Криповато

Это началось, когда мы посмотрели комедию “Ты водишь” в 2018. Если вы о нем не слышали, он основан на реальных событиях о группе друзей, которые играли в бесконечную детскую игру. Думаю, тогда мне понравился фильм, сейчас я не могу вспомнить. После нескольких лет постоянно усугубляющегося ада, я каждый раз содрогаюсь, вспоминая концепцию, вдохновившую моего мужа, Эллиота.
– Давай попробуем, – сказал он.
– Извини? – усмехнулась я. – Прямо здесь?
– Нет, – он рассмеялся, закатив глаза, – не это. Пятнашки. Бесконечная игра в пятнашки.
– Мы живем вместе, так что думаю… наверное, это будет не так увлекательно, как в кино, – сказала я. – Мы закончим, сидя на диване, постоянно “догоняя” друг друга.
Эллиот задумался над моими словами, задумчиво постукивая пальцем по губам. Он всегда был увлекающимся человеком, и если на чем-то зацикливался, переубедить его было трудно, мне нравилось наблюдать, как он морщит лицо, напрягая извилины. Но на этот раз мое удовольствие было недолгим.
– Хорошо, – наконец сказал Эллиот, когда мы садились в машину, – можно сделать игру интереснее. В день можно ловить только одного человека. Игра останавливается до полуночи, потом ведущий может отметить соперника.
Я рассмеялась.
– Полночь? Ну, думаю, мы оба понимаем, что отмечать друг друга мы будем в кровати?
Муж улыбнулся. На мой взгляд, улыбка не была отталкивающей, но задним числом все выглядит по-другому.
– Кто сказал, что я буду лежать рядом? – ответил он.
Даже тогда, когда я считала его предложение несерьезным, от того, как он произнес эту фразу, у меня волосы встали дыбом.
– Нет, мы не будем одной из этих пожилых супружеских пар с раздельными кроватями! Почему бы нам не начинать в шесть вечера? – спросила я.
– Хорошо. Хочешь начать?
– Конечно, – сказала я, – кто первый?
– Ты, – ответил Эллиот, – я ведь джентльмен…
– Ты попался! Твоя очередь! – воскликнула я, смеясь и игриво хлопая его по плечу.
Эллиот улыбнулся, продолжая следить за дорогой.
– Сейчас уже восемь. Видимо, мне придется подождать до завтра. Тебя будет легко поймать.
И на следующий день он доказал это. Ровно в шесть вечера муж бесшумно появился из-за дивана и отметил меня.
Я вскрикнула, схватившись за грудь.
– Я не слышала, как ты вернулся домой!
– Я не был сегодня в офисе, – хихикнул Эллиот, – прятался несколько часов.
На следующий день, придя домой, я ждала, когда муж откроет дверь, чтобы взять реванш. В шесть часов он не явился. В семь я написала Эллиоту с вопросом, когда он будет дома. Он ответил, что будет спать в офисе, чтобы не быть пойманным. И когда он не появился на следующий день, я сказала, что если больше его не увижу,эта игра может стоить наших отношений. Его ответ привел меня в ярость:
Хорошая попытка. Ультиматумы не работают. Я не хочу быть ведущим.
Когда я сказала, что лучше бы ему вернуться домой, от его ответа по всему телу побежали мурашки.
О, но я дома, дорогая. Просто ты меня не видишь.
Затем из шкафчика под раковиной донесся тихий скрип. Открыв дверцу, я обнаружила супруга. И в обычной ситуации это было бы забавно, не так ли? Просто игра в пятнашки, которая достигла невероятного уровня нелепости.
Но вы не видели его лицо. Это был не Эллиот. Не мой Эллиот. Выпученные, немигающие, налитые кровью глаза. Безумная улыбка, пена на губах. Это хихиканье.
С того дня, как он предложил мне играть в пятнашки, мужчина, которого я знала, исчез. Во время карантина игра стала немного проще, учитывая, в какой тесноте мы жили, но каждый день Эллиот терял частичку себя. Я пыталась переключить его на что-нибудь другое. Бесполезно.
Однако, когда мы отмечали друг друга и игра приостанавливалась, муж приходил в себя. Тогда я решила, что перестану играть – это был единственный способ вернуть его. Итак, Эллиот поймал меня, но на следующий день я не ответила ему тем же. Через несколько месяцев все пришло в норму. Но однажды в местном ресторане он снова поднял эту тему.
– Лиза… – начал Эллиот.
– Что? – спросила я.
– Я ведь прямо перед тобой, – сказал он, – почему ты не хочешь меня поймать?
Я вздохнула.
– Ты пугаешь меня, Эллиот. Когда ты водишь, то перестаешь быть собой.
От мимолетного блеска в его глазах к горлу подступил тяжелый комок страха. Это была искра жестокости, три года таившаяся в глубине его холодных, бесчувственных глаз. Взгляд, которого я надеялась избежать, если перестану играть в проклятую игру.
Настоящий ужас только начинался.
– Так не годится, Лиза, – прошептал он голосом, лишь едва напоминавшим его собственный, – я был терпелив. Думал, ты планируешь решающий шаг. Я ввожу новое правило. Если один игрок пойман, он должен предпринять попытку отметить другого. В противном случае ведущим становится второй игрок.
Я усмехнулась.
– Слушай, я буду рада поиграть, если ты будешь вести себя нормально.
– Конечно. Я не буду воспринимать это слишком серьезно. Это весело, Лиза. Вот почему я хочу поиграть, – улыбнулся Эллиот.
Этот разговор состоялся чуть больше года назад, и ничего веселого за ним не последовало. Я не могла понять, чего боюсь больше: когда я ловлю Эллиота или когда он ловит на меня. С одной стороны, факт того, что Эллиот может притаиться в любом из углов дома, вселял в меня непреодолимый ужас. С другой, когда он выслеживал меня, так же страшно становилось от мысли о том, что произойдет, когда он меня поймает. И однажды мой страх оправдался.
– Эллиот! – закричала я.
Я лежала на полу, корчась от того, что муж отметил меня. Вернее, от того, как “отметил”. Эллиот ударил меня по руке битой для крикета. Ударил так сильно, что я не могла ею пошевелить, и позже обнаружила, что рука сломана.
– Новое правило, – сказал Эллиот, хрустнув шеей в жуткой, нечеловеческой манере. – Каждая последующая отметка креативнее предыдущей.
Неконтролируемо дрожа, я, наконец, не выдержала. Я дала этому мужчине не один шанс, но физическое насилие? Он перешел черту. Он пересек ее, и пути назад уже не было. Пришло время разорвать брак.
– Ты ударил меня… Это конец, – сказала я. – Я ухожу. Ты не тот мужчина, за которого я вышла. Он никогда не навредил бы мне.
Эллиот замер и произошло кое-что необъяснимо жуткое – его глаза почернели. Потемневшие зрачки слились с белками глаз.
