, отвела Ивана на кухню поговорить.Я сразу спросила:

–  У отца онкология?

Иван возмутился:

–   Нет, конечно! У него саркоидоз лёгких! Это доброкачественное заболевание. Нам так врач сказал.

 И Ваня рассказал историю отца. Заболел отец в январе. Диагноз ОРВИ сменился острой пневмонией. Острая пневмония сменилась хронической. Потом поставили новый диагноз – саркоидоз лёгких. Саркоидоз начали активно лечить: гормоны, витамины и т.д. Но становилось только хуже. И вот терапевт, у которого лечился отец Ивана, направил больного на консультацию к пульмонологу в Сургут. В Сургуте пульмонолог сказал:

–   Лучше будет вам поехать в Екатеринбург, в пульмонологический центр. Вот там лучше лечение назначат.

 И написал им направление в Екатеринбург в пульмоцентр. Отец Ивана был в очень плохом состоянии, и я злоупотребила своим положением. Обратилась к заведующему отделением скорой помощи, объяснила, что приехал родственник с направлением в Екатеринбург, но общественным транспортом он не доедет. Таких пациентов скорая увозит в областные больницы «по договорённости» из отделения нашей больницы, а не с адреса. Но мне пошли на встречу. К сожалению, сейчас этот номер не пройдёт. В понедельник Ивана вместе с отцом на машине скорой помощи повезли в пульмоцентр города Екатеринбург на ул. Чапаева. Наш фельдшер, которая была в этой бригаде, без очереди провела его к пульмонологу. Пульмонолог сказал, что пациент нуждается в госпитализации, а не в консультации. И в таком состоянии он должен быть госпитализирован в какую-нибудь другую больницу. Короче говоря, вы не по профилю здесь. И наш фельдшер решила увезти пациента в областную больницу №1. Доставила его в приёмное отделение. Там пациенту и его сыну объяснили, что здесь лечат только жителей области. А раз вы не отсюда, то уезжайте в ХМАО. Но Иван поинтересовался, а можно ли за деньги полечиться жителю другой области? Оказывается, очень даже можно. Отца Вани положили в пульмонологическое отделение после заключения договора на оказание платных услуг. На следующий день его перевели в отделение реанимации в связи с ухудшением самочувствия. А еще через сутки отец Вани умер. На вскрытии выяснилось, что никакого саркоидоза у умершего не было, а был рак желудка с метастазами в лёгкие.

 Это было лет 10 назад. Вечер на Скорой был томный (благословенны те времена). После 20 часов на базу приехали все. За час не поступило ни одного вызова. Бывает и так. Жаль, что редко. Помощники ходили и пыль по углам пинали – кто чай пил, кто ел, кто спал, кто книжку читал, кто телевизор смотрел. Первые номера карточки дописывали, кто всё дописал – занимались тем же, чем и помощники – отдыхал.

 Именно отдыхающие и обратили внимание на телефонный разговор одного из врачей. Нина Фёдоровна, назову её так, чтобы никто не догадался, говорила собеседнику:

–   Ну это же ребёнок! Может, вызовешь скорую или сама в больницу отвезёшь? Ну, как хочешь…

После окончания разговора сразу два фельдшера приступили к допросу:

–  Рассказывай,что там?

 Нина Фёдоровна стала запираться поначалу. Но к расспросам присоединились еще люди. Если бы не услышали слов: «Это же ребёнок!», то никаких вопросов никто не стал бы задавать. Мы стараемся не вмешиваться в чужую жизнь. Нина Фёдоровна сдалась и рассказала, что ребёнок дальней родственницы, девочка двух лет, выпила чистящее средство под названием «Шуманит». Но мама ребёнка не хочет ложиться в больницу. Первый звонок получила Нина Фёдоровна около пяти часов дня от более близкого родственника. Он спрашивал совета, что делать. Последовал совет: вызвать скорую помощь или самим приехать в больницу. А сейчас, спустя уже 4 часа, позвонила сама мама ребёнка за советом, что делать? В больницу они не поехали, потому что «мама не хочет лежать в больнице», а ребёнок плачет и плачет. Все сразу накинулись на Нину Фёдоровну: «Оформляй вызов и едь! Ты чего!». Кто-то тут же нырнул в интернет и выяснил, что в состав «Шуманита» входит то ли щёлочь, то ли щавелевая кислота, но жирорастворяющее вещество – это точно.

