всегда хотел иметь возможность хоть малость детально фотографировать луну, этим летом наконец появился 300 мм объектив под фотки, собственно на него и снято в середине июня

может и до телескопа кода-нибудь дело дойдёт )

А помните как всё начиналось? Где-то в Китае кто-то что-то не то съел или выпил и пошло-поехало. Вирус, пандемия, маски, карантин и вот уже второй год мир стоит, я извиняюсь, раком, и жалобно скулит. Ну сами всё лучше меня видите.

А знаете, что в это самое время происходит в Китае? Они модуль на Луну посадили!

Не пьяницу, устроившего смертельное ДТП в тюрьму всем миром посадили, прошу заметить, а модуль, на Луну. Чувствуете разницу?

Меня сегодня в ближайшую шестьсот шестьдесят шестёрочку без маски не пустили. Так и сказали — пшол вон отсель, тут токмо в масках можно таперича, а они — модуль. Я им уж и так, и эдак, мол ну забыл, ну с кем не бывает, давайте портяночкой рыло прикрою — а они ни в какую! Не задерживайте, говорят, гражданин, честных покупателей, не раскорячивайтесь в дверном проёме! Плюнул, ушёл за масочкой.

А вчера в макдачную зарулил перекусить двойным бигтэйсти ибо грешен и падок на такое временами, а там как весной — опять все стулья убрали, а оставшиеся - перемотали тревожной полосатой лентой. И на белой картонке «Сидеть нельзя!» — написано синим маркером для самых тупых. Но я однако же не сдаюсь.

Подхожу к кассе, интересуюсь решительно — это где же мне теперь, гражданочка, харчеваться прикажете. А она мне — так на улице покушайте, молодой человек.

Покушайте? Покушайте блять?! Спасибо, конечно за молодого человека. На пятом десятке всякому приятна столь наглая лесть, но кушать, да ещё и на улице как собака из бумажного пакета, в то самое время, когда китайцы бороздят и содют свой модуль на Луну — мне лично очень унизительно. Почему у нас пандемия, маски и опять всё закрыто, а у них — Луна?

Вона с нового года квартплату сулили поднять, хорошо. Так она на наш модуль может пойдёт? За полгода скинемся дружно и вперёд! Заправляй в планшеты космические карты-то, родимый! Говори — поехали!

Хотелось бы, конечно, чего уж там лукавить. Я бы детей тогда новых сделал и их именами космонавтов бы назвал, а уже сделанных заставил бы биографии героические выучить от сих до сих наизусть, чтоб от зубов!

Так, мол и так — покорили в трудную годину пандемии лунные горизонты, превозмогли трудности в едином порыве и наша плата за капремонт в тот полёт тоже вложена! Не просто так жили, лунную программу от этим самым горбом волокли!

Умирать буду, внуков соберу пред одром смертным и зычно гаркну на прощание беззубым, вонючим ртом — не просрите построенное, оболтусы! Дед ваш лунную победу ковал, вам теперь на Марс скидываться, да на Венеру общак подбивать! И умру спокойно улыбаясь, с омерзительным треском выпустив скопившиеся внутриутробные газы, как ракета на старте.

Но сомневаюсь что-то, что будет такое. Видел нашего главного по космосу и сердцем чую — не видать нам ни модуля, ни новых детей с героическими именами.

И не то, чтобы я сильно дополнительно размножиться хочу или от наличия лишней железяки на лунной поверхности мне лично какой профит будет, но всё же как-то блять обидно немного.

У нас у людей с весны купленная греча с туалетной бумагой ещё не кончилась, а эти уже по лунной орбите кружат и всё им нипочём. Как-так блять получается, не понимаю.

В границах обозримой Вселенной достаточно много объектов, размеры которых во много раз превосходят размеры нашей планеты. Например, звезда, которая пульсирует только с одной стороны, или галактика “Сомбреро”, похожая на мексиканскую шляпу. Однако такие сверхплотные тела как нейтронные звёзды, образующиеся в результате вспышек сверхновых звёзд, имеют, как правило, более скромные размеры по сравнению с вышеупомянутыми объектами. Новое исследование, проведенное международной исследовательской группой, сузило диапазон радиусов типичных нейтронных звезд, что позволило астрономам получить наиболее точные на сегодняшний день измерения.

“Мы выяснили, что любая нейтронная звезда, которая примерно в 1,4 раза тяжелее нашего Солнца, имеет радиус около 11 километров”, - сказал в своем заявлении Бадри Кришнан, возглавлявший исследовательскую группу в Институте Альберта Эйнштейна (AEI) в Ганновере. “Наши результаты сужают диапазон радиусов нейтронных звёзд до диапазона между 10,4 и 11,9 километрами. Это в два раза точнее, чем в предыдущих исследованиях”.

В работе команды, опубликованной в журнале “Nature Astronomy”, использовалась комбинация знаний из общего описания первых принципов поведения материи нейтронных звёзд и первых наблюдений слияния двух нейтронных звёзд - GW170817.

“Слияние двух нейтронных звёзд - золотая жила информации!” - сказал Коллин Капано, научный сотрудник Ганноверской высшей школы экономики и ведущий автор исследования. “У нейтронных звёзд самая плотная материя в наблюдаемой Вселенной. Измеряя некоторые характеристики этих объектов, мы узнаем больше о фундаментальной физике, управляющей веществом на субатомном уровне”.

“Это поразительно!”, - добавил Капано. “GW170817 был вызван столкновением двух объектов размером с город. Произошло это столкновение около 120 миллионов лет назад, в те времена, когда динозавры ещё разгуливали по Земле! Это произошло в галактике за миллиард триллионов километров отсюда. Отсюда мы и получили представление о субатомной физике”.

Гравитационно-волновой всплеск GW170817 наблюдался в августе 2017 года во всём электромагнитном спектре. Разобравшись с ядерной физикой, лежащей в основе этого астрофизического события, исследователи смогли определить физические характеристики нейтронных звёзд - их массу и радиусы.

Рассчитанные ограничения дали команде дополнительную информацию о судьбе нейтронных звёзд, сливающихся с чёрной дырой в двойной системе. В большинстве случаев ограничения предсказывают, что нейтронная звезда, вероятнее всего, будет целиком поглощена чёрной дырой, а не разорвана на части. Этот факт может иметь значение для будущих наблюдений подобных событий, поскольку они могут рассматриваться только как гравитационно-волновые источники, будучи невидимыми в электромагнитном спектре.

“Эти результаты захватывают дух не только потому, что нам удалось значительно улучшить методику измерения радиусов нейтронных звёзд, но и потому, что это открывает нам дорогу к пониманию судьбы нейтронных звёзд на завершающем этапе их жизни - при слиянии двух объектов”, - объясняет Стефани Браун, соавтор публикации и аспирант Ганноверской высшей школы искусств (AEI).

Источник

Перевод: Григорий Чепель.

Комета 67Р/Чурюмова-Герасименко становилась более голубой по мере приближения к Солнцу.

Комета Чурюмова-Герасименко, похожая на резиновую уточку, на поверхности которой находится космический аппарат Rosetta, медленно меняла цвет по мере перемещения в пространстве с красного на синеватый, а затем снова красный.

Согласно новой статье, опубликованной 5 февраля в журнале "Nature", изменение цвета является сигналом водного цикла на первой комете, которую посетил человеческий зонд. Когда комета 67Р/Чурюмова-Герасименко (полное название кометы) пересекла на своей орбите границу рядом с Солнцем, известную как снеговая линия, лед на её поверхности, минуя жидкую фазу, начал превращаться в газ и истекать в космос. Когда это случилось, слой грязного льда у поверхности кометы, полный красноватой пыли, улетучился в вакуум, раскрыв слой более голубого, чистого льда.

«Как будто у кометы были свои «времена года», - писали исследователи.

Описанные здесь изменения происходили в течение длительного времени, с января 2015 года по август 2016 года, по словам исследователей. Это была середина периода нахождения аппарата Rosetta на комете. Аппарат Европейского Космического Агентства (ESA) прибыл на орбиту кометы 6 августа 2014 года, а 30 сентября 2016 года совершил запланированное столкновение с её поверхностью.

На изображении показано, как комета сменила красный цвет на синий и снова стала красной, проходя вблизи Солнца. (Источник изображения: Европейское Космическое Агентство).

На самом деле было два противоположных рабочих цикла вокруг кометы, пишут исследователи. Приближаясь к Солнцу и пересекая снеговую линию – расстояние, равное примерно трём расстояниям Земли от Солнца - обнажали эту более нетронутую, голубую поверхность. Но кома - облако из пыли и газа, окружающее ядро кометы - стала красноватой.

Что вызвало это покраснение? "Частицы органического материала и аморфного углерода в коме", - писали исследователи.

Другими словами, все те микроскопические частицы углеродистой пыли, которые плавились на поверхности кометы, перестали краснеть, в то время, как кома начала краснеть.

Как только комета вновь начала отходить от Солнца, ее твердое ядро в очередной раз покраснело, как и вся пыль, снова осевшая на поверхности ядра.

Данные изменения, просматриваемые в течение нескольких месяцев с помощью чувствительной к цвету камеры аппарата, не были бы получены с Земли, говорится в заявлении исследователей. Земные телескопы не могут точно отличить ядро далекой кометы от её комы. А кометы довольно часто проходят через временные преобразования, которые могут “запутать” телескоп, наблюдающий комету, и делая её краткие снимки. Двухлетнее наблюдения Rosetta позволили провести более тщательный анализ долгосрочных тенденций.

“Несмотря на то, что миссия Rosetta завершена”, - пишут исследователи, - “Все еще остается много данных, которые необходимо обработать. И, скорее всего, будет обнаружено еще больше невероятных открытий”.

Источник: https://www.space.com/rosetta-comet-turned-bluer-near-sun.ht...

Перевод: Григорий Чепель.

Может потребоваться время, чтобы общество восприняло эту миссию.

Mars Ascent Vehicle (букв. марсианский взлётный корабль) разработки NASA запускает образцы с поверхности Красной Планеты в интерпретации художника

Первые чистейшие кусочки Марса не будут доставлены на нашу планету ещё по меньшей мере десять лет, но учёные говорят, что время подготавливать общество к грандиозной поставке пришло.

Старт нового марсианского ровера Марс 2020 разработки NASA запланирован на июль 2020 года, с приземлением в 45-километровый в диаметре кратер Джезеро в феврале. У шестиколёсного робота запланировано много работ по прибытию, но главной его миссией будет поиск свидетельств существования древней марсианской жизни.

Марс 2020 будет исследовать ландшафт Джезеро, где миллиарды лет назад находились устье реки и озеро, собирать и складировать представляющие интерес образцы для отправки на Землю. Учёные затем будут тщательно исследовать их в хорошо оборудованных земных лабораториях на наличие любых свидетельств существования марсианских форм жизни.

NASA и Европейское Космическое Агенство (ЕКА) проводят совместные работы по доставке образцов на Землю. Существующий на сегодняшний день план, хотя ещё и не утверждённый официально, предполагает два ключевых запуска в 2026 году. Они направят к Красной Планете два аппарата – Earth Return Orbiter (ERO, букв. орбитальный корабль для возвращения на Землю, разработка ЕКА) и Sample Retrieval Lander (SRL, букв. посадочный корабль для вывоза образцов, разработка NASA).

ERO будет летать на орбите Марса, в то время как SRL сбросит стационарный посадочный модуль, ровер Sample Fetch Rover (SFR, букв. ровер для сбора образцов, разработка ЕКА) и небольшую ракету Mars Ascent Vehicle (MAV, марсианский взлётный корабль) рядом с местом приземления ровера Марс 2020.

SFR должен будет забрать собранные и упакованные в герметичные тубы образцы, и отвезти их обратно к MAV. Марс 2020 также будет способен хранить образцы на собственном корпусе, и сможет как и SFR доставлять их к MAV.

Затем MAV стартует с поверхности к марсианской орбите, где выбросит контейнер с образцами. ERO подберёт ценный груз и отправит его на Землю, отстрелив его в нужный момент в сторону нашей планеты. Если всё пойдёт согласно изначальному плану, образцы достигнут Земли в 2031 году.

Это будет доставка исключительной важности. Инженеры будут праздновать победу в невероятно сложной технической задаче (да, мы забирали образцы с Луны, но она гораздо ближе к Земле), учёные будут упиваться возможностью узнать многое о древнем Марсе и, возможно, понять, одинока ли земная жизнь во вселенной.

Исследователи изучали марсианские образцы и раньше – метеориты, сколотые с поверхности Красной Планеты при падении астероидов или комет, которые в итоге приземлились на нашей планете. Но эти осколки загрязнены прохождением через атмосферы двух планет и долгим пребыванием в космосе, и не были специально отобраны за их потенциал содержать следы жизни.

Общественность, без сомнения, будет взбудоражена. Но если прибытие образцов будет неожиданностью для масс, весьма вероятной их реакцией будут страх, тревога и замешательство, считает Шери Клаг Бунстра (Sheri Klug Boonstra) из отделения Полёта к Марсу Университета штата Аризона (Arizona State University's Mars Space Flight Facility). Поэтому участникам миссии по доставке образцов с Марса необходимо уже сейчас приступить к освещению своей работы и привлечению внимания общества. Шери Клаг Бунстра является специалисткой популяризации науки и главной исполнительницей программы привлечения студентов к работе над миссиями NASA (NASA's Lucy Student Pipeline and Competency Enabler).

“Общество является важным слагаемым нашего уравнения” – сказала она в интервью для Space.com в прошлом месяце, на ежегодном собрании Американского Геофизического Общества в Сан-Франциско, где она читала доклад по этой теме.

К примеру, люди могут быть обеспокоены возможным присутствием на образцах опасных микроорганизмов, способных ускользнуть из лабораторий и вызвать смертоносные эпидемии. Участники миссии знают о данном маловероятном сценарии и делают всё возможное для предотвращения его развития.

По прибытию на Землю марсианские образцы, в первую очередь, будут осмотрены в специально построенной Лаборатории приёма образцов (Sample Receiving Facility), которая предотвратит контаминацию в двух направлениях: ничто не должно загрязнить сами образцы, и ничего с образцов не должно попасть во внешний мир. Лаборатория ещё не построена, для неё пока даже не выбрали место. Но для данных целей могут быть использованы уже существующие лаборатории четвёртого уровня биологической безопасности, наиболее защищённые, работающие с такими опасными вирусами как Эбола, сообщил Space.com участник миссии Тим Халтиджин (Tim Haltigin) из Канадского Космического Агенства на встрече Американского Геофизического Общества.

Обществу необходимо знать, что подобные меры безопасности будут приняты, сказала Клаг Бунстра. И добавила, что также важно обьяснить, какую потенциальную научную ценность представляют эти маленькие тубы с марсианскими образцами.

Участники миссии до сих пор продумывают необходимые просветительcкие шаги. Клаг Бунстра говорит, что стоит организовать специальные рабочие группы, которые через рассылки и опросы нашли бы оптимальные решения – к примеру, будет ли эффективным методом огласки проведение внеклассных мероприятий в школах.

Данную работу необходимо начинать уже сейчас, подчеркнула она. Вполне возможно, что десяти лет окажется мало для полного принятия миссии по доставке образцов с Марса в обществе, особенно когда оно знает всё меньше и меньше о достижениях науки, и становится всё восприимчивее к “сенсационным” новостным заголовкам.

“Мы не хотим оказаться в ситуации, в которой о миссии станет известно лишь тогда, когда образцы уже будут на обратном пути к Земле”, – сказала Клаг Бунстра.

Источник: https://www.space.com/mars-sample-return-public-engagement.html

Перевод: Александра Сахарова.

Гонолулу - Необъяснимые сверхбыстрые вспышки радиоволн продолжают появляться на ночном небе, и никто не знает, почему. Новый пример этого явления был отслежен до места его возникновения - ближайшей спиральной галактики - но это лишь сделало все еще более запутанным для астрономов.

Проблема касается класса небесных явлений типа “вспышка-и-ты-уже-все-пропустил”, известных как быстрые радиовсплески (Fast radio bursts, FRBs). За несколько тысячных долей секунды взрыв испускает столько же энергии, сколько Солнце произведет почти за столетие. Исследователи знают о таких радиовсплесках с 2007 года, однако до сих пор нет убедительных объяснений относительно их происхождения.

“То, что их производит - большой вопрос”, говорит Кензи Ниммо, докторант в университете Амстердама в Нидерландах, во время новостного брифинга в понедельник, 6 января, на 235 собрании Американского Астрономического Общества в Гонолулу, Гавайи.

Ученым также пришло на помощь открытие в 2016 году быстрых радиовсплесков, пульсирующих случайными вспышками радиосигналы. Все предыдущие разы наблюдались только одиночные сигналы.

По словам Ниммо, в конце концов повторяющиеся быстрые радиовсплески были отслежены до карликовой галактики с высоким уровнем звездообразования, на расстоянии в 3 миллиарда световых лет от нас. В этой галактике находится постоянный источник радиоизлучения, возможно туманность, чем можно объяснить появление этих быстрых радиовсплесков.