– Ты думаешь, игра закончится, если мы разведемся? – спросил Эллиот, зловеще хихикнув. – Ты все еще водишь. И если ты не попытаешься…
– Что с тобой происходит, Эллиот? – воскликнула я, хватаясь за сломанную руку и отползая от нависшей надо мной обезумевшей фигуры. – Мы больше не играем в пятнашки.
– Да? Хорошо. Новое правило, – сказал он, – игра закончится, когда я в следующий раз тебя поймаю.
– Нет… ты уже не можешь меня запятнать. Я вожу, – прошептала я.
– Ах, ах, ах. Вспомни правило. Ты остаешься ведущим, только если предпримешь попытку, – радостно воскликнул Эллиот, направляясь ко мне. – Ты будешь пытаться?
Я бросилась прочь из дома. Левая рука безвольно болталась, правой я достала из кармана телефон и позвонила сестре, стоя на обочине оживленной дороги. Она убедила меня позвонить в полицию, но когда полицейские добрались до дома, Эллиот уже сбежал.
Я не могла перестать думать о тьме, поглотившей его глаза. И попала на онлайн-форум, где обсуждались почерневшие глаза и перемена личности. От комментария одного пользователя у меня мурашки побежали по телу:
У него Червоточина. Он перестанет играть только когда один из вас умрет.
Ужаснувшись, я решила, что оставаться у сестры небезопасно. Если комментатор прав, то слова Эллиота об окончании игры определенно означают мой конец. Под вымышленным именем я переехала в домик на берегу озера, намереваясь держаться подальше от Эллиота, пока не придумаю, что делать дальше.
Я проснулась в четыре часа особенно ветреного декабрьского утра. На весь домик звучало хихиканье, я содрогнулась. Подойдя к краю балкончика, я посмотрела вниз и увидела посреди гостиной ужасающее зрелище. Из-за спинки дивана выглядывала голова.
– Ку-ку, – хихикнул Эллиот.
Я закричала и потащила свое застывшее тело к лестнице, направляясь к входной двери. Но как только моя рука взялась за ручку, что-то схватило меня. Я обернулась и увидела на полу Эллиота, он сидел, опираясь на руки и ноги, одной рукой сжимая мою лодыжку. И он ухмылялся. Эта ужасная ухмылка.
– Поймал, – прошептал он. – Игра окончена.
Он открыл рот, обнажив ряды неестественно острых зубов. Приготовившись к прыжку, Эллиот снова усмехнулся с яростным блеском в глазах. Я взвизгнула и ударила его ногой в челюсть.
Демоническое существо отшатнулось, я выбежала из дома и уехала как можно дальше. Это было несколько месяцев назад. Я знаю, что Эллиот все еще меня ищет. Игра не окончена. Как сказал пользователь форума:
Он перестанет играть только когда один из вас умрет.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Мне повезло. Моим родителям приходилось иметь дело со всякими сумасшедшими, которые появлялись у их дверей и пытались что-то продать или хотели поговорить о религии, а мне нет.
Большинство торговцев перешли в онлайн, а получение личного сообщения в Instagram или Facebook никогда не будет таким пугающим, как появление абсолютно незнакомого человека прямо перед вашим домом с требованием поговорить. Несколько раз в детстве я открывал дверь коммивояжеру, и это напугало меня. Я всегда боялся, что если я откажу им, чего бы они ни хотели, они попытаются ворваться силой или потом будут преследовать меня, потому что знают, где я живу. Они, вероятно, не хотели причинить мне вреда, но чего боишься, того боишься.
Когда я переехал и начал жить один, я всегда немного нервничал, когда кто-то стучал в мою дверь.
Но однажды ко мне в дверь постучала женщина, и я понял, что она, должно быть, коммивояжер.
Она не была курьером или кем-то, кого я просил зайти. Ей было лет 40, может быть, даже чуть больше 50, но женщина была потрясающе красива. У нее были длинные волнистые темные волосы с седыми прядями и большие голубые глаза, и она была одета в темно-синий брючный костюм и туфли с блестящими темными каблуками. Коммивояжер прижимала к груди журнал, но когда я впервые ее увидел, то не мог заметить, какой именно. Я был слишком сосредоточен на ней.
«Простите, сэр», — сказала она мягко. «У вас есть минутка поговорить о женском нижнем белье?»
Она произнесла это медленно, как будто это были три разных слова. Бе – е - лье. Как бы жалко это ни показалось, мне действительно было сложно вынести разговор с привлекательной женщиной о нижнем белье. Мое лицо покраснело, и я знал, что она это заметила. Ее сияющие глаза встретились с моими
«Я не собираюсь покупать никакого нижнего белья», — быстро сказал я.
«Я не пытаюсь ничего продать, сэр»
Я взглянул на ее журнал и понял, что это не какой-то там каталог покупок. На обложке была изображена женщина, широко раскинувшая ноги, в темно-синем комплекте нижнего белья, искоса глядящая в камеру, кривые зубы были видны под пухлыми губами. Заголовок вверху гласил «РАНЧО ШЛЮХ».
Тогда мне стало ясно, что она на самом деле вообще против нижнего белья.
«Вы против нижнего белья, да?» — спросила я.
«Да. Я знаю, что это может показаться странным, но если бы вы могли просто выслушать меня… может, пригласите меня войти?»
Я пригласил ее внутрь, не особо задумываясь о последствиях. Единственное, о чем я думал, так это о том, что хорошо бы моя гостиная была немного чище. Несколько тарелок, оберток и банок были разбросаны по полу и столу.
Коммивояжер не обратила на это внимания, села на мой диван и аккуратно положила свой экземпляр «Ранчо шлюх» на стол, поправив обложку большими пальцами. Ее глаза опустились, чтобы посмотреть на журнал, и внезапно она стала выглядеть намного старше и ранимее.
У меня возникло желание обнять ее или спросить, что случилось. Мне хотелось как-то ее утешить, но это было бы совершенно неуместно, если бы только ситуация и так не была достаточно неуместной.
«Как вас зовут?» — спросил я ее.
«Вероника», — сказала она едва шепотом. Я знал девочку по имени Вероника. Это было странное имя, старомодное.
«Это так длинно», сказал я ей, «неужели нет варианта короче?»
«Некоторые называют меня Ронни», - сказала она, «Но, мне кажется, это звучит как мужское имя»
Ту девочку я называл Рональдом, в шутку, но никогда не говорил этого ей в лицо. Мы никогда так не шутили, мы никогда не смеялись вместе.
Я хотел бы увидеть, как она смеется.
Может быть, мне удалось ее рассмешить однажды.
Я вроде бы помню, как она смеялась, но, быть может, ее рассмешил кто-то другой. Может быть, это было на уроке. Она когда-нибудь смеялась, когда мы были только вдвоем? Я когда-нибудь называл ее Рональдом?
Ей бы это не показалось забавным.
«А как тебя зовут?» — спросила женщина, я резко вернулся в реальность и посмотрел в ее широко открытые глаза. Казалось, она могла читать мои мысли, слышать их движение.
Как будто она могла заглянуть мне в голову и узнать обо всем, что произошло между мной и Ронни.
«Кори», — сказал я.