–  Съест желудок. Точно Вам говорю. Растворит на фиг!

 Но Нина Фёдоровна стала сопротивляться:

–  Как же я поеду? Мама же не хочет! Я не могу ехать.

 Тогда мы истребовали у неё адрес, сами записали вызов и отправили бригаду. Мою бригаду, потому что была наша очередь. В ту смену я была помощницей у Наташи. В подъезд нас запустил выходящий из него мужчина, поэтому мы сразу позвонили в дверь. Без каких-либо вопросов дверь открыла мама ребёнка. Мы, даже не спрашивая, прошли в квартиру и потребовали с мамы ведро воды,таз, ковшик и документы на ребёнка. Мама не выказывала никакого сопротивления. Желудок ребёнку промыли. Заминка возникла только на выходе из квартиры. Мама завела песню:

–  А можно не ехать? Я отказную напишу.

 На что мы хором ответили: «НЕТ». Уже были заготовлены угрозы вызвать полицию, но обошлось без них. Девочка была госпитализирована. В последующем девочке дважды была проведена пластика пищевода. Ребёнок выписан в относительно здоровом состоянии. Сейчас ей лет двенадцать. На прошлой неделе спрашивала у Нины Федоровны о здоровье девочки. Нина Фёдоровна ответила:

–  Я её недавно видела. Бегает. Вроде здоровая, нона какой-то диете.

Берегите своих детей. Цените их здоровье выше своего благополучия.

 История времён давно минувших дней. Рассказала мне эту историю коллега, которой уже несколько лет нет среди живых. Было это в семидесятых годах в небольшом городке. Тогда ещё бригады скорой помощи не были оснащены кардиографами и диагнозы ставились на основании жалоб и данных осмотра пациента. А потом, согласно жалобам, лечили. Но основной принцип был «хватай и вези». Некоторые скоровики, к сожалению, всё ещё руководствуются этим принципом.

 Поступил вызов: плохо с сердцем у женщины 20 лет. Конечно,обсудили,мол,«сердце ещё не выросло». Ведь в то время ещё верили, что у молодых не может сердце болеть. А у женщин тем более! Вот моя коллега и поехала на этот вызов. Пациентка была вся бледная, в холодном поту, хваталась за грудь и жаловалась на сильные боли за грудиной. Давление было низким – 60/40, частый пульс. Насчитали 120 в минуту. Поставили обезболивающее, установили капельницу и повезлив больницу с диагнозом: острый инфаркт миокарда. В больнице сделали ЭКГ. Нормальная кардиограмма, только с синусовой тахикардией – 130 в минуту, а АД оставалось 60/40, несмотря на 500 мл физ.раствора, что в девушку влили. Была пациентка ещё раз осмотрена, но уже так, как надо. При осмотре живота было выявлено напряжение мышц и признаки перитонита. Живот был болезненный в области эпигастрия (так называется область желудка). Сделали общий анализ крови. Низкий уровень гемоглобина и эритроцитов очень мало – это уже признаки кровотечения.

 С диагнозом «прободная язва желудка» пациентку госпитализируют в хирургическое отделение. И сразу в операционную везут. Начали делать операцию с верхних отделов живота. Желудок цел! Пошли ниже. Все органы пищеварения целы, но в брюшной полости плескалась кровь ещё до начала операции. Надо искать источник кровотечения. Только внизу брюшной полости хирурги обнаружили причину – внематочная трубная беременность. Труба лопнула, и началось сильное кровотечение. Шрам после операции, конечно, получился страшным: от грудной клетки и до лобка, но девушка выжила. А это главное.

 Сначала предыстория.

 Работала у нас фельдшер Жанна. Умнейшая из женщин, которых я знала. Так как поздно пошла учиться медицине, то выучилась она только на фельдшера. Сейчас Жанна в Краснодарском крае работает на скорой. Однажды её бригада попалана отравление уксусом ребёнка, возраст 1 год и 9 месяцев. Жанна была помощником у врача. Сделали, как положено, премедикацию, промыли желудок ребёнку. А когда стали доставать из желудка желудочный зонд, ребёнок умер. Произошла рефлекторная остановка работы сердца – наступила клиническая смерть. Но медики не растерялись – тут же приступили к реанимации и реанимировали его. Потом Жанна вспоминала:

– Вы бы слышали, как мать закричала, когда ребёнок перестал дышать. Как она кричала! Никогда не забуду. Вот был ребёнок жив. Ты его полечил, а он умер у тебя на руках.