Также астрономам удалось определить, что три неповторяющихся вспышки прилетели из далеких массивных галактик с небольшим звездообразованием. По словам Ниммо, это может быть доказательством, что повторяющиеся и неповторяющиеся вспышки возникают из разных типов сред. Однако, новое открытие бросает вызов этой простой картине мира.

Объект, известный как FRB 180916.J0158+65 - повторяющаяся радиовспышка, открытая обсерваторией канадского эксперимента по картированию интенсивности водорода (CHIME), радиотелескопом близ Оканаган Фолс в Британской Колумбии, который Ниммо называет “лучшей в мире машиной по поиску быстрых радиовсплесков”.

Последующие наблюдения Европейской сетью телескопов позволили исследовательской команде составить карту расположения радиовспышек в высоком разрешении. Она указала на средних размеров спиральную галактику, такую, как наш Млечный путь, находящуюся на удивление близко, всего в 500 миллионах световых лет от нас, таким образом став ближайшим известным источником быстрых радиовспышек. Результаты этих исследований были опубликованы 6 января в журнале Nature.

Несмотря на точное определение расположения радиовспышек, группе ученых не удалось обнаружить никаких источников радиоволн в этой спиральной галактике, которые бы могли объяснить эти выбросы. Даже хуже, эти новые события не подходили под распределение обнаруженных ранее повторяющихся и неповторяющихся радиовспышек.

“Этот сигнал полностью отличается от других локализованных быстрых радиовсплесков” - говорит Бенито Маркот, радиоастроном в Объединенном институте Европейского исследовательского консорциума инфраструктуры исследований VLBI и ведущий автор статьи в Nature во время новостного брифинга.

Исследователи верят, что последующие данные могут помочь им понять, о чем могут рассказать эти радиовспышки. А до тех пор им придется напрячь мозги, чтобы разобраться в этой головоломке.

Источник

Перевод: Александр Афанасьев.

Проба своих сил на цилиндрической форме.
В качестве трафаретов использовала обычный бумажный скотч, вату.

Разобрала, ограничила рабочее пространство, зашкурила, обезжирила.

Загрунтовала чёрным, белым - рисунок сквозь кусочки ваты.

Тонирование, затем снова проработка сквозь вату белым, черным, снова тонирование - и так пока не понравится результат.

Далее с помощью вырезанных из скотча кругов делаются планеты, прорисовываются белым, тонируются. Звёзды брызгами, либо тонкой кистью. Сияющие звёзды - через трафарет.
Сушится и лакируется.
Снимается защита, собираются остальные детали, и готова вот такая хренька:

Астрофизик Сергей Попов отвечает на комментарии к видео своих выступлений.

Оператор: Александр Захарченко.

Монтаж и дизайн: Алла Пашкова.

Стенограмма: Валерия Мелешкина.

Мы находимся на канале SciTeam, и я попробую ответить на некоторые комментарии, на некоторые вопросы, заданные в связи с моими лекциями, которые можно найти в YouTube.

Итак, вопрос, по сути, состоит в утверждении:

Ответ состоит в том, что если гипотеза тёмного вещества правильная, его в солнечной системе есть, его в солнечной системе много. И все лабораторные эксперименты по поиску частиц тёмного вещества безусловно исходят из того, что тёмное вещество не то, что есть в солнечной системе, оно есть здесь, оно непрерывно пролетает через нас с вами, именно эти частицы в огромном количестве подземных лабораторий люди пытаются зарегистрировать. Другое дело, что вот в этой комнате обычного вещества больше, чем тёмного. И не только в этой комнате, в масштабах Земли, Солнечной системы обычного вещества гораздо больше, чем тёмного. Тёмное вещество начинает доминировать в гало галактики, то есть на расстояниях бóльших 50 килопарсеков от центра галактики, внутри этого расстояния по порядку величины доминирует обычное вещество. Поэтому мы не можем просто так выявить наличие тёмного вещества по каким-нибудь отклонениям в движении планет, астероидов, космических аппаратов. К тому же, тёмное вещество довольно равномерно распределено. То есть, опять-таки, если оно летало бы уж совсем какими-то большими плотными сгустками, то это тоже помогло бы его идентифицировать, но речь всё-таки идёт о том, что вряд ли оно формирует очень компактные структуры. Может быть, летают какие-то облачка достаточно разреженные и достаточно большие. Так что в этом смысле с тёмным веществом всё в порядке, если гипотеза верна, оно есть и в Солнечной системе, и в общем-то где угодно, поскольку изолироваться от него очень трудно, оно легко проникает через все мыслимые преграды. И, повторюсь, именно на гипотезе о том, что тёмное вещество есть прямо здесь, основаны лабораторные поиски этих частиц.

Следующий вопрос связан с регулярно повторяемым разными лекторами, в том числе и мной, утверждением о том, что Вселенная плоская.

Давайте разберёмся, что имеется в виду. Конечно, не имеется в виду двумерность. Плоскость в данном случае говорит о том, что мы можем применять евклидову геометрию. Вот когда в школьном курсе, если он у вас достаточно продвинутый, вы решаете задачки по стереометрии (то есть у вас есть трёхмерное пространство, в нём какие-нибудь конусы, шары касаются друг друга), то вы пользуетесь евклидовой геометрией, но в трёх измерениях. То есть, вы работаете в плоском пространстве. Пространство в этом смысле трёхмерно, но оно или плоское, или искривлённое. Вселенная, как показывают наблюдения, в большом масштабе (естественно, речь идёт о космологических масштабах, скажем, мы должны брать объёмы с характерным размером больше сотен миллионов световых лет), Вселенная в большом масштабе, согласно наблюдениям, в этом смысле плоская. То есть, если вы нарисуете большой треугольник со стороной, скажем, по миллиарду световых лет, то сумма углов этого треугольника будет равна 180 градусам примерно, в пределах точности современных наблюдений. Может быть искривлённая геометрия, тогда бы, соответственно, сумма углов треугольника не равнялась бы 180 градусам.

Во Вселенной нет таких больших треугольников, но есть много наблюдательных данных, связанных с излучением реликтового фона, связанных с наблюдением гравитационного линзирования, например, которые помогают проверить геометрию Вселенной, и получается, что она, повторюсь, в пределах точности измерения, разумеется, плоская, в том смысле, что мы можем пользоваться евклидовой геометрией в трёхмерном пространстве.

Некто Владислав Викторович пишет:

Давайте разбираться. В начале сразу поставим большую букву Х на физических знаниях автора комментария. Нейтрино имеют массу покоя, за это вообще Нобелевскую премию по физике выдали.

Результат связан, в первую очередь, с наблюдением нейтринных осцилляций, с наблюдениями, в частности, атмосферных нейтрино, очень интересная работа. Итак, нейтрино имеет массу покоя, это до некоторой степени очень важно для теоретической физики, поскольку в рамках стандартной модели это не удаётся описать. Тем не менее, не будем говорить о нейтрино, у него есть масса покоя, с ним всё в порядке. Поговорим о слове «вещество». Я очень не люблю говорить «тёмная материя», если мы говорим о космологии, а не о ткани тёмного цвета, и люблю говорить «тёмное вещество». Есть некоторая разница между веществом и материей. В русском языке слово «материя» означает нечто более общее, то есть, вот электрическое поле – это тоже материя, и в этом смысле, если бы автор комментария не о нейтрино, а о фотоне, то да, фотон – это не вещество, фотон – это электрическое поле, это материя. Вещество – это форма существования материи, в этом смысле в русском языке, и частицы тёмного вещества (оговорюсь, что это остаётся гипотезой, но мы работаем в рамках этой гипотезы) могут собираться в кучу. Есть гало галактики, здесь их больше, дальше их меньше, между галактиками, то есть, это действительно вещество, это какие-то частицы с массой покоя, теоретики пытаются её предсказать в рамках разных моделей. В английском языке слово “matter” означает именно то, что у нас означается словом «вещество». То есть, в английском языке вполне себе нормально сочетание “matter and fields” – «вещество и поля» переводим мы это по-русски. Мы не переводим это, как «материи и поля», так что, в этом смысле всё в порядке, просто не нужно каждый раз бездумно калькировать английское “matter” в русское «вещество» и наоборот.

О, инопланетяне! Отлично! Инопланетян будем комментировать. Комментариев в YouTube много, они замечательные иногда своей бестолковостью. Все их не прокомментируешь, в частности, я не комментирую плоскую Землю и много что ещё, но вот некоторые вещи связанные с существованием разумных технических цивилизаций мне комментировать забавно. Поэтому я обращусь к одному из таких комментариев и тоже его процитирую:

В некотором смысле, что-то похожее может реализовываться в природе. Это не запрещено, это не закрыто, это не противоречит арифметики, законам сохранения и данным наблюдений. Но когда мы говорим о парадоксе Ферми, например, то мы говорим о парадоксе с некоторым естественным рассуждением. То есть, мы живем на Земле, мы более или менее полагаем, что жизнь у нас возникла в рамках естественных процессов, затем возникла разумная жизнь, техническая цивилизация, радио появилось, счастье от этого не появилось, но тем не менее. То есть, мы рассматриваем некоторый реализовавшийся естественный процесс, и пока мы не наткнулись ни на какую фантастическую уникальность Солнца как звезды, Земли как планеты. То есть, мы не можем объяснить, почему мы должны быть сильно уникальны. При этом нужно сравнить два масштаба времени: это масштаб развития технической цивилизации, десятки лет современный масштаб развития технической цивилизации, возьмите даже сотни лет от этого, вообще говоря, ничего не изменится; и время жизни галактики – 10 миллиардов лет. Соответственно, мы уверены в том, что в галактике есть планеты на миллиарды лет старше нашей, и поэтому для нас фантастически удивительно, что если технические цивилизации естественным образом возникают и достаточно долго живут, то мы их не видим. То есть, конечно, то, что пишет автор, «инопланетяне живут в параллельных мирах», это молчаливо подразумевает, что их нет, таких как мы, в нашей галактике. И это само по себе является удивительным фактом. То есть, утверждение состоит в том, что если автор прав, то это как раз является неким удивительным фактом, который нужно объяснить, нам нужно объяснить свою уникальность, нужно объяснить, почему мы не видим других технических цивилизаций. Сделать мы этого не можем и называем это парадоксом Ферми, вот собственно и всё. То есть, никакого противоречия нет, есть излишние эмоции людей, которые не разобрались в контексте.

Часть комментариев связана с астрологией. Вообще говоря, их довольно мало появляется. Наверное, всё-таки люди стесняются, даже если они исповедуют какие-то астрологические взгляды, они по крайней мере не приходят, боятся, что их тут затопчат. Но, тем не менее, смелые люди пишут. Давайте разберёмся. Человек, собственно, пишет:

Ну, вообще говоря, может. Но, заметьте, астрология, всё-таки, пытается предсказать нечто другое, например, взять человека и начать ему предсказывать, какой у него характер, довольно странно. Какой у него характер, можно исследовать с помощью каких-нибудь незамысловатых экспериментов: в метро наступите человеку на ногу, узнаете, какой у него характер, например, или ещё можно что-то интересное сделать, но опасайтесь членовредительства. Так вот, поэтому астрологические предсказания немножко про другое, это всё-таки не про характер. Наверное, есть какие-то интересные сезонные вариации, и их можно исследовать, и это может являться предметом изучения. Точно так же предметом проверки могут быть астрологические предсказания, и, к счастью или к несчастью, мы живём в мире, где постоянно вам поступают e-mail с предложением купить огромную базу данных всех жителей Москвы или клиентов какого-нибудь банка или ещё что-нибудь. Берите и проверяйте предсказания. У вас будет огромная база, вы можете написать несложный скрипт и смотреть, что получается: есть там какие-то статистически значимые результаты или нет. Люди пробовали. Люди и более скептично настроенные и оптимистично настроенные. И никто ничего не нашёл. Я советую всем полистать книжку Смита «Псевдонаука», там довольно большой кусок посвящён астрологии, и это такая серьёзная книжка, это не научпоп, я бы сказал, и там собраны результаты прямых исследований, их довольно много, и все они дают отрицательные результаты, так что, в этом смысле, нет каких-то внятных комплексов астрологических предсказаний, которые просто прошли бы банальную проверку. То есть, что-то там на уровне трёх σ может где-то вылезать, но три σ – это такой результат… что называется, за него Нобелевские премии не дают. Достаточно однозначные и чёткие предсказания, которые можно проверять на большой выборке, все проверку не проходят, и в этом смысле вопрос можно считать закрытым. Климатические вещи есть, но заметьте, что всё-таки астрология, повторюсь, это не про солнечный календарь, астрология это про планеты, и одна и та же конфигурация планет в разные эпохи может возникать и в июле, и в январе. И в этом смысле это не похоже на то, что пишет автор комментария. Я уж не говорю о том, что, пусть не удивляются некоторые люди, но Земля-таки круглая, и когда у нас ноябрь, холодно и с неба сыпется бог знает что и на земле лежит ещё хуже, то где-нибудь в Австралии это разгар лета, и там хорошо, а при этом конфигурация планет одна и та же. И соответственно, характер людей, наверное, будет разный, если он родился в заснеженной Коми СССР или родился в Веллингтоне в Новой Зеландии, и, вообще говоря, жизнь его в основном сложится не под влиянием планет.

Всегда интересно читать комментарии очень общего содержания, ну вот в духе «Все дураки, а я в белом!». Иногда они возникают. Вот, процитирую:

Вообще, если комментарий начинается со слов «всё понятно», то я хочу сказать «Всё понятно!». Ну хорошо, к слову, вспышка на Солнце – вполне себе астрофизическое явление, это безо всякого «возможно». Предлагаю автору в картонной ракете полететь на Марс и пролететь через корональный выброс и нарваться на астрофизическое явление в своей жизни. В дальнейшей недолгой своей жизни он поймёт, что астрофизические явления могут быть связаны с некоторой конкретикой. Но, действительно, астрофизика выделяется среди всех естественных наук тем, что она не экспериментальная, а наблюдательная. Здесь разница похожа на разницу между психологией и социологией. Психологические эксперименты вы можете проводить, иногда это нехорошо, но вы берёте взрослых людей в своём уме, под подпись они вам разрешают проводить с ними психологический эксперимент, и вы развлекаетесь. Это очень здорово. Но нельзя таким способом проводить социологические эксперименты, то есть, людей, которые их проводят, мы называем диктаторами и не любим, вообще говоря. Так вот, астрофизики они как социологи, они могут только наблюдать то, что происходит само собой. И в этом смысле достоверность некоторых астрономических результатов, она не то, что низкая, она специфическая. Вы не всеми способами можете это проверить так, как это происходит в лабораторном эксперименте, но, тем не менее, явления повторяются плюс работает довольно много наблюдателей. То есть, у вас может быть много разных наборов данных, даже для одного и того же явления, вы можете их обрабатывать разными способами. А дальше, всё-таки, всё упирается в то, что если вы сторонник того, что мы живём в матрице, и что вам напрограммировали, то вы и видите, то тогда спорить с вами очень тяжело, но если вы по крайней мере предположите, что программист изощрён, но не злонамерен, то астрофизические явления будут вполне себе возможны без приставки «возможно».

В астрофизике есть много всего загадочного и интересного. И действительно, многие явления мы наблюдаем, но для их объяснения возможно привлечение разных гипотез, и иногда мы уверены в том, что наблюдаем: вот произошла вспышка на Солнце – мы знаем, что это не термоядерный взрыв, не инопланетяне, не тринитротолуол, мы более или менее представляем себе, как происходят солнечные вспышки, мы их наблюдаем довольно часто и строим всё более детальную, всё более точную теорию. Есть вещи, где с этим сложнее, и одна из таких вещей, один из типов объектов – это чёрные дыры. Довольно часто в комментариях можно прочесть что-нибудь, что «чёрных дыр не существует». Процитирую один из таких комментариев:

Здесь, действительно, нужно оговориться. У людей, которые считают, что чёрных дыр не существует, есть один очень хороший, прямо вот всем понятный аргумент: за открытие чёрных дыр не дана Нобелевская премия. Это справедливо. В некотором смысле нет никаких наблюдений или экспериментов, которые доказывали бы существование горизонта событий. Это действительно так. С другой стороны, есть много разных астрофизических объектов, которые мы наблюдаем с помощью самых разных технологий, к которым теперь добавились гравитационные волны, и эти объекты лучше всего описываются в гипотезе чёрных дыр, а гипотеза чёрных дыр основана на хорошо проверенной теории – на общей теории относительности. Поэтому в этом смысле чёрные дыры остаются гипотезой, но это самая лучшая гипотеза, и нет никакой вменяемой альтернативы, которая, с одной стороны, хорошо вписывалась бы в теорфизическую картину мира, а с другой стороны, хорошо соответствовала бы всем данным наблюдений. Так что, чёрные дыры имеют такой статус, и я бы, со своей стороны, исключительно в качестве субъективного мнения, предположил бы следующее: можно сказать, что, с астрофизической точки зрения, чёрные дыры существуют, другой вопрос, как они устроены в деталях. То есть, вопрос связан с физикой чёрных дыр. Точно так же люди тысячелетиями наблюдали звёзды на небе, не было вопроса, существуют они или нет. Люди могли спорить: это хрустальные гвозди куда-то там вбитые или ещё что-то... При этом у них не было идеи, что это газовые шары, в которых идут термоядерные реакции, то есть вообще на повестке дня не стояла правильная гипотеза. Но люди видели звёзды, они их называли звёздами, а потом возник вопрос, как звёзды устроены. И до сих пор в деталях мы пытаемся ответить на этот вопрос. Так вот, то же самое с чёрными дырами: есть объекты, и, наверное, проще всего говорить о том, что мы видим в гравитационно-волновых наблюдениях, есть объекты, которые чёрные дыры – огромное энерговыделение происходит за короткое время, мы более-менее знаем где, никакой электромагнитной вспышки. Это, с астрофизической точки зрения, чёрные дыры, так их и назовём. Как они устроены в деталях, что у них там внутри, мы действительно можем ещё десятилетия, а про внутренность, может быть, и столетия, спорить, строить всё новые теории, проводить какие-то более изощрённые эксперименты, наблюдения, и, вообще говоря, можно так и не добраться даже за такой период времени до истины. Но, повторюсь, удобно, именно удобно, говорить, что, с астрофизической точки зрения, чёрные дыры есть, вопрос связан с их внутренним устройством, в частности, есть ли сингулярность, точнее говоря, как устроено сверхплотное образование в недрах тех объектов, которые мы называем чёрными дырами. Это всё интересные вопросы, но вести филологический спор в астрофизике, на мой взгляд, – достаточно бессмысленное занятие, точно так же, как можно до морковкина заговенья спорить, произносить ли нам «созвездие Центавра» или «созвездие Кентавра». Мне кажется, это не то, на что надо тратить свою жизнь.