Посетительница открыла один журнал. На одной стороне страницы было сотня маленьких фотографий женщин, извивающихся, с блестящими губами, расположенных рядом со словами вроде «непослушная» и «возбужденная» и множеством коротких, легко набираемых одной рукой, телефонных номеров. На другой стороне находилось оглавление, они мало что предполагали о своей аудитории. Даже оно было усеяно изображениями женщин разной степени обнаженности. Жалкое зрелище. То же самое с порносайтами, они располагают всю эту рекламу по всей странице и перед видео. Обычно это отталкивает меня и мешает ходу мыслей. Я так долго ищу то, что мне нравится, а потом мне на глаза попадается то, что мне совсем не нравится.
«Ты часто сбиваешься с мысли, не так ли?» — спросила меня женщина.
«Это оттого, что ты сказала, что тебя зовут Вероника. Я знал девушку с таким именем, вот и все»
«Это необычное имя», — сказала она. «Старомодное. Она была пожилой женщиной?»
«Моего возраста», — пробормотал я. Я так сказал, и мы действительно родились в один год, но теперь мы уже совсем не одного возраста. Когда я думал о Ронни, у меня возникало желание сбежать и напиться до беспамятства. Это все, чего я хотел в тот момент. Я знаю, мне следовало попросить женщину уйти.
«Мне жаль. Я вижу, что ты не хочешь об этом говорить», — сказала она многозначительно, как будто она хотела, чтобы я об этом рассказал. Некоторые люди хотели, чтобы я рассказал об этом об этом, мои друзья, они говорили: «Подожди, это не та девушка, с которой ты встречался?»
Я даже не помню.
Мы были просто детьми. Я даже не думаю о ней.
Это грустно, но я не видел ее много лет. Она все равно была никчемной. Грустно, что она умерла такой молодой, но это ничего для меня не значит.
«Да», — сказал я прямо. Я знал, что это лучший способ дать кому то понять, если не хочешь говорить о чем то.
«Может быть ты расскажешьмне о… о чем ты собиралась мне рассказать?»
«Нижнее белье», — сказала она. Было что-то гипнотическое в том, как она это произнесла, снова, так медленно. Бе-ель-йооо. Я повторил это в голове.
Теперь я сосредоточился на этой мысли: «Что это значит для тебя? Тебе нравится, когда твой партнер носит такое? Когда вы близки?»
«Нет», — сказал я.
***
На самом деле, я это ненавидел. Была еще одна девушка, Дэни. Дани была милой, но я не люблю заниматься сексом. Я думал, что поскольку Дэни более чем застенчива и похожа на гика, она никогда не поднимет эту тему или, может быть, даже окажется асексуальной. Я действительно думал, что у нас все могло получиться, мы встречались около 5 месяцев, даже не поднимая тему секса. Но, оказалось, у нее было желание, и она мне сказала об этом.
«Просто чтобы ты знал, Кори», — сказала Дэни, — «я ко всему готова. Я хочу сделать тебе приятное». В тот момент мы смотрели телешоу, которое нам очень нравилось, а она все испортила. Я выпил еще пива, может, если я достаточно напьюсь, то смогу что-нибудь изобразить. Дэни потянулась, чтобы прикоснуться ко мне. Я не был возбужден. Она поняла, что ошиблась и затихла.
В следующую ее попытку, все было совсем по-другому. Она купила нижнее белье и приблизилась ко мне в вульгарных ярко-розовых стрингах и прозрачной майке. Дани выглядела прекрасно, я имею в виду на самом деле, она была похожа на богиню, а я всегда думал, что она немного невзрачна. Вот что, оказывается, может сделать женское нижнее белье. Оно превращает женскую фигуру в нечто иное. В нижнем белье все могут выглядеть красиво. То, как она двигалась, как приближалась, было необычно. Я знал, что не смогу. На меня нахлынули ужасные воспоминания.
«Почему бы и нет?» — спросила она меня. «Разве не всем нравится видеть своего партнера в нижнем белье?»
«А тебе?» — огрызнулся я.
«У меня нет партнера, Кори. Что тебе в этом не нравится?»
Я не мог сказать ей правду:
«Я думаю, это явный признак неуверенности. Ты будто не считаешь свое тело достаточно привлекательным само по себе для занятий сексом, будто его необходимо наряжать. Я думаю, если бы девушка просто пришла ко мне голой или просто в... просто в обычной одежде. Мне бы это понравилось больше».
***
«А ты когда-нибудь представлял себя в нижнем белье?»
«Иногда, но не знаю, понравится ли кому-нибудь видеть меня в нем»
«Почему бы и нет? У тебя прекрасное тело. Подозреваю, что ты считаешь это неправильным, так как ты мужчина»
«Пожалуй так. В любом случае, разве ты не должна быть против нижнего белья?»
«Не уверена, что ты поймешь, почему»
«Испытай меня»
Она пролистала страницы журнала. Я не стал смотреть, а вместо этого сглотнул, сосредоточившись на чем-то в углу комнаты. «Мне кажется, это заставляет тебя терять здравый смысл. Когда ты его носишь, то становишься кем-то совсем другим. Кем то мерзким и отчаянным. Посмотри на этих женщин...»
Я подошел ближе и посмотрел на страницы как она предложила.
Все, что я мог видеть, были мертвые глаза, перекошенные выражения лиц и кривые зубы. Она была права: они все носили нижнее белье. Это действительно превращало кого-то в того, кем он никогда не был бы просто голым или в одежде. Отчаявшееся существо на грани между достоинством и полным унижением. Это как разница между телом только что умершего и скелетом, телом, которое уже на полпути к разложению.
Я начал плакать. Я не мог поверить, прошли годы с тех пор, как я плакал на глазах у другого человека, не говоря уже о незнакомке. Она посмотрела на меня, и ее глаза казались такими успокаивающими. Они были такими большими и такими голубыми, похожими на глаза моей собственной матери. Я задавался вопросом, поможет ли она мне, но она, казалось, просто смотрела. Я поднес кулаки к глазам и попытался отгородиться от всего этого.
«Слушай», — тихо сказала женщина, поднимаясь на ноги. Ее рука коснулась моего плеча, и по мне пробежал холодок. «Ты доверяешь мне, не так ли? Я думаю, тебе нужно поспать»
Я только что познакомился с ней, но инстинктивно ей доверял. Она взяла меня за руку и повела наверх, в мою спальню. Я помню только ее руку поверх моей, а затем я обнаружил, что падаю в кровать. Женщина подошла ко мне и натянула на меня одеяло. Мои веки отяжелели, и я уснул.
Я проснулся вспотевшим и потерянным, не понимая толком, бодрствую я или сплю. Я попытался собраться с мыслями. На улице уже было темно, так что я, должно быть, спал какое-то время. Я задавался вопросом, была ли Женщина все еще внизу. Когда я думал о ней, то внутри у меня холодело. Она была совершенно незнакомым человеком, а я не только впустил ее в свой дом, я позволил ей уложить меня в постель. Я доверял ей, но почему? Что ей могло понадобиться от меня?