 Ребёнка доставили, минуя приёмное отделение, сразу в реанимацию. Ребёнок выжил и выздоровел.

 Сама история.

 Через полгода мы работали с Жанной в одной бригаде. Я была помощником у Жанны. Нам дают вызов: отравление уксусом, ребёнок 1 год и 9 месяцев (тот же самый возраст и тот же повод, что и на том вызове, на котором у ребёнка развилась клиническая смерть). Приезжаем на адрес. Запах уксуса ударяет в нос с порога. Мама ребёнка рассказывает, что днём делала заготовки на зиму, используя семидесяти процентный раствор уксуса. Потом привела ребёнка из частного детского сада домой. Мама «буквально на минутку ушла в комнату», а «он сам залез на стол, а потом в шкафчик, достал бутылку и выпил уксус». Сколько именно было выпито, неизвестно. Мама вызвала скорую и попыталась промыть рот ребёнку. Осмотрели полость рта: видны следы химического ожога. Значит, действительно, уксус попал в рот.

 Квартира однокомнатная. Места мало. Поэтому мы вышли из комнаты на кухню, чтобы приготовить капельницу и шприцы с медпрепаратами. Работаем в две руки. Я вдруг услышала, как Жанна шепчет себе под нос:

–  Дубль два? Неужели дубль два? Ведь всё то же самое...

 Смотрю на Жанну, а она вся бледная и мокрая: пот стекал с висков по подбородку и с носа.

–   Так! Сейчас же прекратила! Всё будет хорошо! Никакой клинической. Слышишь, Жанна? У меня этот номер не прокатит.

 Это уже твёрдо я ей говорю. Жанна согласно кивает. Сработали мы хорошо и быстро: вернувшись в комнату, установили кубитальный катетер, обезболили, проатропинили, промыли желудок. Потом ребёнка завернули в одеяло и под спецсигналами поехали в больницу. Естественно, вместе с мамой. Я сидела в кабине, а Жанна – в салоне. По рации попросили,чтобы предупредили реанимацию. Во время транспортировки у ребёнка развилась одышка: начался отёк дыхательных путей. Минуя приёмное отделение, мы бегом отнесли ребёнка в отделение реанимации. Жанна несла ребёнка, а мама бежала следом. Ребёнка забрали на пороге реанимации медсестра с врачом, а маме сказали:

–  Можете пока здесь в коридорчике посидеть.

 Потом мы узнали, что ребёнку становилось всё хуже: отёк нарастал, пришлось интубировать. На следующий день ребёнок был перевезён в детскую областную больницу в машине реанимации. В последующем, после длительного лечения и пластики пищевода, ребёнок был выписан домой в удовлетворительном состоянии. А если бы замешкались на вызове, например, долго не могли бы в вену попасть, то неизвестно ещё, выжил бы ребёнок или нет.

 Казалось бы, всё. Но нет. Мама написала 7 жалоб на приёмное отделение. Семь! В разные инстанции! На приёмное отделение больницы, которое ребёнка даже не видело.

 Причина в том, что мама сидела в коридорчике и плакала. А к ней «НИКТО не подошёл и не спросил, что случилось».

 Если бы в приёмнике никого из других больных не было, то, может быть, и спросили, но в этот вечер было очень много пациентов. Они шли сами, больных везли бригады скорой помощи. Народа было, как в понедельник в поликлинике у травмкабинета. Много было и тяжёлых пациентов: то с ДТП, то с инфарктом привезут, то с тяжёлым инсультом. Все медики были заняты неотложными пациентами. Мама ребёнка всё это видела, но она очень была расстроена произошедшим. К ней приехала её мама (бабушка ребёнка) и стала требовать внимания к дочери. Подошёл терапевт, узнал, что произошло, измерил давление, и «даже укол успокаивающий не поставил, и капелек никаких не накапал». Он посоветовал сходить в аптеку и купить капли самим, что было расценено как «отказ в оказании медицинской помощи». Все семь жалоб были признаны необоснованными. Но объяснения пришлось писать терапевту и терапевтической медсестре в семи экземплярах.

 Вот так получается, что у родственников есть силы, чтобы жалобы писать. А чтобы просто «спасибо» сказать – нет ни сил, ни времени, ни желания.