Безусловно здорово, что люди комментируют видео на YouTube, безусловно плохо, что я не могу их там банить, стирать комментарии и удалять этих людей из Интернета. Тем не менее, пишите комментарии, но перед этим выдохните-вдохните, прочтите, например, мою книжку «Все формулы мира», выдохните-вдохните, прочтите мою оранжевую книжку «Вселенная», вот после этого можете в любом порядке вдыхать или выдыхать и после этого садиться писать комментарий, хоть чуть-чуть поучите матчасть.

А вы когда-нибудь задумывались, как найти планету в миллиардах и триллионах километров от нас? Как увидеть крошечного светлячка на фоне огромного прожектора? Как узнать, есть ли на планете, на которой не было даже зондов, жизнь? Об этом и многом другом расскажет кандидат физико-математических наук, астроном, Владимир Сурдин.

Оператор: Александр Захарченко.

Интервьюер и монтажёр: Сергей Гачин.

Дизайн: Ира Галенкова.

Стенограмма: Анастасия Макаренко.

Интервьюер: Владимир, давайте начнём с определения. Что такое планета?

Владимир Сурдин: Теперь для планеты очень точное определение дано в 2006 году. Международный астрономический союз собрался, в том числе для того, чтобы понять, где отсечь вот этот хвост. Всё более и более мелкие тела обнаруживались в Солнечной системе, и надо было отделить планеты от прочих, похожих на них, но всё-таки не совсем, тел.

И оказалось, что Плутон – это не совсем планета по многим параметрам. Прежде всего по массе, по форме орбиты. И решили так: планета – это тело, которое под действием своей гравитации может деформировать своё тело, это очень важно, то есть принять какую-то более-менее сфероидальную форму. Почему это важно? Раз гравитация такая, что она может сплющить, сформировать планету, значит там начинается внутренняя геологическая жизнь: разделяются слои, выделяются железное ядро, мантия, лёгкая оболочка.

То есть планета – это большой объект, внутри которого происходит какая-то эволюция, внутренняя жизнь, и он настолько большой, что рядом с ним похожих нет. Есть слишком маленькие – спутники. И он ими вполне руководит, управляет, а они на него почти не влияют. А так, чтобы две планеты на одной орбите конкурировали, и пересекались их орбиты – нет, так нельзя. А такого, собственно, и нет в Солнечной системе, планеты давно уже выяснили свои взаимоотношения, потолкались-потолкались, каждая нашла свой коридор в Солнечной системе, то есть свою орбиту и её окрестности, и на этом успокоились. Разделили пространство, как дети лейтенанта Шмидта. И вот сегодня планета – это тело, которое достаточно массивно, чтобы себя сформировать, округлить и очистить окрестности своей орбиты от прочих подобных или более мелких тел. Всё остальное уже не планеты. А что? Планеты-карлики, например, как группа похожих на Плутон. Плутон, Эрида, Церера – у нас 5 таких в Солнечной системе.

Где-нибудь ещё, наверное, они найдутся. И в других планетных системах примерно так же собираемся их определять. Массивное тело? Руководит жизнью вдоль своей орбиты, в окрестностях своей орбиты? Назовём это планетой. Но если это не наша, а у другой звезды, то экзопланетой, то есть внешней по отношению к Солнечной системе. Таких много найдено, у соседних звёзд у каждой третьей теперь почти обнаружены планеты. Планетные системы даже целые. Вот так правильно определили понятие «планета». Отделили и от звёзд, и от мелких тел. Ну от звёзд чем планеты отделены понятно – звёзды светят сами, а планеты отражённым светом. То есть у звёзд есть источник энергии, термоядерные реакции, а у планет этого источника нет. Вот Юпитер почти на границе между звёздами и планетами. Ну, скажем, если бы мы взяли в 15-20 раз более массивное тело, чем Юпитер, всё, это была бы уже звезда. Там бы начались термоядерные реакции.

Так что вот, в нашей Солнечной системе мы довольно чётко имеем границы со стороны больших тел – Юпитер, со стороны малых тел – Меркурий, формально самое маленькое. Меркурий, Марс – самые мелкие. Вот так мы определяем планеты.

Интервьюер: В 2019 году вручили премию за открытие экзопланет. Вот, собственно, хотелось узнать, как происходит вообще открытие планет, как они определяются?

Владимир Сурдин: Это долгая история. Это долгая, мучительная история. Астрономы всегда подозревали. Вот Джордано Бруно вообще горел на костре, провозглашая, что мир полон планетными системами, что, как тогда говорили, «миры есть и у других звёзд», но надо же было их обнаружить. Вот представьте себе, наша Земля перехватывает от Солнца одну миллиардную часть его света, да ещё не весь его отражает. То есть Земля в миллиарды раз тусклее выглядит со стороны, чем наше Солнце. Вот перед вами задача: фонарь, а рядом с ними светлячок, который в миллиарды раз слабее светит, вот попробуйте, когда фонарь вам в глаза бьёт, вот этого светлячка увидеть.

Это была почти неподъёмная задача, и астрономы это понимали, и искали какие-то обходные пути. Ну, например, планета обращается вокруг звезды, значит и звезда немножечко движется под действием притяжения планеты. Очень слабо, но всё-таки какое-то движение есть. Давайте смотреть на ближайшие звёзды и попробуем заметить их волнообразное движение, если вокруг них обращаются планеты.

Люди тратили на это иногда целую научную жизнь, всю карьеру. Вот Питер ван де Камп, был такой американский астрометрист, очень хороший. И когда наступила эпоха эйфории, когда космонавты полетели, когда роботы к планетам в начале 60х, ван де Камп объявил: «Я обнаружил звезду, у которой есть планета». Это одна из ближайших, вторая по расстоянию планетная система – это звезда Барнарда.

И ему поверили, потому что воодушевление было такое: «Ура, мы открыли планету!». Да, звезда Барнарда, кажется, колышется немножко на своём пути. Потом ученики ван де Кампа, его младшие коллеги, более аккуратно померив движение звезды Барнарда, сказали: «Нет, это ошибка». И нетрудно было ошибиться, потому что изображение звезды в телескопе – это такая медуза, постоянно меняющая свою форму, ведь атмосфера наша преломляет свет. А движения микроскопические надо было заметить.

Эти работы продолжаются. И когда-нибудь они приведут к успеху. Я думаю, скоро. Сейчас не с Земли, а из космоса с помощью космических телескопов наблюдают, сейчас летает Gaia – очень хороший инструмент, который тончайшие перемещения звёзд фиксирует. И он, наверное, найдёт таким методом планеты.

Но пока другие методы были разработаны, и они себя оправдали. Тот, за который дали Нобелевскую премию, был первым из них. И речь шла о том, чтобы попытаться заметить не движения звезды перпендикулярно нашему лучу зрения, а вдоль луча зрения, то есть от нас и к нам. Оказывается, наблюдая спектр звезды, то есть цветную полоску, где есть линии химических элементов, можно иногда заметить перемещения этих линий, связанные с эффектом Доплера. Когда звезда удаляется от нас, спектральные линии в красную часть спектра перемещаются. Когда приближается к нам – в голубую. В те годы, в 80-90е, когда эти работы начинались, точность измерения была примерно 1 км/с. Точнее скорость звезды померить было нельзя. Несколько астрономов взялись за то, чтобы улучшить качество аппаратуры. В частности, Мишель Майор и его младший коллега Дидье Кело в Швейцарии, а наблюдали они во французской обсерватории, они поняли, что спектрограф надо не вешать на телескоп (телескоп вращается, спектрограф дрожит, температура под куполом телескопа в башне всё время меняется, ночью холодно, днём тепло, спектрограф от этого страдает, там перемещаются оптические элементы, и точности измерения не получается). Они спрятали спектрограф в подвал обсерватории, где очень стабильные условия, а свет туда от телескопа направили через оптоволокно. И даже не заходили в эту комнату, где работает спектрограф, чтобы своим теплом, своим шагом, сотрясениями пола не мешать ему работать. И это оправдалось. Ну ещё были некоторые технические уловки придуманы. И это оправдалось. В сто раз повысилась чувствительность, то есть точность наблюдения, точность измерения скоростей звёзд. И, наконец, выяснилось, что одна из звёзд, пятьдесят первая созвездия Пегас, движется со скоростью около 13 м/с туда-сюда.

Значит амплитуда колебания этой звезды 13 м/с. Ну это скорость бега на стометровку, либо скорость велосипедиста при нормальной езде. Для звезды это почти стоять на месте. Но это удалось измерить. И оказалось, что вокруг этой звезды, с периодом около четырёх суток, обращается массивная (типа нашего Юпитера, даже побольше) планета. Это было неожиданно. Юпитер как далеко от Солнца, у него период обращения 12 лет. А тут за четверо суток вокруг своей звезды. Ну вот такая удача, так повезло астрономам. Буквально за пару недель они обнаружили этот факт, и дальше началось. Дальше все кинулись на эту проблему. Сегодня масса профессионалов ищет планеты разными способами, не только по спектрам, но и по эффектам взаимного затмения. Точнее сказать, прохождения планет на фоне своих родных звёзд. Планета, всё-таки, довольно крупное тело, и она заметную долю диска звезды может своим телом на некоторое время закрыть, когда на её фоне для нас – земных наблюдателей, проходит. И звезда чуть-чуть меркнет, чуть-чуть ослабляется её видимый блеск. И это можно, оказывается, заметить. Лучше из космоса, но иногда удаётся и с Земли.

И этот метод работает, и некоторые другие сейчас придуманы. То есть это большое направление астрофизики современной. Даже физики тут не много. Астрономии, я бы сказал, современной астрономии. Собственно, ничего особенно хитрого в смысле физики нет, а тут скорее высокая точность. Вот за что астрономию любят и хвалят? Говорят «с астрономической точностью» что-то сделано. Вот в данном случае это так. Именно с высочайшей точностью мы измеряем движение звёзд, либо яркость звёзд. И это позволяет делать такие важные открытия, как обнаружение экзопланет.

Интервьюер: Собственно, у нас в Солнечной системе есть твёрдые планеты земной группы, есть газовые гиганты, есть карликовые. А когда идет открытие какой-нибудь экзопланеты, как определяется, какой это тип планеты?

Владимир Сурдин: Трудно определяется. Если мы только факт существования планеты определили и заметили, как под действием её притяжения колеблется звезда, то можно определить только массу планеты. Больше о ней мы ничего не узнаем.

Интервьюер: Ни плотность, ничего?

Владимир Сурдин: Пока ничего. Если нам по случаю, вот так получилось, что её орбита наклонена к нам ребром, и мы видим, время от времени, как эта планета на фоне звезды проходит, тогда размеры её можно определить, насколько сильно она затеняет звезду. А зная массу и размер, мы можем среднюю плотность посчитать. Ну и тогда ясно, если она там три-пять грамм на кубический сантиметр – это камень. Если порядка одного грамма на кубический сантиметр – это жидкость, то есть водяная, планета-океан.

Если ещё меньше, ну как на Сатурне, почти полграмма на кубический сантиметр, то значит большая часть объёма этой планеты – газ. Ну только таким способом. До некоторых пор только так можно было теоретически определять. Но недавно, с помощью больших телескопов, стали получать спектры света звезды, прошедшего сквозь атмосферу экзопланеты. И тогда в этом спектре остаются линии химических элементов, существующих в атмосфере планеты. И тут мы уже можем химический состав ну хотя бы атмосферы определить. Это уже первый шаг к тому, чтобы как-то понять её физическое состояние, какие газы там, может быть газы, пригодные для жизни. То есть постепенно-постепенно всё более и более детально мы эти планеты исследуем. Но надо честно сказать, до сих пор из четырёх с лишним тысяч открытых экзопланет большую часть мы не наблюдали. Мы никогда не видели их изображения, а только знаем об их существовании. Косвенно, либо по движению звезды, по затмению звезды телом планеты, но важно же сфотографировать планету. Конечно, её географию я не думаю, что мы когда-нибудь изучим. Как там материки и океаны распределены, это крайне сложно. Но состав химический и условия для жизни – в ближайшие годы для этого появятся очень хорошие возможности, создаются большие телескопы диаметром 30-40 метров. И с их помощью уже без особого труда можно будет исследовать газовый состав экзопланет.

Интервьюер: Как Вы нам уже говорили, что следующая премия, Нобелевская премия, будет за открытие биосферы...

Владимир Сурдин: Хотелось бы (смеётся).

Интервьюер: Есть ли сейчас какие-то наработки о том, как выглядит биосфера у экзопланеты?

Владимир Сурдин: Перед нами только один вариант жизни – наш, земной. Поэтому мы ищем те условия, которые для нас являются пригодными для жизни. То есть наличие узкого диапазона температур от 0 до 100 градусов по Цельсию, в котором есть жидкая вода, при нормальном атмосферном давлении, ну вода это среда для жизни. Может быть, вода – это даже единственно важный, как говорят, биомаркер. Потому что в истории нашей Земли были первые два миллиарда лет, когда в атмосфере не было кислорода (ну, по крайней мере, в таком количестве, чтобы нормально дышать), и ничего, жизнь развивалась и достигла большого уровня, там многоклеточные были организмы. В следующие два миллиарда лет появился кислород – это уже продукт жизнедеятельности тех первых микроорганизмов. Ну и тут мы стали дышать этим кислородом. Так что откроем кислород в атмосфере далёкой планеты, ну хорошо, есть шанс, что там развитая жизнь. Но даже если не заметим кислорода, если там углекислый газ будет в атмосфере, то это ещё ничего не значит. Может быть, она не живая, как на Марсе сегодня, а может быть там есть уже живые существа, но им не нужен для жизни кислород, наоборот даже вреден, в нём всё горит. Поэтому биомаркеры, их много придумали: кислород, пары воды, углекислый газ, метан (как продукт жизнедеятельности, то, что мы и другие организмы выделяем из себя). Метан – очень важный биомаркер, мы его на Марсе уже нашли. Вот есть надежда, что там микробы дышат. Всё в совокупности – это почти надёжный указатель, что там есть жизнь. Но даже каждый из них по отдельности – это тоже намёк на присутствие живых организмов. Но я думаю, что это будет очень сложная работа. Почему? Если взять пригодные для жизни тела в Солнечной системе, то только в атмосфере Земли эти биомаркеры есть и жизнь есть. А ведь условия для жизни есть и на Марсе, и в атмосфере Венеры (в верхних слоях), и подо льдами спутников планет-гигантов – Европы, Титана, Энцелада.

А попробуй найти жизнь подо льдом на далёкой планете или под грунтом, как мы сейчас на Марсе ищем под грунтом. Когда вы туда прилетели, да, можно пробурить грунт, копнуть его и посмотреть, что там. А пока вы в телескоп издалека смотрите на это тело, найти жизнь под грунтом или под многокилометровым слоем льда проблема, мне кажется, неразрешимая. Не надо говорить неразрешимая, но очень сложная технически. Надо думать, как её решить.

Интервьюер: На далёкую перспективу?

Владимир Сурдин: Далёкая перспектива – это полёт к этим планетам. И я надеюсь, что она не такая далёкая. Потому что уже вот в наше время создаются первые зонды для полёта к ближайшим планетам у соседних звёзд. Это будут микроскопические зонды. Разгонять их будет не реактивный двигатель, а давление лазерного света, лазерного луча на небольшой парус световой.

Идея сильная, финансирование пошло на эту идею. Мы знаем имя миллиардера, Юрий Мильнер, который поддерживает своим капиталом эту работу. И есть надежда, что первые зонды ещё при нашей жизни отправятся и даже долетят до ближайших экзопланет. Ну вряд ли они будут копать грунт, слишком они маленькие, но посмотрят хотя бы с близкого расстояния в атмосферу и на континенты. А следующие уже будут с бурильными установками.