Я спустился вниз. Свет был выключен, и по всему дому раздавался глухой гул. Спускаясь вниз, я почувствовал что-то под ногой. Что-то кружевное, что-то скомканное. Я глубоко вздохнул и поднял это. Это были кружевные черные стринги, и я прижал их к себе. Я пробежался по ним пальцами и увидел свою собственную кожу под материалом. Держа их в руках, я представлял, мысленно создавал вокруг них человека, я видел только тазовую часть, в этом идеальном кружеве.
Если взять эту часть человека и сжечь дотла, идеальная кружевная ткань все равно останется идеальной и кружевной. Если все тело, которое скрывалось под стрингами, бюстгальтером и чулками исчезнет, они упадут на землю и останутся прежними. Другая одежда превратится в тряпку, когда вы ее сбросите. Нижнее белье останется нижним бельем.
Следовало бы спросить, почему именно стринги, но я этого не сделал. Я взял их с собой, направляясь к ней. Я скомкал их в кулаке, зная, что вскоре разверну их и буду держать перед собой часами, думая о теле под ними, пока меня не вырвет.
Я нашел женщину на своей кухне, под резким светом ламп над духовкой. Она стояла лицом к стене, и я видел, что рукой она прикрывает глаз. Ее тело немного вздрагивало как будто ей было больно.
«Ты в порядке?» — спросил я.
«Назови мое имя», — прошептала она.
«Я не помню»
«Нет, помнишь. Ты просто не хочешь этого говорить. Скажи. Скажи прямо сейчас». «Вероника», — сказал я едва шепотом.
«Ронни», — выдохнула она. Я сжал кулак, она не могла так издеваться надо мной. Я не позволю ей добраться до меня.
«Ронни. Я не боюсь произносить это имя»
«У меня что-то в глазу», — сказала мне женщина, ее голос дрожал. «Довольно больно. Ты не мог бы взглянуть? Как только удастся это вытащить, я оставлю тебя в покое».
«Конечно», — сказал я и подошел к ней. Она повернулась ко мне и убрала руку от глаз. Я ожидал увидеть проблему, но не мог. С ее глазами все было в порядке.
«Какой глаз?» — спросил я. Она указала на левый глаз, и я присмотрелся. Из-под белка ее глаза выглядывал волосок, торчащий из-под нижнего века. Я медленно вытащил его и у меня в руке остался длинный золотисто-светлый волос.
«Я думаю, там есть еще»
«Еще волосы?» — спросил я, чувствуя, что начинаю дрожать.
«Я чувствую их. Внутри меня так много волос, целая голова, может быть, внутри моего глаза целый человек. Представляешь, каково это?»
«Я уверен, что могу себе представить», — слабо прошептал я. «Я помогу тебе»
Я раздвинул ее нижнее и верхнее веки, увидев, как ее небесно-голубая радужная оболочка просто теряется в море белизны. Я провел пальцем по красноватой слизистой под веком. Она даже не дернулась. Сжав кончики пальцев, я ухватил еще волоски. Я потянул сильнее и вытащил клок длинных золотистых волос. Как только я отпустил эти волоски, они просто повисли из ее глаза вдоль щеки. Когда я снова потянул их, они перестали вытягиваться. Они словно были к чему-то прикреплены.
Я отступил назад и окинул ее взглядом. Женщина была совершенно нормальным человеком, она была обычного роста, в ее внешности не было ничего даже отдаленно странного, но, похоже, внутри ее глаза действительно был заперт человек. Она вежливо улыбнулась.
«Ты только что вытащил основное. Как только справишься с этим маленьким препятствием, остальное будет проще»
Я взял прядь волос, свисавшую с ее глаза, и провел по ней пальцем. Я уже дотрагивался до этих волос раньше. Мне нравилось гладить пальцами ее волосы. «Тебе это нравится?», — прошептал я Ронни.
Наверное, я хотел, чтобы это звучало соблазнительно. Она просто смотрела вперед, ее глаза были совершенно пустыми. Она бы она сказала «да», было бы это правдой? Может, ей бы больше нравилось, если бы это был кто-то другой? Парень, с которым она встречалась после меня, кем уж он был? Я был возмущен, когда увидел их вместе, совершенно взбешен. Почему я стал ей безразличен? Какие у него передо мной преимущества? И я даже не потерял ее, о нет. Она хотела пойти со мной в отель и принесла свое нижнее белье. Но ведь у тебя теперь есть парень? Да, но я хочу тебя.
«Ты преодолел преграду, Кори. Тебе больше не нужно прятаться от этого. Ты не хочешь снова увидеть свою девушку?»
«Я не хочу ее видеть».
«Ты бы хотел ее увидеть. Прошло 6 лет с тех пор как ты ее виде; 3 года с тех пор , как ты мог ее увидеть, 3 года, как она мертва. Я знаю, что ты о ней думаешь, но ты бы сделал все, чтобы увидеть ее снова»
С этими словами палец с легкостью высунулся из глазницы женщины. Он ткнул ее в щеку, ощупывая пространство вокруг. Следом показались остальные пальцы, потом из ее глаза появилась целая рука. Остальная часть ее лица недвигалась, пока рука выползала из ее глазницы. Даже ее глазное яблоко не шевелилось. Кажется, между ее глазным яблоком и веком была пустота, через которую могло пролезть абсолютно все, что угодно и любого размера.
Я посмотрел на руку, которая свисала из ее глазницы. Женская рука с длинными пальцами и обкусанными ногтями. Я держал эту руку раньше. Может быть, Ронни хотела от меня только одного , но когда я шел с ней, я всегда держал ее за руку, даже если она начинала капризничать. А что, если кто-то из друзей моего парня окажется здесь и увидит, как мы держимся за руки? Я надеялся, что они, черт возьми, действительно окажутся здесь, и я надеялся, что они все увидят. Если бы я знал, кто этот ублюдок, я бы сам ему сказал, и я бы вернул ее. Может, она была бы теперь жива, если бы я это сделал
Рука шевелила пальцами, словно звала меня. Я взял ее за руку, ее живую, идеальную, теплую и липкую руку, и потянул, пока вся ее рука до плеча не показалась из глазницы женщины. Даже тогда это никак на нее не повлияло. Ее лицо было неподвижно, ее глаз и веко были совершенно не повреждены, хотя оттуда уже целиком выбиралась женщина.
Другая рука Ронни появилась, сжимая верхнюю часть глаза женщины. В конце концов я увидел, как показалась ее голова, и я помог ей, потянув за обе ее руки, пока все ее тело не выскользнуло из глаза этой женщины на пол. Ронни лежала на кухонной плитке в куче прозрачной, слегка красной жидкости. Было трудно осознать, что я вижу: та, кого я знал, была мертва, та, кого я знал, была кремирована, та, кого я мог увидеть только на фотографияхувидеть только на фотографиях, лежала на полу моей кухни.
