Озарения
приходят внезапно, это все знают. И человеку, может, совсем не обязательно для
этого трудиться.
Мне тоже
повезло, и меня посетило озарение. Странное, конечно, озарение. Как будто
больше ничего не осталось, берите, что дают.
В общем,
оказалось, что я хочу резать по дереву. А куда резать? Профессия моя даже
близко не около ножей. И даже не около дерева. Неинтересная, одним словом,
профессия. Больше теоретическая.
И вот меня
осенило. И я месяц хожу и страдаю. Потому как ни ножа подходящего, ни деревяшки
нет.
Ладно. Знакомые,
конечно, удивились такому желанию. Но, конечно помогли. Сказали: «Вот, мол,
очень даже резчик по дереву. Ничего, что он бородатый, он очень довольно милый
человек. Иди, научит. И ножик даст».
Пошла. Хотя и
страшновато, мужик-то на лесника похож, а потребность в резании дерева
сильнее.
— Что, —
говорит, — желаете? На досточке или так, как бог на душу положит?
— Хочу, —
говорю, — и всё. А как не важно. Начинайте, — говорю, — учить.
— Вы, — говорит,
— должны понимать такое, что вы можете остаться натурально без пальца. По
первости, — говорит, — такое бывает.
— Не извольте
сомневаться, — отвечаю, — пальцев-то у меня не две штуки. Авось и хватит на
обучение.
Порешили. Даёт
он мне нож. Резак называется. И даёт деревяшку.
— Начинайте, —
говорит. — Вот этот палец, к примеру, сюда, а вот этот так расположите. И того.
Должно получиться, ежели не дура.
Всё моё прошлое
историческое развитие неоднократно показало, что, бывает, и дура. Но бородатому
мужику с ножом я, конечно, ничего не сказала, а стала делать, как он
говорит.
Раз делаю, два.
Гляжу, вроде и стружка пошла. Сдвинулось дело. Дал мне мужик чурочку, рисунок,
резак и отправил домой. Развивать навыки.
— Сделайте, —
говорит, — к примеру, мне вот такое к следующему разу.
И тычет пальцем
в рисунок. А там, извините, человек. Нос у него, голова, все как
положено.
— Я, — говорю, —
конечно, извиняюсь. Я ещё, может, круглую голову делать пока не умею. А нос на
квадратной голове смотрится неудобно. Нельзя ли без носа? Глаз хорошо,
изображу.
— Нету, так
нельзя, — говорит мужик, — нос должен быть обязательно. Это не какой-то там
непонятный гражданин. Это, извините, богиня Макошь. И тут своеволие не
приветствуется. Вот тут на чертёжике всё нарисовано: сначала делаешь так, потом
отфигачишь тут. Потом подравняй, это всё-таки божественная личность, тут надо
строго. А потом, — говорит, приноси. Я посмотрю.
Я, может, ничего
не поняла, но домой пошла. С чурочкой и чертёжиком. И начала резать. Конечно,
не со всей дури: богиня всё ж таки. Понимать надо.
Режу час, режу
два. Гляжу, толку никакого: не проглядывается божественная сущность. Ладно, думаю,
пойду поем. Сил прибавится, тогда, может, и дело интересней пойдёт.
Не пошло.
Видимо, не в этом дело было.
Пошла к зеркалу
поглядеть, как глаз, к примеру, выглядит. Вот тут надо отрезать, вот тут не
надо. И плечи. Плечи отпилить. Ну, то есть не плечи, а деревяшку наш плечом.
Что её ножом-то колупать? Расстройство одно.
Так и ходила два
дня к зеркалу — глядеть, что и где отрезать и как оно расположено. Получилась, мало
что не богиня, а какая-то девка деревенская. Курносая. И руки не то чтобы
аккуратные.
Хорошо. Через
два дня принесла мужику на осмотр. Мужик смотрел-смотрел, вертел-вертел да и
говорит:
— Вон морилка,
вон лак, крась. Поинтереснее, — говорит, — будет. А то пока я не могу признать
божественную личность в полной мере.
Покрасила. Снова
подаю на рассуждение.
— Вот теперь, —
говорит мужик, — несколько другое дело. Мастерства, конечно, нет, но уже
видно, что не лягушка какая. Макошь и есть. Я, — говорит, — её в дальний угол
поставлю. Авось, не увидят. А ты иди снова режь. Мужика теперь, к примеру,
можно. Да хоть бы лешего какого. Или домового. Там разберемся, на кого он
обличьем похож будет.
Куда он поставил
эту первую поделку, мне неизвестно. Это я не могу сказать. А через три месяца
принес мне заработок: пятьсот рублей. Купил её кто-то. То ли подумал, что это
какая несчастная святая. То ли Макошь в самом деле такая и была — внешностью
обделенная и с неровными руками.