Интервьюер: Есть такие звёздные системы, где две звезды вращаются друг вокруг друга.

Владимир Сурдин: Таких много.

Интервьюер: Возможно ли там, теоретически, существование планет?

Владимир Сурдин: Я недавно увлёкся фантастикой китайского автора Лю Цысиня. Там первая книга из трилогии называется «Задача трёх тел» и речь идёт о системе трёх звёзд, где есть обитаемая планета. Но жизнь на ней очень сложная, потому что звёзды движутся хаотически. Две звезды – нормально, вокруг общего центра масс устойчиво движутся. Три – со страшно сложными пируэтами. И я думаю, что в системе трёх звёзд всё-таки жизнь невозможна, очень сильно меняются условия, климат на планете.

А в системе двух звёзд, конечно, возможна. Либо рядом с одной, либо рядом с другой, либо вдалеке от этих двух так, чтобы обе они казались примерно одним светилом и равномерно освещали планету. Да, такие планеты найдены и условия на них, по-моему, вполне для жизни пригодны.

Интервьюер: Какое открытие лично Вы ждёте из разряда какой-нибудь интересной планеты? Звёздной системы?

Владимир Сурдин: Тут даже не успеваешь ждать, как они совершаются, потому что в наши дни, вот за последние годы, практически ежедневно открывается новая планета. 4 тысячи планет за 25 лет разделите, получится по одной планете в сутки. Не успеваешь даже смотреть, а что новенького открыли именно сегодня. Но, надо сказать, в Солнечной системе вот вдруг новые 20 спутников у Сатурна обнаружили на днях. Так что я даже загадывать не хочу. Просто изумляюсь каждый день, как много нового в астрономии открывается. Ну это результат техники. Мы долго накапливали технический потенциал, и теперь он вышел на тот уровень, когда открытия посыпались как из рога изобилия. И нам надо учиться осмысливать большие объёмы данных. Это очень сложно. Это работа вот Big Data, с большими данными. Сегодня наши студенты озабочены тем, чтобы обмозговать этот гигантский новый материал. Тут уже не о фантазиях идёт речь, а о том, чтобы понять и оценить то, что открыто в предыдущую ночь. Потому что в следующую ночь уже будут новые открытия.

Интервьюер: Спасибо!

Недавно прошло вручение нобелевской премии, лауреаты которой вызвали большое количество вопросов, а иногда и недовольства среди общественности. Чтобы разобраться в вопросе, мы пришли к Сурдину Владимиру Георгиевичу, кандидату физико-математических наук и старшему научному сотруднику Государственного Астрономического Института им. П. К. Штернберга МГУ.

Интервьюер: Владимир, здравствуйте! Буквально на днях было вручено две Нобелевских премии по физике, как раз по Вашей специализации, по астрономии, мы бы хотели немножко их обсудить. Как Вы относитесь к тому, что Нобелевскую премию в этом году делили три человека за два разных открытия? Один из них за теоретическое исследование в области космологии и реликтового излучения, а двое других – за изучение экзопланет.

Владимир Сурдин: Давно ожидали этого события. Я очень рад, что оно произошло. На самом деле, делят пополам два открытия – одно в космологии, другое в области планетной астрономии, но планеты открыли двое, поэтому им по четвертушке, а космолог получает вторую половину. Все они очень достойны. Дело в том, что Джим Пиблс – это легенда, это человек эпохи академика Зельдовича и прочих великих физиков. Но, как говорил не менее великий физик академик Гинзбург, чтобы получить Нобелевскую премию, надо долго жить. Он долго жил и свою получил. А академику Зельдовичу не повезло. Они, фактически, группа Зельдовича и группа Пиблса работали параллельно, начиная с середины 60-х, когда совершенно неочевидно было, что надо заниматься космологией. Космология – это была такая кабинетная наука, игра ума для физиков, и абсолютно никаких наблюдений, какой-то базы наблюдательной для проверки их теоретических измышлений и так далее не было. Но они занялись этим и угадали. И когда их теории были на подходе, практически были созданы теории горячих взрывов и формирования галактик и так далее, вдруг было открыто реликтовое излучение, то есть эпоха Большого Взрыва стала наблюдаемой. Ну, а в наше время это вообще точная наука – космология. К сожалению, академик Зельдович не дожил до этого момента, он работал вот здесь (в ГАИШ – прим. ред.), в том числе и здесь, хотя и в других институтах Москвы. Но Нобелевскую премию дают только живым учёным, поэтому Джим Пиблс более долговечным, более долголетним оказался, и я очень рад, что он свою награду получил. Всегда человеку приятно, когда его труды как-то отмечены, тем более Нобелевской премией. А то, что он сделал – это, конечно, на века. Сегодня теория формирования галактик, по крайней мере, зарождения галактик, это надёжная физическая теория. И мы прекрасно понимаем, и фактически, и группа Зельдовича, и группа Пиблса намекнули на то, что в природе должно быть вещество, тёмное вещество (dark matter). Ожидали его открытия, астрономы его открыли. Правда, пока мы не знаем, что это. Ни физики, ни астрономы не знают, что это за вещество, но мы понимаем, что оно есть. А Пиблсу для его расчётов оно было необходимо, чтобы понять, как же за короткое время (Вселенной всего-то там 14 млрд лет) вещество могло из совершенно однородной среды превратиться в такую комковатую, когда пустота разделяет очень плотные, ну по астрономическим масштабам, плотные комки вещества в виде галактик, скоплений галактик, планет, звёзд и так далее... Вот объяснить это, зная только о наличии обычного вещества (протоны, нейтроны, наши родные атомы), было невозможно. И Пиблс, и группа Зельдовича чувствовали, что нужна какая-то среда, которая ещё сильнее притягивает друг к другу и себя, и другое вещество, чтобы сформировать неоднородную структуру Вселенной. Ну, и в конце концов, они оказались правы. Сегодня всё это надёжно установлено. Нобелевская премия поздно, но нашла своего владельца.

Это половина, а вторая половина тоже долго ждала. Чего она ждала, я не знаю. В 95 году надёжно был открыт факт существования планет у других звёзд – экзопланет. Абсолютно надёжно! Вот с момента открытия первой экзопланеты, которое было сделано как раз нынешними нобелевскими лауреатами Мишелем Майором и Дидье Кело, никто не сомневался, что это открытие состоялось. Вот надо было и давать её прямо в том году, почему нет? Как это сделали, например, при открытии гравитационных волн. Открыли – на следующий год Нобелевскую премию получили. Чего-то ждали. Чего ждали, я не понимаю. Наконец, 4000 экзопланет открыли на начало нынешнего года, ну убедились, что экзопланеты есть, что это не миф, что их можно изучать. Мы их уже фотографируем, начинаем атмосферу их изучать. Ну и, наконец-то, решили дать Нобелевскую премию за это открытие. Слава Богу, учёные живы-здоровы, правда Майор в весьма преклонном возрасте, но продолжает работать, а Кело совсем молодой, ну не начинающий, а уже, в общем, немного продвинувшийся, а теперь великий астроном. И я рад, что они это делают. И, собственно, за что они получили свою премию, своё отличие? Они создали приборы, которые были до них. Они назывались спектрографы. Спектр звезды получить. В XIX веке получали, в XX получали, почему именно в XXI за это открытие [премию] дали? А потому, что они улучшили точность измерения спектров в 100 раз. До них мы умели определять скорость движения звезды по её спектру, это эффект Доплера позволяет сделать, с точностью примерно километр в секунду. Ну, с такой скоростью реактивные истребители только летают. А звёзды движутся под действием находящихся рядом с ними планет, вращающимися вокруг них со скоростью пешехода, 5 метров в секунду, от силы 10 метров в секунду. Ну, скорость велосипедиста, не больше. Ни один существовавший в 90-е гг. спектрограф не умел так точно измерять скорости звёзд. Майор с помощью Кело, тогда он был аспирантом начинающим, сделали прибор в 100 раз более чувствительный, чем существовали до них. И вообще, это общее направление науки: возьмите существующий прибор, улучшите его характеристики на порядок, ну то есть раз в 5-10, и вы станете Нобелевским лауреатом. И это каждый раз оправдывается. Так было и с гравитационно-волновыми детекторами, так было с открытием экзопланет, так будет. А начиналось всё с Галилея, как мы помним. Не он изобрел телескоп, он узнал, что телескоп существует, сделал более сильно увеличивающий, чем был до него, и сразу ему открылись прелести на небе. Это надо помнить тем, кто рассчитывает на следующие Нобелевские премии.

Интервьюер: А данные Нобелевские премии, на Ваш взгляд, они являются достойными?

Владимир Сурдин: Ну конечно, я же об этом сказал. Это замечательные работы, и, наверное, есть и другие хорошие работы, но в данный момент очень подходящее время отметить эти две. Всё-таки люди живут долго, но не вечно. И человек хочет при жизни получить удовольствие от того, что его работа оценена, а не потом. Ну вот вовремя, вовремя дали им эти премии.

Интервьюер: То есть, не с запозданием?

Владимир Сурдин: Конечно, могли бы и пораньше. Могли бы. Но хорошо, что… лучше поздно.

Интервьюер: Как Вы думаете, вкладывал ли Нобелевский комитет некий смысл в формулировку «экзопланеты у солнцеподобной звезды»? Ведь планеты всё равно горячее Юпитера и необитаемы в плане известной нам жизни. Да и экзопланеты были открыты у массы других звёзд, в том числе и схожие с нашими.

Владимир Сурдин: То, что они подчеркнули «у солнцеподобной звезды», связано с тем, что за несколько лет до открытия, сделанного Майором и Кело, были обнаружены странные, по массе похожие на планеты объекты у радиопульсара. Радиопульсар – это нейтронная звёздочка, остаток взрыва некогда массивной звезды, и по его радиоимпульсам можно очень точно измерить его колебания, связанные с тем, что вокруг него что-то ещё видимое бегает. И вот радиоастрономы действительно обнаружили, что рядом с одним радиопульсаром нечто похожее на планеты бегает. Но мы теперь понимаем, что это хоть и похоже на планеты, но это совсем особого сорта тела, которые, скорее всего, из самого вещества взорвавшейся звезды образовались, и ожидать чего-то похожего на планеты, атмосферы там, жизни, тем более, невозможно. Хотя открытие формально можно причислить к открытию планет у других звёзд или у мёртвой, уже умершей звезды. Но, тем не менее, хотелось всегда найти аналоги нашей Солнечной системы. А то, что было у пульсара открыто, это никакого отношения к нормальным планетам не имеет. Поэтому Нобелевскую дали достойному коллективу за важное открытие, а теперь это просто вот огромная индустрия астрономическая, большой бизнес, как сейчас говорят, обнаружения и исследования экзопланет. Более 4000 планет у нас перед глазами, в наших руках, и среди них, конечно, мало похожих на Землю, но уже некоторое количество есть. И даже с атмосферами, и даже в атмосфере пары воды найдены, а вода – это источник жизни. Так что мы шаг за шагом приближаемся к тому, чтобы следующая Нобелевская премия была за открытие биосферы на экзопланетах, то есть, жизни. Будет она в области астрономии или биологии, я не знаю, поскольку Нобелевской премии за астробиологию пока нет, но я думаю разберутся. Удалось бы найти, а премию найдём какую-нибудь.

Интервьюер: Вы, как учёный, огорчились бы, если бы получил кто-то Нобелевскую премию в той области, на изучение которой Вы, допустим, потратили большую часть своей научной карьеры?

Владимир Сурдин: Какое же может быть огорчение? Раз ты этим занимался, и в этой области были достигнуты какие-то большие успехи, и это было отмечено… Народ научный не завистливый в своей большей части. Эти премии, кстати говоря, потом идут не на какие-то побрякушки, а учёный, получивший её, либо отдаёт в свою лабораторию, либо какие-то гранты на неё основывает. В общем, это наше общее такое… Дело даже не в деньгах. Сегодня один или полмиллиона долларов или даже два миллиона долларов – это не такие большие деньги, чтобы какое-то новое научное направление открыть или поддержать лабораторию на долгие годы. Это, скорее, символ. Есть же премии более денежные, чем Нобелевская, но всё-таки Нобелевская, по-прежнему, самая престижная. И каждый из нас радуется… Ну вот в 17 году дали Нобелевскую премию за открытие гравитационных волн. Что, наши физики на физфаке МГУ сильно переживали, что не им лично дали, а американским физикам? Американцы, так сказать, объединили это направление, возглавили его, деньгами сильно поддержали, но интеллектом и приборами очень сильно российские и европейские физики поддержали работу по обнаружению гравитационных волн. Все очень обрадовались, что это было отмечено, а главное, что сами волны были найдены. Так что зависти тут никакой, а радость, безусловно, общая. Мы интернациональный народ, мы учёные, а не военные.

Интервьюер: А как Вы относитесь к тому, что те же реликтовое излучение, экзопланеты изучали тысячи учёных, а премией отмечаются единицы?

Владимир Сурдин: Я рад, что не все. Представьте себе, что Нобелевскую премию дали бы, скажем, за открытие гравитационных волн, всем физикам, участвовавшим в этой работе, а их более тысячи, реально участвовавших. А Нобелевская премия порядка миллиона долларов. По тысяче долларов на человека, да? Ну и что, они сильно обогатились бы? Ну что, это большая премия? 60 000 рублей – нормальная зарплата ведущего научного сотрудника. Ничего особенного. А главное – это не прозвучало бы в СМИ, люди бы не заметили этого. Вот, физикам раздали по тысяче долларов, пойдите себе в макдоналдсе пообедать купите. А большой кусок, большой “выстрел” в средствах массовой информации, важная короткая информация: “Этим за это дали” – это гораздо важнее. Как символ это гораздо важнее, чем деньги. А как символ все участники этой работы в равной степени ощущают, что их наградили. По-моему, это нормально.

Космос — это не только бескрайнее пространство, звёзды и галактики. Это ещё и любимая профессия или захватывающее хобби, которые вызывают самые сильные и тёплые эмоции. Автор канала "Космос просто" Андрей Кузнецов рассказывает о месте космоса и космических наблюдений в своей жизни.

Интервьюер: По образованию Вы – лингвист в области английского языка. Что же в итоге подтолкнуло Вас к космосу? Как давно Вы начали интересоваться?

Андрей Кузнецов: Вообще, интересоваться начал достаточно давно. Я даже, наверное, не вспомню какого-то одного конкретного момента. Наверное, лет пятнадцать назад, ещё в конце школы.

Это сложный вопрос. Мне сама тема космоса всегда была интересна. Но почему-то в тот момент, когда стоял вопрос выбора, с образованием связанный, у меня почему-то не возникало такой идеи – с этим связать непосредственно карьеру профессиональную. Но в итоге это увлечение, хобби меня привело к занятию в таком виде.

Интервьюер: Вы в итоге не задумывались о том, чтобы стать учёным в этой области и заниматься космосом непосредственно как наукой?

Андрей Кузнецов: У меня была такая мысль сравнительно недавно, но меня останавливало сразу несколько чисто бытовых факторов. Во-первых, мне казалось, что и возраст у меня уже 30+, и вроде поздно уже опять идти учиться. Ну и просто какие-то бытовые вещи. И так времени практически нет, потому что, помимо занятия ютубом, я ещё работаю; семья, дети, сложно представить, куда и это ещё уместить. Но не знаю, может быть, для себя когда-нибудь я это сделаю.

Интервьюер: Что, по Вашему мнению, в космосе самое интригующее, интересное, может быть, неразгаданное?

Андрей Кузнецов: Ну, поскольку космос такой большой, я думаю, что мне тоже будет сложно назвать какой-то один момент. Если честно, сразу в голову лезут какие-то банальные вещи, типа этих известных фраз о том, что «все мы сделаны из звёзд», что «каждый атом нашего организма так или иначе связан с космосом, либо он зародился в недрах звёзд». Этих фактов очень много, но, собственно, я этим и занимаюсь, постоянно стараюсь об этом рассказывать.

А насчёт неразгаданного – этого тоже ещё очень много. Сейчас целая куча интересных вопросов стоит перед астрофизикой: и проблема тёмной материи, и тёмной энергии… Много всего интересного.

Интервьюер: Андрей, какие фильмы, книги, каналы Вы могли бы посоветовать людям, которые о космосе не знают вообще ничего, но очень бы хотели узнать?

Андрей Кузнецов: Если говорить о русскоязычных – всё-таки вряд ли много кто читает в оригинале – то книги я могу посоветовать тоже какие-то известные, достаточно банальные вещи: вроде того же интересного и вдохновляющего Карла Сагана, того же Стивена Хокинга, естественно, те же «Краткую историю времени» и «Кратчайшую историю времени». Из русских книг – «Вселенная. Краткий путеводитель по пространству и времени» Сергея Попова. Такая сборная книга Нила Деграсса Тайсона «Астрофизика с космической скоростью». В принципе, это достаточно известные вещи на русском.