Я посмотрел на гостью в поисках объяснений. Я не мог поверить. Ее глаза выглядели точно так же, как когда она пришла, совсем не как глаза, которые только что родили взрослого человека. Застенчивая улыбка появилась на ее лице:
«Спасибо, что рассказал об этом. Я чувствую большое облегчение. До свидания», - и с этими словами она вышла через заднюю дверь.
Меня даже не волновало, что она ушла. Я опустился на колени рядом с Ронни или, может быть, с чем-то, что было похоже на нее. Она была прекрасна, как и всегда. Когда я был моложе, я часто фантазировал о том, как мы снова найдем друг друга, будучи взрослыми. Мы бы говорили о том, как повернулась наша жизнь, и как мы ошибались в колледже. Мы всегда должны были быть вместе, просто тогда мы этого не понимали. Я представлял, как бы она выглядела, став старше, и был уверен, что она была бы по-прежнему прекрасна. Думаю, это было самым печальным в ее смерти. На фотографиях она была молодой женщиной. Она умерла всего через 3 года после окончания колледжа. Она никогда не станет старше.
Ронни, казалось, не могла пошевелиться. Она просто лежала, вздрагивая. Я намотал прядь ее длинных волос на палец, как мне нравилось делать раньше. Я не хотел плакать, но глаза щипало.
«Ронни, проснись», — прошептал я.
Ее тусклые серые глаза открылись, и она посмотрела на меня мутным взглядом. «Кори?»
«Да, это я», — прошептал я в ответ, мой голос дрожал от слез.
«Я... вау. Я думала, что увижу свою семью»
«Это всего лишь я»
Она подняла руку и коснулась моего лица все еще слабой рукой, но коснулась на самом деле
«Ты словно настоящий, Кори»
«Я настоящий», — выдавил я.
«Полагаю, ты тоже умер».
Я покачал головой.
«Ты умерла много лет назад, Ронни. Я не знаю, как ты здесь оказалась»
Она шмыгнула носом и подняла руку, чтобы вытереть лицо.
«Как странно»
«Мне жаль, что я тогда так с тобой обошелся», — сказал я. «Я знаю, что могу быть жестоким»
«Я тоже была жестока с тобой, Кор».
Я засмеялся, она так меня назвала только один раз. В первый раз, когда мы встретились, нам поручили работать над проектом вместе в классе. Я сказал ей, что никто никогда в жизни меня так не называл. Она сказала, что, по ее мнению, мне это подходит.
«Я знаю, что разбила тебе сердце. Я видела твое лицо, каждый раз когда ты видел меня с Нилом. Держу пари, ты думаешь, что меня это не задевало»
«Ну, задевало. Но ты хоть представляешь, что чувствовал я? Я даже не понимаю. Я могу заниматься с тобой сексом, но я недостаточно хорош, чтобы быть твоим парнем?»
«Я просто не думала, что у нас много общего, помимо секса. Я думала, что это все, что было нужно и тебе тоже»
«Почему ты не спросила меня, что мне было нужно?»
«Думаю, я спрашивала, но ты никогда мне не говорил. Не думаю, что ты сам знаешь, чего хочешь. В этом разница между тобой и мной».
«Ты тогда хотела умереть?»
«Я всегда говорила тебе, чего хочу»
«Ты жалеешь об этом?»
«Не особенно. Думаю, мне не нужно было ни о чем беспокоиться, когда я умерла. Я ненавидела свою жизнь». Ронни колебалась, ее глаза поднялись вверх.
«Знаешь, я говорила тебе некоторые вещи, которые никогда никому не говорила. Я говорила тебе вещи, которые не понравились бы ни одному другому парню в мире, но тебе я все равно нравилась».
«Тогда почему бы просто не быть со мной?»
«Вот в чем твоя проблема. Ты так сильно меня любил. Ты все время хотел, чтобы я стала лучше, и я думаю, я знала, что на самом деле тебе нужен кто-то получше. Я знаю, ты говорил жестокие вещи, Кори, но я на самом деле думаю, что ты был хорошим человеком. Ты был таким чувствительным. Я думаю, ты действительно заслуживал девушку, которая была бы... хорошей. Я вообще не хорошая. И я хочу сказать тебе сейчас, ты, наверное, думаешь, что если бы мы остались вместе, я бы не прыгнула. Я бы все равно сделала это, независимо от того, с кем я была и что бы там ни было. Ничто не могло меня остановить»
Я заплакал, и она протянула руку, уронив ее безвольно на мою. Я сжал ее, сплетя их со своими.
«Ронни, я хочу, чтобы ты знала, что тогда я любил тебя больше всех на свете»
«Я не хочу лгать тебе, Кори, не сейчас. Я не любила тебя».
В 18 лет я бы подумал, что эти слова разорвут мое сердце на куски. Но сейчас мне казалось, что осколки моего сердца снова собираются воедино.
«Я сожалею только о том, что не была с тобой просто честна. Я продолжала внушать тебе, что люблю тебя, что однажды мы можем быть вместе, но это было не так. Мне просто нравилось твое внимание. Ты никогда ничего не значил для меня».
После этих слов, я был свободен. Ронни больше не была той большой любовью, которую я потерял. Она была просто заблудшей, симпатичной девчонкой, которой нравилось привлекать внимание парня, который был немного чудаковатым и никогда не думал, что сможет ее получить. Ей нравилось заниматься со мной сексом, потому что я вел себя так, будто это был самый большой подарок, который я когда-либо получал. Я обращался с ней, как с особенной. Она носила кружевное белье, чтобы я нервничал, и тогда оначувствовала себя лучше. Я нравился ей, потому что я боготворил ее. Кроме этого, она считала меня невероятно скучным. Всякий раз, когда я пытался поговорить с ней о моем творчестве или о каком-то фильме, от которого я в то время был без ума, она полностью отключалась. Когда я пытался спросить ее о чем-то личном, я получал короткий ответ или просто «а?».
Раньше я хотел видеть ее смеющейся, оживленной девчонкой, какой она была со своими друзьями, но так и не увидел. Теперь было ясно как день, она меня не любила.
Я протянул к ней руки, и мы обнялись. Я прошептал ей на ухо: «Знаешь, когда мы были в одном классе много лет назад… я смог тебя рассмешить, не так ли?»
«Ты мог», — сказала она. «Я действительно думала, что ты был немного забавным»
«Я бы хотел, чтобы мы были просто друзьями. Я бы хотел, чтобы у нас никогда не было секса».
«Да. Так было бы лучше»
Я лежал с ней на кухне всю ночь, а утром ее снова не стало.
Я взял свой телефон и снова просмотрел некролог Ронни. Она не была моей девушкой, она не была любовью всей моей жизни, которая ушла. Она была просто старой подругой по колледжу, которая потеряла свою жизнь слишком рано.
И мне больше не нужно было, чтобы она меня преследовала.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела КсенияКузнецова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Меня зовут Клайд, и несколько десятилетий назад мой город был охвачен ужасом из-за печально известного серийного убийцы, имя которого я теперь слишком боюсь упоминать. С этого момента я буду называть его только «Х». X до сих пор является хорошо известной легендой здесь, в моем родном городе, поскольку многие из его убийств произошли в нашей местности или поблизости . К сожалению, мне пришла в голову блестящая идея провести ночь в доме, где, как полагают, он убил множество своих жертв.