Если говорить о каналах, то сейчас больше становится хороших, качественных каналов. Это все мои друзья со всех космических каналов: это и «Море Ясности», и «Astro Channel», и «Улица Шкловского», и «Space Room», и «Alpha Centauri», и Землякова Оля… «DS Astro» – отличный канал для тех, кто занимается любительской, наблюдательной астрономией. У них есть целый классный плейлист для начинающих астрономов о том, как пользоваться телескопами, как их выбирать – я всегда его рекомендую. В принципе, я перечислил основные. Надеюсь, я никого не забыл именно из «космических». Эти все каналы хорошие. Есть каналы менее качественные, скажем так, по содержанию, по информации, на грани конспирологии, но мы их называть не будем.

Интервьюер: Какие, по Вашему мнению, сейчас стоят главные задачи перед космонавтикой в области освоения космоса и когда мы можем ожидать их реализации?

Андрей Кузнецов: Именно космонавтика – это не совсем мой профиль. Но такие достаточно прорывные вещи – исследования нашей Солнечной системы космическими аппаратами. За всю историю космонавтики пока не так уж много аппаратов было отправлено во внешнюю Солнечную систему. Мне лично было бы интересно, чтобы именно со стороны космонавтики было запущено побольше аппаратов «вдаль». Опять же – ещё аппараты к Сатурну, Нептуну; Уран практически не исследован.

Интересен, конечно, вопрос существования жизни, и было бы очень круто, если бы мы на своей памяти, в своей жизни застали какой-нибудь аппарат, который спустится под лёд Европы и Энцелада и, может быть, вдруг найдёт там какие-нибудь признаки жизни. Но это, правда, очень далёкая перспектива.

Ну и человек – Луна, Марс... Когда-нибудь тоже хотелось бы это увидеть – человека на Марсе.

Интервьюер: Какие, по Вашему мнению, аргументы можно привести людям, которые считают, что освоение космоса – это пустая трата денег, и те астрономические суммы, которые идут на изучение данной темы, можно было бы потратить на, допустим, развитие, разработку лекарств от рака или помощь малоимущим народам и странам?

Андрей Кузнецов: Во-первых, по большому счёту, эти суммы – не такие уж астрономические. Для обывателя, когда человек видит сумму в миллиард долларов, для него она кажется огромной. Но, опять же, вопрос: откуда эти деньги берутся и какие эти бюджеты в сумме. Если посмотреть годовые бюджеты NASA, я уж не говорю про Роскосмос, эти суммы сопоставимы с суммами отдельных крупных корпораций. Если брать, какая это доля бюджета страны, то это совершенно незначительная часть. Плюс много чего ещё из частного капитала идёт, но это уже их собственное дело, на что деньги тратить.

У меня был один из первых роликов на канале на эту тему, и я там приводил несколько аргументов. Вообще, фундаментальная наука не всегда имеет результаты прямо «здесь и сейчас». Это не то, что мы делаем ради каких-то практических целей. Хотя, впоследствии какие-то практические технологии из этого могут вырастать. Это и просто элементарное изучение мира, в котором мы живём, понимание нашего места в нём, как мы появились, как мы сформировались.

Для тех, кто ищет какую-то практическую цель: она, естественно, тоже есть. Большое количество технологий, которыми мы в повседневной жизни пользуемся, так или иначе, вышло в том числе, из космической сферы. Список этих технологий достаточно большой: те же самые современные системы навигации, всё, что с компьютерами связано, даже цифровые матрицы наших телефонов – они все переплетены с наукой, в том числе с космической. Очень много технологий, которые оттуда вышли. Это тоже делает нашу жизнь лучше, в том числе в практическом смысле.

Интервьюер: Вас ранее уже приглашали выступать с научно-популярными докладами о космосе. Планируете ли Вы дальше выступления на научно-просветительских мероприятиях?

Андрей Кузнецов: Меня приглашали, действительно, но, скорее, это были какие-то небольшие и локальные мероприятия. Я вообще из Казани, и я не так много публично выступал: в основном, это были наши местечковые события. На мероприятиях в честь Дня Космонавтики я выступал несколько раз, просто такие небольшие лекции-выступления. Я думаю, что это зависит от масштаба мероприятия. Вот на условном УПМ [«Ученые против мифов» - прим. ред.] я бы, наверное, посчитал, что недостоин выступать для такого мероприятия, такой публики, такой аудитории. Они профессиональные учёные, а я просто чувак из Интернета. Но с другой стороны, если вдруг организаторы посчитают, что я достаточно компетентен, то надо будет смотреть. Если пригласят вдруг.

Интервьюер: Будем рады увидеть. Спасибо.

Астроном, кандидат физико-математических наук Сурдин Владимир Георгиевич о любви к профессии, о том, как заинтересовался астрономией и как понял, что на правильном пути.

Интервьюер: - Владимир Георгиевич, расскажите, пожалуйста, как вы увлеклись астрономией?
Сурдин В.Г.: - Некоторое время назад я ехал по Сибири с одним очень известным российским астрономом, академиком, и он мне задал тот же вопрос. Я говорю: «Ой, у меня был довольно оригинальный путь в науку. Я сначала увлекся Жюлем Верном, фантастикой. Потом долго не мог оторваться от фантастики^ Беляева, Стругацких, Жюля Верна, Конан Дойля – всё перечитал, и где-то классе в шестом это привело меня к любви к математике, биологии, химии и, в конце концов, к любви к физике. Я в нее влюбился и стал заниматься: на олимпиадах, решал задачи, делал опыты физические… Всё началось с Жюля Верна. А потом мы переехали в город Волгоград, там оказался замечательный планетарий, в котором был кружок астрономический, и моя физика сконцентрировалась вся на астрофизике, на астрономии, и, в конце концов, вылилось в профессию».
Он меня слушал, слушал и говорит: «Так… Ничего добавить не могу – мой путь был точно таким же: от Жюля Верна к фантастике, потом к физике».
Я говорю: «От какого именно Жюля Верна?».
Он говорит: «Двадцать тысяч лье под водой».

И у меня! Вот, абсолютно! И я думаю, что у большинства коллег был примерно такой же путь в науку: от детского увлечения фантастикой к физике. И большинство потом так и стало физиками, а некоторых повело в сторону звезд.
Совершенно случайные причины в этом становятся виноваты. Ну, например: моя тетушка, приехавшая к нам на несколько дней погостить, была большим театралом. И у нее был театральный бинокль. И она, узнав, что я интересуюсь звездами в том числе, отдала мне свой театральный бинокль. И я уже полгода потом с этим биноклем сидел на крыше и наблюдал небо, ну и потом сам себе сделал телескоп, потом купил телескоп и, в общем, шаг за шагом… Не будь этого театрального бинокля, может быть и астрономия прошла бы фоном, и не увлекла бы меня до такой степени, как получилось. Так что, совершенно случайные причины, думаю, в жизни любого человека, ведут к карьере, к профессии, к каким-то направлениям эволюции жизни. Вот, случайности… Но в тоже время, закономерно общее движение: от фантастики, от романтики – к серьезной работе. Вот я не верю, что человека можно сразу увлечь формулами и какими-то серьезными опытами. Он должен просто наслаждение получить от чего-то, а от наслаждения уже перейти к нормальной трудовой деятельности в этой области. Так было у меня и у большинства моих коллег, я знаю по разговорам. Это нормальный путь.

Читайте хорошие книжки, и они вас приведут туда, откуда вы уже не сможете уйти.

Интервьюер: - Интересно еще: родители ваши способствовали увлечению астрономией?

Сурдин В.Г.: - Ну, я думаю, любые родители поддерживают своих детей в увлечениях. Хотя бывает и наоборот. Бывает, что и навязывают какие-то карьерные направления. С трех лет – коньки или балет, скрипочка – хочешь-не хочешь, а становишься Паганини. Но как раз были… Мой папа. Мама меньше на меня повлияла, она очень много работала. Ну, в те годы родители много работали все, и неделя была шестидневная… А папа был сибаритом, и считал, что в жизни нужно от всего получать удовольствие и заниматься тем, что приносит тебе радость. Сам он этим занимался – был радиолюбителем – и просто поддерживал меня в том, что в данный момент приносило мне радость. Тебе нравится детекторный приемник паять – паяй, я тебе помогу. Сделать модель самолета? Да! Сделать химический опыт с каким-то взрывом? Достанем химикаты – делай! Будешь химиком, не будешь химиком – жизнь покажет. Вот в данный момент тебе что-то интересно – я тебя поддержу. Тебе линзочка нужна для телескопа? Найдем! Купим. Или, там, как раньше… В Советском союзе было мало что можно купить, нужно было всё достать. Найти знакомых каких-то и достать. Достанем!
И оказалось, что вот так, поддерживая меня, он в конце концов довел этот процесс до результата, до профессии. До профессии астронома. Хорошо это или плохо? Ну, она мне до сих пор радость приносит, значит, он был прав. Значит, надо идти по пути, куда ведет тебя наслаждение жизнью.

Интервьюер: - А как вы поняли, что астрономия будет вашей профессией?

Сурдин В.Г.: - Мне это нравилось. Я просто занимался тем, что мне нравилось. Правда был один эпизод, когда я понял, что, наверное, гожусь в профессионалы. Потому что многие же увлекаются астрономией – книжки читают, по телевизору, в Ютубе смотрят. Это увлечение – любительская астрономия. Но не думают, что это профессия. Это редкая профессия, мало астрономов. Но был один эпизод, который как-то мне подсказал, что «Может быть, тебе это как профессия пригодится?».
История была такая: в конце 60-х, когда я уже учился в восьмом классе, по телевидению, в первый и последний раз в истории, провели Всесоюзную, по Советскому союзу, олимпиаду по астрономии. Тогда у нас единственный канал вот такой массовой информации был – это телевидение. Прочитали задачи и просили решать их и присылать письма с решениями в Москву. А я жил тогда в Волгограде и в астрономическом кружке занимался, нас там несколько человек было. Мы эти задачки все прорешали, написали общее коллективное письмо и отправили в Москву. Одна задачка мне показалась чрезвычайно легкой, просто наивной какой-то. Мы ее – бах! – сразу решили, даже как-то удивились, что она такая легкая? А я потом пошел домой с занятий кружка и думаю: «Ну не может быть, чтоб в Москве вот такие профессиональные, настоящие ученые подкинули нам вот такую легкую задачку…».

А задачка была такая: «Из какой точки Земли надо выйти, чтобы, пройдя 100 км на юг, 100 на восток и 100 на север, вернуться в исходную точку?». Ну, очевидно сразу из какой точки – с Северного полюса! Мы это и послали. Мне показалось, что это слишком просто, я шел домой и думал: «Наверное, там какая-то хитрость, как-то провели они нас в чем-то… Наверное, есть какие-то еще места на Земле…» Думал, думал, и понял, что есть. Нашел другие решения, причем не одно, а бесконечно много других решений. Бесконечно много точек на Земле, которые соответствуют этому условию задачи.
А кружок редко собирался, поэтому я написал свое письмо отдельное с решением этой задачи и послал тоже в Москву. Мне оттуда ответ приходит: «А вы знаете, молодой человек, мы ведь сами не догадывались, что есть такие решения! Мы-то думали, что только Северный полюс». И вот тут во мне что-то такое произошло. Я подумал: «Так… Значит, я в чем-то вышел на уровень тех, кто придумывает задачи, а не только решает их? И даже, может быть, чуть лучше соображает в этой области, чем те, кто их придумал, потому что они не смогли, а я смог найти новые решения».
И вот может быть это как-то укрепило меня в мысли, что я гожусь на что-то в этой области. Любопытно, как через полвека я в этой истории поменялся ролями, скажем так.
Прошлым летом я поехал по приглашению в летнюю математическую школу под Красноярском. Там очень мощная школа, много лет уже собирается. И я там ребятам читал курс астрономии, мы решали задачи, и я им предложил задачу похожую, но, как мне казалось, немножко посложнее: «Из какой точки земли надо выйти, чтобы, пройдя 100 км на юг, 100 км на восток, 100 км на север и 100 на запад, вернуться в исходную точку?» Ну, она довольно тривиальная, сразу все почти поняли, из какой точки надо выйти. И я это решение знал, и я его опубликовал в своем задачнике. Наутро подходит ко мне один молодой мальчик, десятиклассник, с десятого в одиннадцатый перешедший, и говорит: «А вы знаете, Владимир Георгиевич, а ведь есть и другие решения».
«Не может быть!» - говорю я.
«Да, есть».
И показал их мне. Вот тут я понял, что мой прогресс уже в каком-то смысле закончился, а молодой человек вышел в ту роль, которую когда-то играл я.
С одном стороны, это было немножко обидно, а с другой – понятно, что только так и может быть смена поколений. Я обрадовался, послал ему потом новый задачник. И я думал, что его это тоже в чем-то укрепило. Вряд ли он будет астрономом, он на математику нацелен, но его это должно было укрепить в мысли, что он уже вышел на новый уровень. На уровень тех, кто предлагает задачи, а не только тех, кто их решает. Это здорово, это, может быть, поможет ему в карьере не отступить от того направления, куда он себе уже приблизительно наметил, в какую-то науку. Наверное, в математику пойдет.
Вот такая история.

Интервьюер: - Есть ли какие-то учителя, преподаватели, которые на вас повлияли? Кто это и почему?

Сурдин В.Г.: - Вот сейчас мы сидим в этом холле ГАИШ [Государственный астрономический институт им. П.К. Штернберга — прим. ред.], и здесь на стене висят две мемориальных доски, двух профессоров МГУ, с которыми у меня многое связано. Это Соломон Борисович Пикельнер и Иосиф Самуилович Шкловский. Оба они приняли участие в моей карьере: у Пикельнера я диплом защищал, у Иосифа Самуиловича Шкловского – кандидатскую диссертацию. Оба они были совершенно разные, но увлеченные до такой степени своей профессией, что многое на интуиции делали. Они так много работали в этой области, что многие результаты без расчета видели, сразу видели. Как бросание мяча в корзину баскетбольную: тысячу раз бросишь, на тысяча первый – рука сама это сделает, не задумываясь. И у них я как раз научился тому, что надо полагаться на интуицию, на внутреннее чувство. Не тупо считать, а ждать, когда мозг сам за тебя сделает эту работу и подскажет тебе результат. И очень часто это срабатывает. Интуиция, в конце концов, это результат опыта. Работаешь, работаешь – и появляется интуиция в этой области. У них я этому научился, и рад этому.

И.С. Шкловский

Их уже нет, да и мы уже старики, но я стараюсь в последние годы много делать для того, чтобы студенты мои наработали эту интуицию. А это только на решении задач! Учебник читать… запомнить что-то можно, а овладеть этим ремеслом - нельзя. Решая задачи, ты овладеваешь ремеслом. Вот я делаю один за другим задачники, и мне кажется, что они приносят пользу тем, кто хочет в профессию войти и овладеть ею как ремеслом, чтоб уметь это делать не то чтоб не задумываясь, а легко. Легко, как столяр, баскетболист, любой спортсмен, натренировав свое тело. Вот студент, будущий профессиональный ученый, может натренировать мозги, решая задачи. Я надеюсь, что мои задачники в этом помогают.
Интервьюер: - Настоящий ученый – это кто? Он какими качествами должен обладать?

Сурдин В.Г.: - Не знаю… Все ученые разные. Трудно сказать. Но, во всяком случае – любить то, что делаешь… Я даже не знаю, как это сформулировать. Любой человек, наверное, любит свою профессию, если не бросает ее, не только ученый. А что конкретно ученых отличает от других профессионалов? (пожимает плечами).

Интервьюер: - А популяризатор?

Сурдин В.Г.: - Я очень не люблю слово «популяризатор». Оно вообще такое даже труднопроизносимое. Я несколько раз получал письма от своих читателей: «Вы – известный ПО-ПУ-ЛИ-ЗА-ТОР науки».
Вот «просветитель» мне больше нравится слово, но и оно тоже не совсем подходит. Любой человек, овладевший профессией, так или иначе пытается свое окружение сделать сопереживателями, любителями того ремесла, которым ты занимаешься. В пустоте жить очень не комфортно. Если ты чем-то занимаешься, тебе хочется кому-то рассказать, с кем-то поговорить, обсудить это дело, от других людей услышать что-то интересное, может, подсказки какие-то куда двигаться дальше. И мы как грибок, как вирус заражаем вокруг себя пространство тем, что нас интересует. Одни это делают более активно, другие менее. Всегда это за счет чего-то. Либо ты движешься в карьере ученого, не обращая внимания на тех, кто рядом. Либо стараешься комфортную среду создать вокруг себя, но тогда карьера научная, конечно, тормозится. У меня она сильно затормозилась, я сейчас уже почти не продвигаюсь в научных результатах, а стараюсь – ну, уже и возраст не тот – стараюсь делать то, что у меня лучше получается, чем, может быть, у многих других. Это тоже удовольствие – делать то, что у тебя получается. Ну вот, популяризатор – это просто человек, работающий для своего удовольствия, в конце концов. Со мной часто спорят, говорят: «Мы работаем для других!» Да нет, мы всегда делаем для себя что-то. И если это хорошо получается, это тебе приносит удовольствие…
Вот написать книгу... Что значит написать книгу? Это значит углубиться в этот предмет, лучше его узнать, лучше сложить те кусочки мозаики, которые у тебя в голове так рассыпаны. Ты же их не выложить в таком виде на страницы, надо красиво, логично оформить, глядишь – и сам лучше что-то поймешь. Это способ еще и для себя уяснить свой предмет. То есть, это делается для себя. Так что, просветительство – это часто работа на себя, на свой комфорт На создание комфортной обстановки жизни вокруг себя. Но это еще, оказывается, ещё и полезно для других. Ну и хорошо!

Интервьюер: - А какие у вас сейчас планы в просветительстве? Или в преподавании?

Сурдин В.Г.: - А никаких планов. Планы рождаются из потребностей. Вот сегодня потребность в преподавателях астрономии очень резко возросла. В прошлом году астрономия вернулась в школу как обязательный предмет для всех. Для нас это был просто гром с ясного неба, потому что мы много лет этого добивались – и вдруг оно произошло! И оно произошло так неожиданно, что, можно сказать, не очень удачно. Учебников новых нет. Учителя школьные в астрономии почти ноль: они забыли всё, что знали, а многие и ничего не знали никогда. И вот сейчас у нас большая проблема: новые учебники, новые задачники. И мы много ездим по стране – я и мои коллеги. Вот в этом году, в течение года, я был на Сахалине, на Камчатке, по всей Сибири… В общем, даже трудно сказать, где я не был! И коллеги мои примерно так же. Мы стараемся вот эту самую народную, школьную астрономию вывести на нормальный уровень, чтобы она в школе хорошо работала, преподавалась, детей заинтересовывала. Буквально вчера я почти целые сутки провел с учителями, со всей России съехавшимися, мы работали. Новый учебник школьный написали. Вот это планы на ближайшие годы. Я думаю, что года за два-три, не раньше, мы выведем астрономию на уровень хорошего школьного предмета, снабженного учебниками,
грамотными учителями, пособиями какими-то, роликами, планетариями небольшими – сейчас есть такая возможность по школам сделать небольшие планетарии, надувные, временные. Это большая работа, но ее надо делать. Не так много людей, готовых это делать. Мы – готовы. В Российской академии наук буквально несколько недель назад новую комиссию организовали – Комиссию по популяризации науки. И мы в ее рамках тоже пытаемся что-то сделать. Я там работаю, и другие мои коллеги. Посмотрим, чем дело кончится.

Интервьюер: - Какую из ваших книг вы считаете особенно удачной?

Сурдин В.Г.: - (вздыхает) Сам вопрос неудачный!

Интервьюер: - Почему?

Сурдин В.Г.: - Ну, потому что у любого, кто написал не одну книгу, а больше одной, уже есть возможность сравнивать их и думать: «Вот для этой цели одна удачная, для другой – другая». По эффекту, оказанному на тех, для кого эта книга предполагалась, конечно, самая удачная книга была издана в 1995 году под названием «Астрономические олимпиады».Это сборник задач, за почти полвека накопившихся в нашей Московской Астрономической Олимпиаде. Она тогда была на земном шаре единственной, сейчас она расплодилась на международный уровень. Я их собрал, решения сделал. Она в желтой обложке была издана, и сегодня ее называют «Желтый Сурдин». Вот такое прозвище приклеилось к ней, потому что тираж был хороший – десять тысяч. И уже много лет ко мне приходят на первый курс астрономического отделения МГУ ребята, которых эта книжка заразила. Оказалось, что задачи – это та зараза, которая выводит тебя на уровень желания сделать это профессией. В этом смысле, так сказать, по эффекту оказанному, она, конечно, самая удачная. После этого много было написано книжек, они премии даже зарабатывали, например, премия «Просветитель» была за книжку «Разведка далеких планет». Это приятно, но, наверное, такого эффекта они не оказали, потому что тиражи сейчас маленькие. В наше время тираж две тысячи считается нормальным, три тысячи экземпляров – очень хорошим, а в советское время у меня были тиражи в сто тысяч, например, каких-то брошюрок. Может быть, они главнее даже оказались по эффекту.

Это сборник задач, за почти полвека накопившихся в нашей Московской Астрономической Олимпиаде. Она тогда была на земном шаре единственной, сейчас она расплодилась на международный уровень. Я их собрал, решения сделал. Она в желтой обложке была издана, и сегодня ее называют «Желтый Сурдин». Вот такое прозвище приклеилось к ней, потому что тираж был хороший – десять тысяч. И уже много лет ко мне приходят на первый курс астрономического отделения МГУ ребята, которых эта книжка заразила. Оказалось, что задачи – это та зараза, которая выводит тебя на уровень желания сделать это профессией. В этом смысле, так сказать, по эффекту оказанному, она, конечно, самая удачная. После этого много было написано книжек, они премии даже зарабатывали, например, премия «Просветитель» была за книжку «Разведка далеких планет». Это приятно, но, наверное, такого эффекта они не оказали, потому что тиражи сейчас маленькие. В наше время тираж две тысячи считается нормальным, три тысячи экземпляров – очень хорошим, а в советское время у меня были тиражи в сто тысяч, например, каких-то брошюрок. Может быть, они главнее даже оказались по эффекту.

Но я надеюсь, что все-таки книга, вышедшая даже небольшим тиражом, если она удачная, она быстро пиратским образом копируется, выкладывается в сеть. Я очень прошу тех, кто это делает, все-таки не так сильно торопиться хотя бы с пиратством книжным. Имейте в виду, что если я как автор еще могу это пережить – я, в конце концов, преподаю в МГУ, мне зарплату платят, я с голоду не умру – то те издатели, которые делают книжки, они этого не переживут. Они вкладывают в это финансы, свой труд. Свой единственный заработок они черпают от продажи книг И если вы пиратским образом выкладываете хорошую книгу в сеть, то ее перестают покупать, и хорошее издательство тонет, перестает функционировать. И остаются только издательства бульварной литературы, которые зарабатывают на плохих книжках. Не надо сразу хорошие книги выкладывать в сеть, дайте возможность издателю продать их. Их не так много – их всегда две-три тысячи экземпляров, не больше. Но он тогда сможет следующие книги вам хорошие воспроизвести. А так вы рубите сук, на котором сидите. Несколько таких пиратских авантюр – и хорошие издатели лопаются. Они уходят в другие бизнесы, им уже нет возможности продолжать хорошие книжки делать. Это большая моя просьба ко всем, кто слушает сейчас это интервью: не торопитесь с пиратством! Это вообще плохо, а быстро копировать книжки и выкладывать – это просто опасно, это вас же завтра лишит хороших книг.

Интервьюер: - Вот мы с вами начали с фантастики, с фантастических книг. Часто бывает, что какие-то идеи, там описанные, становятся реальностью. Как вы думаете, что может стать реальностью из того, что еще не стало, и о чем бы мечтали именно вы?

Сурдин В.Г.: - Часто мы даже не мечтали о том, что сейчас стало реальностью. Вот я часто вспоминаю своего отца. Он был радиолюбителем, и когда я был школьником, он паял приемники на триодах. И он говорил: «А знаешь, вот когда-нибудь, в далеком будущем, наверное, будет телефон без проводов, и ты всегда сможешь даже из леса позвонить куда захочешь. Такая рация миниатюрная, чтобы связаться с кем-то».
Я говорю: «Папа, наверное, никогда этого не будет...».
«Нет!» - говорит, - «Когда-нибудь это будет».
Я бы сейчас с удовольствием показал бы ему мой сотовый телефон – который и компьютер, и фотоаппарат, и записная книжка, и телефон, и телевизор, кино, и всё, что угодно, в этой маленькой штучке. И мы об этом даже не мечтали! Я сейчас понимаю, что не могу в своих
мечтах представить что-то, что появится через двадцать-двадцать пять лет и станет необходимым для всех.

В догонку к посту https://pikabu.ru/story/tvorchestva_poryiv_6638146
Это задания с курсов, набивание руки и всё такое прочее. Не думала, что та работа вызовет столько положительных отзывов, спасибо вам всем, очень приятно читать ваши добрые слова) Наверно, действительно озадачусь вопросом приобретения всего нужного, и на досуге продолжу развиваться в этом направлении. Вдохновили)

Астроном, кандидат физико-математических наук Сурдин Владимир Георгиевич о полётах за пределами Солнечной системы, о внеземных цивилизациях и парадоксе Ферми и о направлениях развития космонавтики.

Первая часть

Стенограмма: @Bioluh

Интервьюер: Владимир Георгиевич, расскажите, пожалуйста, о космических аппаратах, которые планируется запустить за пределы Солнечной системы: в чём их особенность и какие цели они преследуют.

Сурдин Владимир Георгиевич: А я не знаю о таких планах, честное слово, по-моему, сейчас не финансируется ни один аппарат, который бы улетал за пределы Солнечной системы. Мы знаем, что пока их было пять и все они были не для полётов куда-то вдаль, а для исследования планет Солнечной системы. Просто так получалось, они были вынуждены набирать большую скорость, чтобы за разумное время долететь до Сатурна, до Урана, Нептуна, теперь вот до Плутона. А уже набрав такую скорость, они не могли остаться в Солнечной системе, им сам Бог, вернее, сам Ньютон велел лететь дальше. Это два «Пионера» американских, два «Вояджера» и, наконец, сейчас вот New Horizons — «Новые горизонты» — пролетел мимо Плутона и с большой скоростью теперь будет улетать.

Ниже: Аппарат «Voyager-2»

Их всего было пять. Насколько я знаю, пока не финансируется ни один такой полёт к планетам. Вернее, к планетам-гигантам финансируется, но это будут спутники планет. Сейчас вот «Джуно» — спутник Юпитера — работает, он никуда от Юпитера не улетит. Наверное, в ближайшее время будут создаваться спутники Сатурна, уж очень много всего интересного там, в системе Сатурна: и Энцелад, и Титан, и много других спутников, и сам Сатурн интересен, и кольцо. Но это уже будут спутники, то есть, они будут долго у планеты работать и никуда не выстрелят вдаль. Может быть, я не в курсе, но таких проектов запуска куда-то за пределы Солнечной системы я не помню.

Собственно говоря, те, которые уже улетели, оказались достаточно надёжными: «Пионеры» уже не работают, а «Вояджер» ещё передаёт сигналы и, наверное, лет десять ещё, ну пять, по крайней мере, будет передавать. А New Horizons вообще новенький. Это очень надёжные машины, «Вояджеры» полстолетия почти работают — их запустили в середине семидесятых, вон сколько лет прошло, скоро будем справлять пятидесятилетие, на пенсию их отправим, может быть, в 60. Voyager-1, по крайней мере, работает. New Horizons тоже, наверное, лет 30–40 проработает. Всё упирается в источник электричества: у них ядерный источник, плутоний распадается, хватает на полвека запаса тепла. С другой стороны, а нужны ли они нам для полёта за пределы Солнечной системы? Они же летают очень медленно, со скоростью около 20 километров в секунду, и до ближайших звёзд они никогда не доберутся, а за пределами орбит больших планет ничего сверхинтересного нет. Много астероидов, но они и близко к нам есть. Я не думаю, что это было бы рационально туда бросать такие дорогие аппараты.

Ниже: Аппарат «New Horizons»

Правда, есть совершенно альтернативный проект полёта за пределы Солнечной системы, но он немножко странный. Это инициатива, которая идёт от нашего российского миллиардера Юрия Мильнера, я думаю, про него уже многие слышали. Он дал сто миллионов долларов на развитие такого странного аппарата, который будет лететь "почти со скоростью света", процентов двадцать от скорости света, и за разумное время, за пару десятилетий сможет долететь реально до ближайших звёзд, исследовать сами звёзды и планеты, которые рядом с ними. Это удивительный аппарат.

Сам аппарат будет меньше напёрстка, совсем малюсенький, даже не наноспутник, а какой-то микроспутник, привязанный к световому парусу. И парус будет небольшой: это тоненькая светоотражающая плёночка размером три на три метра, всего лишь десять квадратных метров. Но на неё будет направлен луч очень мощного лазера, даже системы лазеров, которые своим световым давлением разгонят этот аппарат до очень большой скорости. И не один, конечно, если технология будет освоена, то таких микроспутников с маленьким лазерным парусом можно будет наделать сотни и сотни, и запустить их в разных направлениях к ближайшим звёздам. Это очень интересная инициатива, деньги уже есть, технологии пока нет. Но мы знаем, что деньги, в общем, часто стимулируют развитие новых технологий.

Нам надо, во-первых, сделать микроспутники, но это, мне кажется, уже понятно как: сегодня микрочипы достаточно маленькие и разумные. А вот световой парус пока непонятно как делать. Потому что на него колоссальной мощности свет будет направлен, и если эта тоненькая плёночка поглотит хотя бы одну миллиардную долю этой энергии, она вмиг испарится. Это должно быть вещество, абсолютно отражающее свет, ничего не оставляющее себе, идеальное зеркало. В прямом смысле идеальное — стопроцентно отражающее свет. Пока такого материала нет, но есть идеи как его сделать, многослойные интерференционные покрытия. Если будет освоена эта технология, то мы в ближайшие лет двадцать увидим полёты к звёздам. Не просто за пределы Солнечной системы, а очень далеко за пределы, реально за пределы, к другим звёздам. Это расстояния несопоставимые. Свет от Луны до нас идёт около секунды, от самых далёких планет — несколько часов, от ближайших звёзд — годы и годы. Годы идёт свет. Это рывок, который потребует новых технологий. Но есть надежда, человек рискнул ста миллионами, наверное, понимая, что технологии такие можно создать. Это интересная инициатива. Я рад, что это наш человек, это выпускник моего родного физфака МГУ.

Ниже: Юрий Борисович Мильнер и Стивен Хокинг

Интервьюер: Может быть, что-то уже создано из нового типа двигателей, которые бы позволили отправить аппарат на большие расстояния?

Владимир Георгиевич: Нет, пока реактивные двигатели не годятся для этой цели. Те, что есть, а есть пока только химические двигатели: топливо, кислород, сжигание — обычные наши ракеты. На этом никуда не улетишь, мы с их помощью с трудом до планет долетаем. Есть направление следующего шага. Следующий шаг — это атомные, ядерные реактивные двигатели, которые, конечно, намного мощнее, намного экономичнее, чем наши химические, так же, как атомные электростанции лучше, чем сжигать нефть и газ.

Ниже: Атомный ракетный двигатель

Но их до сих пор побаиваются. Они не очень экологичны, это всё-таки радиоактивное вещество. Их пытались освоить в шестидесятые годы: и у нас был создан атомный ракетный двигатель, и у американцев был создан. Их испытали, они вроде заработали. На стендах, тут, на Земле. Но их не рискнули использовать для космических аппаратов. Для военных они неинтересны, военным далеко летать не надо — с одного континента на другой надо бомбу перекинуть, дальше им некуда. А когда что-то не интересно для военных, оно сразу тормозится в своём развитии. Космонавтика всё-таки заточена на военные цели. И атомные двигатели пока остались недоразвитыми, недоиспользованными. Но есть надежда, что мы на них перейдём, и тогда в сочетании атомный источник энергии + плазменный ракетный двигатель, который с огромной скоростью выкидывает вещество, это, вообще говоря, уже заявка на межвёздные путешествия. Но всё-таки не человека. Человек очень тяжёлый, человеку нужно много всего. Робот весит килограмм, от силы сотню килограммов. А полёт даже одного человека вдаль это тонны и тонны. Сразу мы упираемся в размеры и вес самого человека, в то, что ему нужно кушать, дышать, пить, купаться, менять одежду, и мало ли что ему надо. Всё это делает ракету неподъёмно тяжёлой, двигатели невероятно мощными и деньги невероятно большими на сооружение вот этого всего. А роботы лёгкие, надёжные, быстрые. Наверное, полетят за пределы Солнечной системы уже скоро.

Интервьюер: Расскажите о наиболее выдающихся конструкторах, инженерах, которые этих роботов создают.

Владимир Георгиевич: Мы знаем имена главных конструкторов эпохи Королёва, был даже совет главных конструкторов: Бармин делал космодромы, Королёв делал ракеты. Но это генералы, а воюют солдаты. Генералы просто контролируют весь этот процесс. Да, они выдающиеся в своём смысле, как организаторы этого производства, как люди, понимающие что и когда надо делать.

Ниже: "Совет Главных конструкторов". Слева направо: В.П. Бармин, В.П. Глушко, С.П. Королёв, Н.А. Пилюгин, М.С. Рязанский, А.Ф. Богомолов. Байконур. 1957 г.

Но я даже не знаю каких-то великих имён нынешних организаторов. Есть просто предприятия. Например, предприятие имени Лавочкина, так называемая "Лавочка", там делали замечательные зонды эпохи покорения Луны. Наши автоматы садились на Луну, брали пробы грунта и привозили их на Землю, никто ещё этого не повторил. Наши луноходы, да, пусть они были примитивными, но они бегали по Луне, не так как китайские, сто метров пробежал и сломался, а проходили десятки километров. Сегодня бы им нормальное научное оборудование, они бы ещё очень даже там поработали. Это всё там, "на лавочке", НПО имени Лавочкина.