Скорее всего, большинство людей знают, кто такой X, или, по крайней мере, слышали его имя. Я расскажу вам вкратце. Х был одним из самых известных серийных убийц современности. Он признался, что убил по меньшей мере 33 женщины по всей стране, но есть подозрения, что на самом деле его число его жертв насчитывает 80 или более человек. Х признался в 12 убийствах только в моем родном городе. Записи местной полиции, которые с тех пор были опубликованы, показывают, что он, возможно, совершил как минимум 17 убийств. После долгого процветания убийств и террора Икс наконец закончил свою участь на электрическом стуле.
Теперь вернемся ко мне. Я запустил канал на YouTube, который пытаюсь развивать. Поскольку имя X было довольно громким, я подумал, что создание специального видео на Хэллоуин, посвященного проведению целой ночи в Подвале, где X убивал своих жертв, соберет тысячи кликов и подписок. Я буду сожалеть об этом решении до конца своих дней.
Многие местные жители моего и близлежащих городов, как минимум, посещали это место, будучи подростками. Несмотря на попытки сохранить адрес в тайне, местонахождение объекта широко известно.
Хотя сам X на самом деле жил в другом месте города, в маленькой квартирке, в которой до сих пор кто-то живёт, городская легенда гласит, что его убийства произошли в маленькой хижине. Она расположена сразу за входом в прекрасный лесной каньон. В результате проверки оказалось, что хижину с тех пор снесли, но Подвал и вход в него все еще сохранились. В том Подвале он, очевидно, пытал и убивал своих жертв.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я припарковал свой «Субару» примерно в миле отсюда, в начале тропы. Убедившись, что никто не смотрит, я свернул с тропы и направился в лес, к своему истинному месту назначения.
В этом каньоне действительно красиво. Я смотрел на закат, пробивающийся сквозь оранжевые и желтые осенние листья. Было очень тихо, я едва мог слышать отдаленный шум проезжающих по соседней дороге машин. Единственным другим звуком был шелест листьев на прохладном осеннем ветру. Сложно понять, как у кого-либо могут возникнуть жестокие намерения в мирном одиночестве этого леса.
После 45-минутной прогулки я наконец нашел его. Это был вход в Подвал, одиноко стоявший на тихой лесистой поляне. Он был выкрашен в белый цвет, с красной пентаграммой, нанесенной снаружи. На деревянной двери висел толстый замок, но посередине была большая дыра, как будто ее кто-то проломил. Рядом с ним виднелся фундамент, очерчивающий небольшую хижину, которая когда-то находилась здесь.
Закат был идеальным временем для начала съемок. Я вытащил камеру из рюкзака. Вытянув руку, я направил камеру на себя. «Добро пожаловать обратно на Канал и счастливого Хэллоуина. Сегодня мы делаем нечто поистине ужасное. Мы сейчас стоим у руин хижины убийцы Х. Я перевернул камеру, чтобы показать подвал. «Внутри, вниз по лестнице, он пытал и убил 11 женщин. Здесь я проведу ночь. Пойдемте внутрь?»
Честно говоря, я даже не был уверен, действительно ли это подвал Х. Существует много противоречивой информации, но не так много подтвержденных фактов. Скорее всего, истории о хижине, где происходили убийства были ничем иным, как местной городской легендой, которую распространяли подростки, ищущие острых ощущений. Хотя зрителям не обязательно было об этом знать, но это делало для меня ситуацию менее пугающей.
Я взял камеру с собой и спустился по мрачной лестнице в сырой подвал. Было темно, поэтому я включил фонарик, прикрепленный к камере. Я направлял камеру на различные части маленького подвального помещения. Показывал цементные стены, покрытые граффити, грязный пол и старые ржавые трубы. При этом я рассказывал зрителям истории и легенды о печально известных убийствах Х, стараясь сделать их настолько драматичными и ужасными, насколько возможно.
Включив большой фонарь, чтобы осветить все помещение, я осознал, на чем стою. На бетонном полу была нарисована большая красная пентаграмма. Это был не такой же небрежный рисунок из баллончика, как я видел снаружи, у входа в подвал.
Это была идеально пропорциональная пентаграмма. Это действительно должно было подсказать мне, что нужно уйти.
Уже наступила ночь, и было совсем темно. Пришло время начинать шоу. Я установил камеру на штатив и сфокусировал изображение на центре пентаграммы. Из рюкзака я вытащил реквизит, который должен был привлечь внимание — старую доску для спиритических сеансов, купленную на eBay. Я, честно говоря, не верил, что что-то произойдет. Мой план состоял в том, чтобы просто двигать планшет самостоятельно и притвориться, будто со мной разговаривают призраки жертв X.
Я показал доску на камеру и зажег несколько свечей, чтобы создать жуткую атмосферу. Положив доску в середину пентаграммы, я описывал указателем круги, повторяя: «Уиджи, Уиджи, Уиджи». Google подсказал мне, как нужно начинать.
«Есть ли здесь духи, которые хотели бы пообщаться?» Я спросил громко, обращаясь к одной лишь камере. Я медленно перемещал указатель, пока он не остановился над надписью: «Да». Я потрясенно посмотрел в камеру. "Как вас зовут?" — спросил я воображаемого духа.
Я медленно поднес планшет к буквам, намереваясь показать по буквам имя одной из жертв Х. Р-О-З…. В этот момент я почувствовал небольшой рывок указателя. Я перестал двигаться к букве А. Хотя я и прекратил движение, указатель продолжал двигаться по дуге к краю доски. Я больше не контролировал указатель, он двигался сам по себе. Теперь я по-настоящему испугался, этого не должно было произойти.
Указатель завершил дугу и пересек центр доски по диагонали, затем снова двинулся вверх. В следующий момент он ускорился, завершил восьмерку и начал новую. В ужасе я убрал руку, но указатель продолжал двигаться восьмерками. Он ускорялся, двигался все быстрее и быстрее.
Довольно. Это было уже слишком, и пора было уходить. Я встал и направился к лестнице, как вдруг все изменилось. Внезапно темнота вокруг изменилась, и сразу стало так холодно, что от дыхания стал виден пар. Я не мог поверить своим глазам и ушам, но все вокруг меня стало другим. Все звуки перестали существовать. У меня было такое чувство, будто я наелся кислоты и перенесся в другое измерение где-то между Землей и Адом.
В тот же момент вокруг меня появились тени. Это были тени чудовищных крылатых существ. Тени двигались по помещению, приближаясь ко мне. Слух вернулся с удвоенной силой. Теперь я мог слышать ужасающие звуки криков боли и рыдания в сочетании с жутким смехом мрачных существ.