Ниже: Семён Алексеевич Лавочкин

Кто делает сейчас, я их имена не знаю, но надеюсь, что они будут работать не хуже, чем предыдущие поколения инженеров. Я, например, восхищён «Луной-3», это наш первый аппарат, который сфотографировал обратную сторону Луны. Компьютеров тогда не было, электронных фотоаппаратов тогда не было, были обычные плёночные аппараты и какие-то там музыкальные шкатулки с пружиной вместо, грубо говоря, современных процессоров. А они летали и делали то, что лучше них никто в ту эпоху не мог сделать.

Ниже: Аппарат «Луна-3»

Мы опять возвращаемся к тому, что бросили три, почти уже четыре десятилетия назад, к созданию автоматических межпланетных аппаратов. Ясно, что несколько десятилетий — это разрыв традиций между старыми инженерами и современными. Наверное, мы будем наступать на те же грабли и совершать те же ошибки, делая открытия в этой инженерной области создания маленьких, но разумных аппаратов. Надо быстро набирать этот опыт. Американцы его не теряли, в этом их превосходство, а нам снова приходится догонять. Но мы видим на примере китайских инженеров, которые начали этим заниматься недавно и очень быстро набирают темп, очень быстро. Надо, может быть, у них теперь учиться тому, как делать космическую технику, и быстро совершенствоваться в этом направлении. Может быть у них, и у американцев, и у европейцев. В конце концов, единственный аппарат, севший на поверхность Титана, это Европейский аппарат — «Гюйгенс» — замечательная машина, не всё там было ладно, но он сел и работал на Титане. Бог знает, где этот Титан, но он долетел и работал.

Ниже: Аппарат «Гюйгенс»

Интервьюер: Снова обратим взор в космос. Расскажите, пожалуйста, в чём заключается парадокс Ферми?

Владимир Георгиевич: Парадокс Ферми — это старая история: в середине пятидесятых, когда многие были увлечены идеей связи с инопланетными цивилизациями, летающими тарелками, казалось, что цивилизации уже тут и так далее. И, самое главное, это были годы, когда на Земле в развитых странах очень стремительно и у всех на виду происходил технический прогресс. Начало XX века — только поехали первые автомобили и полетели первые самолёты. Середина XX века — освоена атмосфера, стратосфера, летают самолёты, носятся автомобили, а в конце пятидесятых ракеты в космос полетели. Технический прогресс был таким быстрым, что люди наивно экстраполировали это на далёкое будущее. Казалось, что через сто лет мы завоюем Солнечную систему, а через тысячу лет будем у соседних звёзд. Казалось, что так оно и будет. И тогда идея: значит, через несколько тысячелетий вся галактика будет наша, все сотни миллиардов звёзд. Хорошо. А что, кроме нас нет в космосе других разумных? Было бы странно, если бы их не было. А что, они не могли на несколько тысячелетий раньше нас начать этот бурный технический прогресс? Так почему же они ещё к нам не прилетели. «Где же они?!» — сказал Ферми.

Ниже: Энрико Ферми

Он, конечно, издевался над теми, кто так наивно верил в технику и развитие земной цивилизации. Это было сказано с издёвкой, но, как любая издёвка, оно стало таким почти афоризмом — «Где же они?» А действительно, где же они? А ведь эта надежда на развитие цивилизации не потеряна, мы по-прежнему быстро развиваемся, закон Мура — каждые два года процессор увеличивается в десять раз в своих возможностях, наши компьютеры сейчас невероятно мощны. Долго ли это будет продолжаться, и чем это кончится. И вообще говоря, это настораживает: если их нет уже здесь, значит, через тысячу лет нас не будет уже там. А что же тогда с нами произойдет. К чему приведёт этот технический прогресс столь стремительный, если мы не освоим всю галактику? Что Земля сколлапсирует? Цивилизация сама себя убьет, отравит, взорвёт? К чему всё это приведёт? К чему это привело у них, которые раньше нас стали развиваться на других планетах.

Мы довольно молодая цивилизация. Земля родилась спустя десять миллиардов лет после Большого взрыва, десять миллиардов лет было у Вселенной, чтобы наплодить другие цивилизации, чтобы заселить нашу галактику разумными существами. Где же они? Вот он, парадокс Ферми: мы ожидаем сплошь оккупированную разумными существами галактику, а видим её абсолютно пустой от проявления цивилизаций. Земля уже в радиодиапазоне очень яркий объект, она шумит на всю галактику. Мы уже космические аппараты к другим звёздам отправляем, а в ответ тишина. Мы уже полвека пытаемся услышать радиосигналы из космоса, и не слышим их. Хотя аппаратура стала невероятно чувствительной. Мы уже прослушиваем весь радиодиапазон: от самых коротких до самых длинных волн. Всё, что проходит сюда, к поверхности Земли сквозь ионосферу, мы прослушиваем прямо канал за каналом. И тишина. Никто нам ничего не передаёт. Мы посылаем свои сигналы, правда, недавно стали посылать, они не очень далеко улетели, но пока тоже никто не отозвался. Вот это "великое молчание Вселенной" и есть парадокс. Мы быстро развиваемся, а больше никого нет. Как это так, что же с ними случилось?

Интервьюер: На ваш взгляд, как это можно объяснить?

Владимир Георгиевич: Не знаю. Для себя я нашёл ответ на молчание Вселенной. Ответ такой: мы прослушиваем радиосигналы, потому что это наиболее понятный для нас способ космической связи, мы со своими спутниками связываемся по радио и так далее. Но может быть те, которые ушли вперёд, уже давно забыли про радио, как мы забыли про многие средства связи: про голубиную почту или что-нибудь такое примитивное. Сто лет назад радио оказалось прорывом, это было единственное средство дальней связи. А сегодня... кто сегодня слушает эфирные радиоприёмники? Мы получаем по оптоволокну сигнал в свой компьютер, в свой телевизор. А оптоволокно не шумит на всю Вселенную, оно не выпускает из себя сигнал. Это только наши останкинские мощные телепередатчики, в основном, в космос выбрасывают информацию. В этом году мы перешли с аналогового телевидения на цифровое, а для цифрового эфирное вещание не лучший способ. Если они давно уже перестали вещать в эфир, то что мы услышим.

Можно сказать, что они же должны со своими спутниками по радио говорить, значит, этот сигнал может и до нас дойти. Давайте посмотрим, что сейчас со спутниками происходит. Уже с ближайшими спутниками мы общаемся по лазерному лучу. Уже есть разработки, они будут в ближайшие годы, со спутниками на орбите вокруг Марса общаться по лазерному каналу. Лазер намного эффективнее. Радио довольно медленное, низкая частота, мало мегабит в секунду можно передать, а по лазерному лучу гигабиты летят в секунду. Если так дело дальше пойдёт, то и мы перестанем в космос излучать радиосигналы. Единственные кто, наверное, ещё долго не откажется от радио, это военные. Их радиолокаторы прощупывают околоземное пространство: и их, и наши, и всех, кто занимается серьёзной обороной страны, прощупывают космос: кто летит, наши/не наши спутники. От этого, видимо, трудно отказаться, радиолокация — это единственный способ пока. А что такое военный радиолокатор, это мощный радиовыстрел, мощный всплеск энергии, брошенный в космос, и кусочек от неё отражённым от спутника приходит на Землю. А куда вся остальная [девается]? Остальная энергия радиоимпульса уходит в далёкий космос. В нём нет никакой информации, это не послание внеземным цивилизациям, это просто ба-бах. И мы такие ба-бахи время от времени получаем из космоса, ведь уже пятьдесят лет мы его прослушиваем и нельзя сказать, что мы вообще ничего не получаем. Мы разумного сигнала не заметили, но вот такие радиовспышечки бывают, приходит из космоса. Может быть, это как раз их системы противоракетной обороны там посылает по своим нуждам сигналы, а часть из них доходит до нас. Я очень на это надеюсь, что всё-таки они там есть. Где же они? Они там, занимаются своими делами и не интересуются нами.

Интервьюер: А как вы думаете, теоретически могут когда-нибудь стать возможными межзвёздные экспедиции, чтобы прямо полететь и проверить?

Владимир Георгиевич: Вы имеете в виду экспедицию человека.

Интервьюер: Да, теоретически.

Владимир Георгиевич: Теоретически это возможно уже и сегодня. Ещё в семидесятые годы были первые вполне инженерно проработанные проекты звездолётов, вполне осуществимые на основе технологий уже созданных на Земле. Они продолжаются и сейчас — звездолёт «Дедал» и другого типа. Но если оценить стоимость этих проектов, окажется, что ни одна страна... Во-первых, на что они способны. Они, конечно же, со скоростью света летать не будут, они будут летать с хорошей скоростью, так, чтобы, может быть, за пятьдесят лет, за восемьдесят лет до ближайших звёзд долететь. Но ближайшие звезды, честно говоря, не очень нас интересуют. А, скажем, до ближайшей тысячи звёзд, это уже потребуется смена поколений, то есть, надо будет запускать родителей, чтобы их дети или внуки [долетели]. В этом тоже ничего страшного нет, это нормальный процесс. Это было бы интересно. Но стоимость невероятная, то есть, вся индустрия земного шара, все богатые развитые страны на десятилетие должны заняться производством одного такого звездолёта. Понятно, что никто на это не решится. Те деньги, что мы отпускаем на космонавтику — мы, американцы, китайцы — это доли процента от бюджета страны. А бросить весь бюджет на такие проекты... В чём их смысл — совершенно непонятно.

Ниже: Один из концептов звездолёта «Дедал»

Интервьюер: А какой на ваш взгляд будет космонавтика будущего?

Владимир Георгиевич: Не знаю, смотря о каком будущем речь. Космонавтика сейчас замедлила темпы своего развития и, наверное, она так эволюционировать будет в ближайшие десятилетия более или менее понятно — это Луна и Марс. Космонавтика в смысле человека или вообще?

Интервьюер: Вообще.

Владимир Георгиевич: А, ну вообще она очень разнообразна. Сейчас многие частные фирмы занялись космонавтикой, это замечательно, они очень рационально используют те небольшие деньги, что имеют. И спутники стали чрезвычайно разнообразными. Например, все мечтают в ближайшие годы космический интернет создать, и уже многие этим занялись. И это к нам прямо, без всякого контроля со стороны крупных фирм или политических каких-то амбиций, просто из космоса будет приходить сигнал на наши гаджеты. Это здорово. И, конечно, этому будут всячески препятствовать многие правительства, которые не хотят этого. Но коммерция всё равно перебьёт это дело, как перебивала всегда. В этом направлении всё понятно.

А вот в направлении пилотируемой космонавтики, мне кажется, какой-то разброд. Китайцы собираются большую космическую станцию сделать, то есть, они идут шаг за шагом за нами и за американцами, и ещё некоторое время будут у Земли. Мы собираемся на Луну, уже эти планы к тридцатому году опубликованы. Не знаю, как они, состоятся или нет. Американцы, очевидно, собираются на Марс, на Луне им делать нечего, им надо вновь быть на frontiers, на самом передовом рубеже, они хотят доказывать всем, что они в технологиях лидеры. Вот это вот, наверное, на ближайшие десятилетия круг тех задач, которые пилотируемая космонавтика решит. Дальше... дальше очень трудно себе что-то представить, очень трудно. Я больше, чем на тридцать лет вперёд, в этой области не могу замахнуться. Спросите у братьев Райт, что будет через тридцать лет после того как их первая этажерка поднялась на пять метров и пролетела триста метров. Они могли бы сказать, что в начале Второй мировой войны, а это как раз тридцать лет спустя, может, тридцать пять, полетят реактивные самолеты (первые реактивные самолеты полетели уже в начале сороковых)? Нет, конечно! Ничего подобного они не могли себе представить. Так же и нам трудно представить развитие космонавтики, потому что она развивается очень неравномерно. Как только она становится нужна каким-то крупным структурам — военным, политикам, а сегодня бизнесменам — так она делает рывок. Как не нужна — она на десятилетия может остаться в стопорном состоянии, в латентном состоянии. Прогнозы очень трудно делать.

Интервьюер: Спасибо.

===================

Источники:

SciTeam

Наука | SciTeam

Астроном, кандидат физико-математических наук Сурдин Владимир Георгиевич о полётах в пределах Солнечной системы, о роли человека в космосе и будущем космонавтики.

Стенограмма: @Bioluh

Интервьюер: Владимир Георгиевич, здравствуйте.

Сурдин Владимир Георгиевич: Добрый вечер.

Интервьюер: Говорить мы будем про полёты по просторам Солнечной системы и про человека в космосе. И наш первый вопрос: Владимир Георгиевич, как изменились космические аппараты за минувшие полвека?

Владимир Георгиевич: Аппаратами мы называем обычно беспилотные: спутники, зонды, которые летают к планетам. И они, конечно, очень сильно изменились. То, на чём летают люди, называется космический корабль, и они изменились незначительно. Конечно, электроника эволюционирует, но в принципе тяжёлого человека с большим запасом еды, топлива, воды запускают примерно одними и теми же ракетами, на одном и том же месте, на тех же космодромах. А вот маленькие аппараты изменились принципиально, тоже благодаря электронике. Раньше они были тяжёлые, неповоротливые, недолго живущие, приходилось каждый раз запускать новые, когда ломались старые. Сегодня они очень долго живут, имеют очень маленький размер. И мы даже говорим про наноспутники. Нано! Вот так в кулаке можно его держать.

Ниже: Наноспутник — ESTCube-1

И они делают вполне приличную работу. Так что спутники стали разнообразными. Зонды, которые к планетам летают, тоже стали очень разными. Например, последние аппараты, долетевшие до Марса, именно последние, имели размер с портфель: три нанокуба. Как большой термос. И они вполне выполнили свою задачу. В этом смысле эволюция происходит, наверное, такая же быстрая как в любых гаджетах, которые нас окружают.

Интервьюер: А почему не изменяются корабли, которые предназначены для людей?

Владимир Георгиевич: Потому что не изменяется сам человек. Он каким был в скафандре сто килограмм весом, пол кубического метра объёмом; он хочет дышать, хочет пить, есть и так далее. Естественно всё это приходится сохранять: все системы жизнеобеспечения, чтобы поддержать человека, все системы связи. Они, конечно, компактными становятся, приспосабливаются под человека, а человек не меняется, поэтому и не меняется ни масса кораблей, ни дальность их полета. Пятьдесят лет назад летали к Луне и сейчас примерно на таких же полетят к Луне. Потому что туда надо транспортировать таких же людей. Если бы человек миниатюризировался, стал бы маленьким, плотненьким, не ел, не пил, то, конечно, и космический корабль бы изменился. Пока человек как он есть остаётся, то и техника примерно те же масштабы имеет. Конечно, она стала более надёжной, менее дорогой, это понятно, но, в общем, человек диктует масштабы той космической техники, которая для него создаётся.

Интервьюер: Вы неоднократно говорили, что пилотируемая космонавтика уходит в прошлое. Расскажите, пожалуйста, об основных доводах заменить человека роботами в космосе.

Владимир Георгиевич: Наверное, я не совсем это говорил. Пилотируемая космонавтика осталась в прошлом, она почти не набрала новых функций. Как летали вокруг Земли на высоте 400 км, так год от года, десятилетия за десятилетием и летают.

Для чего там летает человек? В основном для того чтобы изучить его самого, чтобы понять как он там себя чувствует, что он может, чего не может, чем ограничены возможности самого человека. Но это уже давно изучено. Да, первые полёты на неделю кончались тем, что космонавты прибывали на Землю в разбитом состоянии: они страдали от неподвижности, от зажатости в маленьком корабле, от невесомости. Сегодня научились продлевать активную жизнь космонавта на орбите до года. Научились. Нашли способы гимнастики, питания. Но всё это не бесплатно. Например, эта гимнастика отнимает время от научных экспериментов, и человек уже, как оператор, как управляющий приборами, какими-то опытами на орбите, становится малополезным на орбите. Он в основном заботится о своём здоровье. Он поддерживает системы жизнеобеспечения, постоянно ремонтирует на космической станции туалеты, питьевую воду, заменяет баллоны, фильтры для дыхания, фильтры для поглощения углекислоты. То есть, обеспечивает себя. Но ведь не для этого мы его туда запускали. Нам человек на орбите в первое десятилетие космонавтики нужен был как оператор способный навести фотоаппарат на нужное место Земли, сфотографировать, перемотать пленку. Он обеспечивал работу механизмов на орбите, которые без него не работали бы. Сегодня они работают прекрасно без человека. Сегодня все задачи космонавтики выполняет автоматика. Это что касается вокруг Земли.

Теперь о далёких полётах. 1969 год, полёт на Луну. Могли мы тогда сделать то с помощью роботов, что сделали люди: собрать сотни килограммов лунного грунта, поставить на Луне и правильно сориентировать нужные приборы (сейсмометры привозили, отражатели лазерного света) и так далее? Нет, без человека тогда это было невозможно. В эту же эпоху мы запускали своих самых передовых роботов — советские луноходы. Что они сделали? Да почти ничего. Вот тогда ясно было, что роль человека нельзя заменить каким-то механизмом. Да, чуть позже американских полётов мы привезли с Луны несколько [порций] по 100–150 грамм лунного грунта. На это наши роботы были способны. Но это, конечно, капля по сравнению с тем, что доставили космонавты из сотен мест на Луне, из разных точек Лунной поверхности, тысячи образцов грунта. Они до сих пор исследуются, и до сих пор каждый месяц можно найти статью с открытиями, сделанными при изучении лунного грунта. Космонавты выполнили свою роль, на которую роботы тогда были неспособны.

Сегодня другая история. На Луне работают роботы, сегодня китайские, они уже два раза садились на поверхность Луны. Да, они ещё не совершенны, но они гораздо дешевле, чем организация полёта человека, и какую-то свою роль они выполняют. На планетах — Венера, Марс и дальше — работают только роботы, и сегодня мы не можем послать туда человека. Можно сказать, что последние сорок или почти пятьдесят лет пилотируемая космонавтика топчется на месте. Но зачем вкладывать деньги в то, что не развивается. Надо либо отправлять человека дальше, либо оставить его на Земле и на эти ресурсы, на эти деньги отправлять сотни и сотни интересных для науки роботов.

Не только учёные заботятся о полёте человека, есть ещё, конечно, какой-то общественный резонанс, есть какая-то национальная гордость: «Наш человек на орбите». У соседей нет космонавтов, а у нас есть. Да, это стимулировало космонавтику в первые годы её развития. Сегодня попробуйте вспомнить, у какой страны не было космонавта. Почти все экономически развитые страны, и не очень развитые уже, своих космонавтов имеют. Мы уже не помним их имена, мы уже не знаем, кто сегодня на орбите, представители какой национальности именно сегодня работают на МКС. Это стало рутиной. Может быть, следующий рывок опять будет за человеком. Например, научную станцию на Луне, наверное, вновь придётся делать пилотируемой. Человек более динамичен, более интеллектуален, чем робот, он, может быть, как профессионал там нужнее будет. Но когда это станет интересным для науки, мы это сделаем, но сегодня, да ещё и вчера и завтра, человек пока никакой важной функции в космосе не исполняет. А роботы делают крайне полезные вещи. Что говорить, у каждого из нас GPS или ГЛОНАСС навигатор, мы пользуемся интернетом, который через спутники проходит к нам. Я не буду перечислять, все понимают, что космонавтика не пилотируемая, автоматическая, сегодня часть нашей жизни. А какую часть нашей жизни люди на орбите поддерживают, что они реально для нас делают, что они продвигают? Они как морские свинки (в хорошем смысле, как лабораторное животное, которое надо было изучить в космосе) свою функцию выполнили.

Больше, чем на год, по объективным причинам, человека в космосе оставить нельзя даже на околоземной орбите. Доза радиации, которую он получает, не запредельная, но уже вполне опасная для его жизни. Дальше никто рисковать не будет. Полёты в открытый космос, то есть, за пределы земного магнитного поля, атмосферы, ещё большую нагрузку на здоровье человека окажут. Надо либо найти способ избежать этого, либо перестать эксплуатировать людей в космосе, и, сэкономив эти деньги, начать стремительно развиваться с помощью роботов. В конце концов, надо сопоставлять полёты в космос с другими аналогичными прорывами. Были прорывы, например, в глубины океана. Да, люди добрались до Марианской впадины, в 60-м году туда опустился батискаф. Отметили — люди были в самой глубокой точке мирового океана. И всё. И на шестьдесят лет почти, ну, на пятьдесят, закончились ныряния человека в Марианскую впадину. А что, там роботы не были? Были. Они дешевле, они надёжнее, никто не рискует своим здоровьем, они работают там и изучают её.

Полёт на Марс. 15 лет почти работал маленький марсоход Оппортьюнити. 15 лет! За это время человек не только умер бы от радиации, он бы уже разложился там, потому что доза колоссальная. А Оппортьюнити бегал и бегал, пока не надоело. Сейчас там уже 6 лет бегает другой. Это дёшево, это полезно. Когда человек первый раз попадёт на Марс, это будет лишь в том случае, когда станет выгодно. Выгодно для экономики, для науки, для следующего продвижения. А пока роботы идут вперёд, и хорошо.

Ниже: Марсоход Оппортьюнити (Opportunity)

Интервьюер: Если уж мы заговорили о человеке на Марсе, мы бы хотели узнать, насколько вам в принципе реализуемой и экологичной кажется идея терраформирования Марса и дальнейшего заселения.

Терраформирование — изменение климатических условий планеты, спутника или же иного космического тела для приведения атмосферы, температуры и экологических условий в состояние, пригодное для обитания земных животных и растений.

Владимир Георгиевич: Это даже не фантастика, это фэнтези пока. Её можно обсчитать, конечно, если поставлена задача "переделать планету для жизни человека". Можно посмотреть, а можем ли мы переделать Марс для того, чтобы люди жили там. Конечно, как на Земле они не будут жить, такого комфорта не будет, но хоть какой-то минимальный набор жизненных потребностей там удовлетворить. То есть, пить воду, дышать без скафандра… Терраформирование предполагает атмосферу как у Земли, озёра, реки, какую-то нормальную окружающую среду. На Марсе её пока мы не видим, из чего можно было бы создать. Атмосфера — это азот, кислород, вода. Ну, вода на Марсе есть, пока замерзшая, но если приложить большие усилия... даже трудно понять какие. Мы считали: весь наш ядерный арсенал российский, американский, северокорейский, в общем, все атомные бомбы собрать на Земле и бросить их на марсианские полярные шапки — всё равно ничего хорошего не получится. Растопим пару кубических километров льда, реки от этого не потекут. Нужен какой-то более мощный источник энергии. Астероиды можно бросать на Марс. Правда, это не очень экологично, но, в конце концов, надо же переделать планету. Воду мы там создадим. А вот атмосферу не из чего создавать. Мы дышим кислородом и азотом. Нам надо, чтобы давление вокруг нас было достаточно большое. При низком давлении у человека закипает кровь, выделяется азот. Из чего, где взять газы для наполнения марсианской атмосферы? На Марсе маленькая сила тяжести — в 2,5 раза меньше, чем на Земле — поэтому атмосфера должна быть очень объёмистой, очень массивной, чтобы создать такое же давление, которое комфортно нам в жизни на Земле. Не из чего, нет этого ресурса, пока мы его не нашли на Марсе. Поэтому терраформирование Марса это такая фантастика неподтверждённая наукой.

Можно ограничиться таким подходом: давайте сделаем локальную среду. Подземные города небольшого объёма, рассчитанные на миллион человек. Марс не особенно большая планета, там не будет миллиардного населения. Это возможно. Можно с Земли привезти часть атмосферы, можно на Марсе из воды, расщепив её на водород и кислород, создать немножко газа для дыхания. Наверное, вот такой подход, такое локальное формирование искусственной среды для обитания человека, я думаю, когда-нибудь замахнётся на это наша цивилизация. Но на переделку всей планеты ни энергии, ни ресурсов, ни запасов полезных веществ мы пока на Марсе не видим. Так что рано об этом говорить.

Интервьюер: Какая планета или спутник сейчас представляет наибольший интерес для исследователей?

Владимир Георгиевич: В Солнечной системе немало таких планет. Марс, конечно, прежде всего, это планета, на которую надо почти все ресурсы бросить. Не все, но почти все. Потому что там очень много уже открытого, но не до конца исследованного. Есть спутники планет-гигантов. Вообще-то говоря, про Луну тоже нельзя забывать, это спутник, который у нас в руках: до него всего три дня полёта, а то и быстрее. Это спутник, который уже надо осваивать. Мы уже очень многое знаем про Луну, мы не ожидаем каких-то сногсшибательных открытий, её просто нужно осваивать и изучать.

А есть спутники, которые ещё почти не исследованы, но крайне привлекательны. Это Европа (спутник Юпитера) и Энцелад и Титан — два спутника Сатурна. Энцелад и Титан совершенно разные.

Ниже: Энцелад

Энцелад маленький, 500 км, но под его ледяной корой есть жидкий океан, мы его видели, мы его щупали. Из трещин ледяной коры бьют гейзеры, пар и вода оттуда вырываются, и мы уже знаем, что это вода, что она солёная, что там, на дне этого океана, какие-то, скорее всего, термальные источники, тёплые выходы из-под коры. А это питание для микроорганизмов. Тот, кто живёт подо льдом, не видит Солнце, ему надо чем-то другим питаться и откуда-то брать энергию. У нас в глубине океана это чёрные курильщики — горячие выбросы богатой минералами воды. Если такие же есть на Европе, спутнике Юпитера, и на Энцеладе, спутнике Сатурна, то там условия для жизни будут не хуже, чем у нас в глубине океана.

Ниже: Титан

Ну, а Титан — это вообще потрясающая вещь. Это огромный спутник. Даже неудобно называть его спутником, это почти настоящая планета, она вдвое меньше Земли. Но там атмосфера почти Земная, из азота состоит. Чем мы дышим? Азотом и чуть-чуть кислорода. Вот в этой комнате 80% азота и 20% кислорода, для нас это родная атмосфера. На Титане точно такая же, только кислорода нет. Ну, кислород можно с собой привезти. Но главное – для нас она не ядовита. Скажем, если я на Марсе вдохну, это будет чистый углекислый газ, для меня это яд, или в облаках Венеры буду летать на каком-то аэростате и вдохну — это углекислый газ, для меня яд. Я должен быть изолирован от атмосферы этих планет. А на Титане ничего страшного, ну, азот — вдохнул-выдохнул. Кислород в бачке подмышкой. Но прохладно там. Прохладно — это хорошо, всегда можно согреться. Вот когда слишком жарко, не знаешь, что делать. На Венере плюс 470 по Цельсию, и не охладишься, сгоришь моментально. А на Титане минус 180. Да, оделся потеплее, подогрев в каком-нибудь виде, изнутри или снаружи, и ты можешь по ней гулять, по этой маленькой планете. И не только гулять, ты можешь летать, надев крылья на руки. Серьёзно. Плотная атмосфера и при этом низкая сила тяжести — в семь раз меньше, чем на Земле. Надел крылья и полетел. Лёгкий скафандр, давление атмосферы почти такое же, как на Земле, не нужен этот [тяжёлый] скафандр, который тебя от вакуума спасает. Нужен просто тёплый костюмчик, крылья, бачок с кислородом — и полетел. Фантастика! А по части самого Титана, конечно, условия для жизни там не очень подходящие: там в виде жидких озёр и океанов запасы сжиженного газа — озёра из метана, этана, пропана, бутана и прочих наших любимых газов, которые в конфорке на плитке у нас горят, там это всё плещется. Не знаю, можно ли жить в такой среде. Но под грунтом Титана жизнь возможна: там много замерзшей воды, там тепло на большой глубине, и когда-нибудь мы копнём и посмотрим, что там развивается. А как место для колонизации... Вот говорят, терраформирование — Титан уже террасформирован! Он уже почти готовая Земля. Только согреться надо. Согреемся, дело нехитрое, любой компьютер будет у нас обогревать маленький кабинет, потому что там кулеры работают в компьютере.

Это не шутка, это серьёзно, Титан очень привлекателен. Плохо, что до него далеко лететь. Сатурн не близко. Но, если куда человека и посылать (не роботов, а человека), то я в первую очередь советовал бы на Титан. Это замечательная маленькая планета. И она нам очень пригодится как запасная планета, когда на Земле станет невыносимо. Либо невыносимо жарко, либо ещё по каким-то причинам невыносимо. Титан вполне оправдает себя. Кстати, площадь его поверхности примерно такая же, как площадь наших земных континентов. У нас на Земле что: три четверти океан и четверть суши, а на Титане она почти вся суша, вот, пожалуйста, миллиард человек или два, или три миллиарда плечом к плечу согреются и будут жить.

Интервьюер: Вы ещё упомянули Луну, что она очень значительна, какие здесь направления исследований сейчас?

Владимир Георгиевич: Когда-то на Луну были расчёты у военных. Когда в начале шестидесятых только начались полёты на Луну, военные интересовались поверхностью Луны как некой площадкой для размещения ракет, шпионских, разведывательных аппаратов, телескопов и так далее. Но быстро поняли, что Луна не годится, в военном смысле она себя не оправдала: слишком далеко, слишком открыта она для потенциального противника и так далее. Сегодня у военных, по-моему, никаких планов на Луну нет. И, мне кажется, именно поэтому исследования Луны сильно притормозились. Всё-таки на космонавтику основной поток финансов идёт, конечно, по заказам военных, это все прекрасно знают, что большая часть спутников, самых дорогих спутников, прежде всего оборонные задачи решают. На Луну теперь смотрят только учёные, как на новое небесное тело. Это прямо музей прошлого Солнечной системы. То, что на Земле очень быстро стирается из памяти нашей планеты. О чём помнит Земля? О последних сотнях миллионов лет, всё остальное ветер, вода, эрозия почвы, движение океанского дна всё стирают. А Луна помнит о нескольких миллиардах лет прошлого. То, что мы видим сегодня на Луне, вот эта картинка лунной географии сложилась примерно 3,5–4 миллиарда лет назад. Это музей прошлого даже на поверхности. А внутри ещё интересней будет. Потому что там нет такой геологической активности, которая на Земле всё перемалывает, там многое сохранилось в первозданном виде. И для учёных это, конечно, замечательный музей прошлого.

Для энергетики Земли Луна может пригодиться, если мы перейдём к использованию термоядерной энергии. Пока только первые шаги сейчас делаются. Первый термоядерный реактор сейчас сооружают, который, может быть, начнёт оправдывать себя, то есть, давать электроэнергии больше, чем потребляет на саму термоядерную реакцию. Во Франции делается такой экспериментальный термоядерный реактор. Если он заработает, если окажется, что термоядерная энергетика может конкурировать с атомными электростанциями, с нефтяными, с газовыми, то Луна станет привлекательна как источник топлива. Там в тонком слое лунного грунта (буквально несколько сантиметров толщиной) довольно много редкого изотопа гелия — гелий-3. Мы обычно на земле шарики надуваем и прочее гелием-4, это более тяжёлый изотоп. Его у нас тут не так чтобы много, но можем добыть, но он никому не нужен, кроме как аэростаты им надувать. А гелий-3 — крайне калорийное топливо для термоядерных электростанций. На Земле его нет, а вот на Луне он есть. Если окажется, что земные электростанции в нём нуждаются, то всё, Луна станет привлекательной для добычи гелия-3. Пока трудно сказать, произойдёт это или нет. А для учёных она, безусловно, привлекательна, и надо там приспосабливаться.

Ниже: ITER — Международный экспериментальный термоядерный реактор

На Луне нет пока достаточного количества воды, и вообще нет атмосферы. Так что научная станция на Луне обойдётся в разы, я думаю, в сотни раз дороже, чем наземная станция. Но это было бы интересно. Небольшую научную станцию, я думаю, такие страны как мы, Китай, Америка, объединённая Европа могли бы там поддерживать, и это будет намного полезнее для развития пилотируемой космонавтики, чем сидеть на МКС, даже в психологическом плане. Космонавты на МКС хорошо знают: случись что, они прыгают в свой космический аппарат, какой-нибудь Союз, или там следующие скоро полетят, американские, и через полчаса они на Земле. Задержка связи никакая, помощь с Земли за сутки может к ним прийти и так далее. На Луне этого не будет. Задержка радиосвязи небольшая, поговорить с Луной можно будет, полторы секунды туда, полторы обратно. Но помочь «лунатикам» мы быстро не сможем, вернуть их на Землю мы быстро не сможем. Это значит, что надо будет привыкать к такой межпланетной жизни — улетели, и вы сами по себе, ваша жизнь в ваших руках. Это будет хороший следующий шаг.

Американцы сейчас задумали окололунную базу, на орбите вокруг Луны. Да, это дешевле, чем посадки, но мне кажется, это не очень продуктивный шаг. Он какой-то промежуточный, которого можно было бы избежать и сразу на поверхности Луны создать полноценную базу. Скорее всего, в районе полюсов, Северного или Южного. Вероятно, Южного. Там есть залежи льда, мы уже точно знаем, просто видели их, разведали, там есть залежи водяного льда, а это значит, что с Земли не надо будет возить воду. А вода — это ведь не только попить или сварить суп, вода, расщеплённая на водород и кислород, это ещё и топливо. Водород и кислород — прекрасное ракетное топливо. Энергия для этого солнечная, на Луне её хоть отбавляй. Так что, найдём воду, это будет и для людей жизнеобеспечение, и для ракет заправка.

Луна мне кажется перспективной во всех отношениях. Хотя она, вроде, уже не привлекательна: «Были уже на Луне». Да кто был? Одним шагом только, одной ногой наступили и вернулись. А, собственно, не поняли, можно ли жить и работать там. Я читал все отчёты о полётах Аполлонов туда: за трое суток работы в скафандре тренированный, молодой, сильный космонавт (у американцев это астронавты) до конца выкладывается и полностью теряет работоспособность, практически. Три дня работы в скафандре на Луне изматывают человека до предела. Это значит, что мы не научились. Так же точно как первые полёты на космических кораблях за несколько суток изматывали человека, а сегодня они год там работают и вроде неплохо себя чувствуют, на Луне надо учиться работать. Создавать скафандры удобные для работы, или какой-то микроклимат и внутри станции, чтобы без скафандра работать, и к этому дело идёт. Так что я "за" Луну. Я "за" полёты человека на Луну, вот это интересно.

===================

Источники:

SciTeam

Наука | SciTeam