Я устремился к лестнице, но прямо передо мной возникла отвратительная кричащая тень, и мне сдавило грудь. Я отшатнулся назад, поскользнулся на деревянной доске. Я упал на землю, ударившись головой о цементный пол. Все погрузилось во тьму
Придя в себя, я обнаружил, что иду по дому, который не узнавал. Я с ужасом осознал, что не могу контролировать свои движения. Потянувшись к дверной ручке, я увидел, что мои руки — это совсем не мои руки. Я как будто находился в ярком сне, наблюдая от первого лица чью-то чужую жизнь.
Мы тихо вошли в комнату за той дверью, за партой сидела молодая красивая девушка-брюнетка и читала учебник. У меня промелькнула мысль, что я могу быть в сознании Х или каким-то образом находиться в его воспоминаниях. Половица скрипнула под моей левой ногой, или под чьей бы то ни было левой ногой, и девушка перестала читать. Как только она подняла голову, мы ударили ее тяжелой металлической трубой, вырубив ее прежде, чем она успела закричать. Все снова потемнело.
Теперь мы снова были в подвале, а я все еще наблюдал чужими глазами, не имея никакого контроля над движениями. Красивая девушка уже очнулась, ее руки и ноги были туго связаны толстыми черными веревками. Она плакала, умоляла и просила нас отпустить ее. За всю свою жизнь я никогда не видел, чтобы кто-то выглядел таким напуганным. Я увидел, как поднялась рука Х с кухонным ножом.
НЕТ! Я попытался закричать, но не смог. Я пытался взять тело под контроль, но оказался бессилен. Я с ужасом наблюдал, как Х вонзил нож в девушку. Он вырвал нож, забрызгав наше лицо кровью. Он продолжал колоть девушку, нанося удары ножом снова и снова. Я слышал, как ее ребра хрустнули под силой ножа, кровь была повсюду. Как бы я ни старался, я не мог даже закрыть глаза. Я был вынужден наблюдать за этим жестоким убийством. Наконец, сразу после того, как она сделала свой последний булькающий вздох, все снова потемнело.
Я пришел в себя на полу подвала, солнечный свет уже проникал через дыру в двери подвала. Моя голова раскалывалась после падения. Я сел, припоминая этот кошмарный сон. Было приятно снова оказаться самим собой. Я вспомнил тени существ и подумал, что, возможно, призрак X показал мне во сне одно из своих убийств. Раздосадованный, я сел и понял, что на мне нет ботинок. Кроме того, я был весь мокрый. Все вокруг было мокрым, как будто я спал в луже.
Посмотрев вниз, я понял, что действительно лежу в луже, луже крови. С ужасом я понял, что весь в крови. Мои руки были частично покрыты засохшей кровью, как и моя одежда. В панике я встал чтобы осмотреть кровавое месиво.
На земле лежала та самая девушка из сна. Она была бледной, холодной, вся в крови и мертва. Я уставился на некогда прелестную и жизнерадостную девушку, теперь всю в крови и ранах от ножа. "НЕТ!", – закричал я громко. Упав на колени, проверил ее пульс, как будто был хоть один шанс, что она еще жива. Ни к чему и говорить, что пульса не было.
Я поспешил к камере, которая все еще была на штативе. Аккумулятор разрядился. Я торопливо порылся в своем рюкзаке. Внизу я нашел дополнительную батарею и вставил ее в камеру. Надеялся, что смог хотя бы заснять настоящего убийцу. Я воспроизвел видео.
Это был не X, не серийным убийцей и не тени. На жутких кадрах видно, как Я САМ тащу беспомощную девушку вниз по лестнице в подвал. Я видел, как Я САМ использую шнурки, чтобы связать руки и ноги девушки. Я наблюдал, как Я САМ поднимаю нож и наношу удары , пока она плачет, кричит и умоляет.
Мои руки задрожали, а ноги, казалось, вот-вот перестанут держать меня. Каждая частичка меня хотела рухнуть, но необходимо было выбираться оттуда. Я схватил фотоаппарат и рюкзак и побежал к выходу. Остановившись, еще раз оглянулся на девушку. «Мне очень жаль», — сказал я ей сквозь слезы. Затем развернулся и побежал обратно к своей машине.
Добравшись до дома, я снял окровавленную одежду и засунул ее в черный мешок для мусора. Даже мои носки и нижнее белье были пропитаны насквозь. Я поспешил в душ и начал яростно стирать кровь со своего тела жесткими щетками и даже металлической мочалкой. Лужа крови, в которой я лежал, впиталась в мою одежду и полностью покрыла меня, покрыла каждую часть моего тела кровью.
После того, как я, наконец, почувствовал себя спокойнее и чище, я пошел и сел у окна спальни, чтобы трезво подумать. Мне нужно было постараться максимально расслабиться, чтобы осознать события прошедшей страшной ночи. Я не знал, смогу ли я когда-нибудь справиться с тем фактом, что именно я убил девушку, пусть даже и не мог ничего контролировать. Однако я не заслуживаю тюрьмы за это, поэтому решил, что мне нужно замести следы, хотя мысль о возвращении в подвал пугала меня.
После наступления темноты я поехал обратно к той же тропе, но припарковался сзади, прямо у опушки леса. Я застелил багажник пластиковыми и 50-галлонными мешками для мусора. В моем рюкзаке теперь находились клейкая лента и 2 галлона отбеливателя. План был прост. Забраться внутрь, залить тело и нож отбеливателем, упаковать тело в мешок и выбросить все в случайный мусорный контейнер. Ни тела, ни ДНК, ни обвинения в убийстве.
С неохотой, но осторожно я пошел тем же путем к подвалу. Лес больше не давал того чувства безмятежности, которое было раньше. Теперь вместо покоя я ощущал панику и страх, заставлявшие меня подпрыгивать при каждом звуке. Я огляделся вокруг в параноидальной подозрительности ко всему. Наконец я был совсем рядом. Когда показался вход, меня чуть не стошнило при мысли о том, что я собираюсь сделать.
Еще раз осмотревшись, дабы убедиться, что один, я тихо, но быстро побежал к входу. Когда я уже был готов войти, то понял, что дыры в деревянной двери больше нет. На самом деле дверь была даже не деревянной, а цельнометаллической. Я пошарил вокруг в поисках способа открыть дверь, но не было ни ручки, ни замка. Металлическая дверь была заварена со всех четырех сторон.
Я сделал шаг назад и осознал, что подвал выглядит совершенно иначе, чем вчера. Вчера вечером он был белым, сегодня — серым. Даже граффити были другими. Вместо красной пентаграммы там была нарисована красочная панда-скейтбордист. Я осмотрелся, сначала подумав, что оказался не в том месте, но в остальном все было точно так же. Я стоял на той же поляне, у тех же остатков фундамента. Я определенно был в том же самом месте.
Я подошел к задней части входа в подвал и испытал повторный неловкий шок. Там была доска для спиритических сеансов, моя доска для спиритических сеансов, которую я использовал вчера вечером, аккуратно прислоненная к внешней стене подвала, как будто доска знала, что я вернусь. Рядом с доской лежал указатель. Я поднял доску и понял, что на ней все еще была кровь. Кровь даже не полностью высохла.
Краем глаза я заметил свет. Мое внимание переключилось. Я увидел, как кто-то идет ко мне с фонариком в руке. "ЭЙ! ЭТО ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА К ЧЕРТУ, ПОКА Я НЕ ВЫЗВАЛ КОПОВ!» - кричал мужчина. Мне не нужно было говорить дважды. Я сунул доску для спиритических сеансов под мышку и побежал так быстро, как только мог, обратно к машине, ветки хлестали меня по лицу в темноте.
Сейчас я дома и пытаюсь мыслить рационально, насколько это возможно в моем нынешнем эмоциональном состоянии. Я провел расследование и выяснил, что этот печально известный Подвал был заварен много лет назад. Так что, черт возьми, со мной случилось? Я просмотрел видеозапись, на которой ясно видно, как я убиваю девушку. На кадрах даже виден тот самый лес вокруг, я даже сравнил его с существующими фотографиями объекта. Это то же самое место, но как вчера вечером там могла быть другая дверь?
Хуже всего то, что в местных новостях появилась информация о пропавшей девочке, которую, судя по всему, похитили. Я видел ее фотографии и знаю, что это та девушка, которую убил Х, или, по-видимому, убил я. Здесь, в моей спальне, находятся все улики. Мешок с окровавленной одеждой, окровавленная доска для спиритических сеансов и, самое главное, карта памяти, на которой записано, как я убиваю девушку. Все, что мне нужно, чтобы знать: это действительно произошло, и это все, что потребуется присяжным, чтобы вынести мне смертный приговор.
Я знаю, что, хотя убийство физически совершил я, но я не делал этого. Я ничего не мог контролировать, словно злой дух самого Х завладел моим телом, и я был вынужден наблюдать преступление от первого лица. Полиция, конечно, воспримет это иначе.
У меня есть всего два варианта. Я могу либо уничтожить все эти улики и попытаться продолжить свою жизнь, либо отнести все улики в полицию и сдаться в надежде, что присяжные сочтут меня сумасшедшим. Часть меня считает, что мне в любом случае следует лечь в психиатрическую больницу. Очевидно, со мной что-то не так, и я боюсь идти спать. Что, если Х снова захватит мое тело, и я убью кого-нибудь еще?
Мне понадобится некоторое время, чтобы принять решение, но я пишу этот отчет, чтобы рассказать правду о том, что произошло на случай, если меня все-таки арестуют. Я понимаю, что в это трудно поверить.
Я просто надеюсь, что мне поверят моя семья и друзья.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Ксения Кузнецова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Открыв посылку, я пришел в недоумение. То, что находилось внутри, абсолютно не походило на то, что я видел в магазине ИКЕА. Часы с цифрой 13, втиснутой между 12 и 1.
Однако, вскоре я понял, что именно так и было задумано.
Преодолев раздражение, я повесил неточные часы на стену, чтобы повеселить свою девушку Рею. Мы от души посмеялись над ними после работы.
Позже вечером мы улеглись на диван смотреть “Офис” и засиделись до полуночи. Каждые несколько минут я смотрел на часы и хихикал про себя. Тринадцать цифр располагались по периметру неловко и неравномерно. Как сельди в бочке.
Но когда наступило 13, стало не смешно.
В одно душераздирающе ужасное мгновение Рея исчезла. Затем пропал свет, сначала в моем доме, а потом, одно за другим, погасли и все соседские окна.
Я хаотично бегал из комнаты в комнату и звал Рею, но не получал ответа.
После десяти минут бесплодных поисков, я выбежал на улицу. Район был погружен в темноту. И не только район. Даже пробежав дальше в город, я не обнаружил никаких признаков жизни. Ни света. Ни машин на дороге. Ни души.
Я начал отчаянно кричать, поддавшись ужасающей мысли о вечном одиночестве в ледяной, безжизненной версии Земли. Я действительно думал, что наступил конец света.
А затем, также внезапно, как и остановилось, все вернулось обратно к жизни. Я оказался дома, в том же месте, сидя на диване и обхватив руками голову. Внезапно включился свет. И “Офис”. И, что самое успокаивающее, вернулась Рея. Ужасный час в апокалиптическом мире внезапно обрел смысл.
Время остановилось.
– Что с тобой? Майкл Скотт довел тебя до слез? – поддразнила меня Рея.
– О… – я лихорадочно искал объяснение, меня переполняло облегчение от внезапного появления моей девушки. – Просто голова болит… Пойду спать.
Я молился, чтобы это был единичный случай, но не тут-то было.
Этот ужас повторился, когда я был на работе. Час времени в пустом мире. Аналоговые офисные часы замерли на цифре 1. А дома часы из ИКЕА показывали 13. Единственная вещь, кроме меня, которая двигалась в этом измерении.
Запертый со своими мыслями в этом жалком офисе, я смотрел на пустынный город из окна многоэтажки. И тут я вспомнил вчерашний разговор с Реей.
– Мне нравятся часы, но если серьезно… ты ведь попросил их заменить? – спросила она.
– Зачем? Всегда хотел дополнительное время в сутках! – рассмеялся я.
Дополнительное время в сутках. В голове вспыхнула искра воспоминания. Я вспомнил сотрудника, которого встретил во время обеденного перерыва в ИКЕА несколько недель назад. Джейкоб.
– Как работает ваша служба доставки? – спросил я.
– В машине не хватит места для всего, что присмотрели? – спросил Джейкоб.
– Не совсем, – ответил я, – нет времени.
Он кивнул и улыбнулся.
– Раньше я был как ты. Но нашел способ выкроить время.
Я всегда ненавидел эту фразу. Выкроить время. Это невозможно. Так часто говорят люди, у которых мало обязанностей.
Когда я смотрел на необъяснимо безжизненный город, заключенный в это замершее мгновение на целый час, у меня сложился пазл. Загадочный мужчина сделал это со мной. Он намеренно прислал мне часы. Должно быть, так оно и было. Дело всегда именно в этом, верно? В надоедливом продавце.
И тогда я решил использовать это время в своих интересах. Я жадный. Я человек.
Беззвучный, обездвиженный мир, в котором я проводил два часа в сутки, никогда не переставал меня пугать, но я расценивал этот страх как плату за невероятный дар. Дар, который давал время закончить работу, заниматься спортом, читать, и так далее.
Но через два года наслаждения плодами своих трудов стало понятно, какова истинная плата.
Список жизненных улучшений казался бесконечным. Меня повысили до должности вице-президента компании. Я был в наилучшей физической форме в жизни. Был всегда отдохнувшим. Я женился. И, кстати говоря, у меня было гораздо больше времени для моей жены Реи.
Но что-то было неправильно. Что-то туманное – ужасающая правда, постоянно ускользало от меня.
Рея только что родила нашего ребенка. Бобби. Даже с двумя дополнительными часами родительство давалось тяжело. Я старался сделать как можно работы к 13:00, чтобы больше времени уделять ребенку, но этого казалось недостаточно. Рея уставала.
Более того.
Она начала седеть.
– Мне всего тридцать два, – стонала она, сжимая в руках серебристую прядь волос.
Я обнял жену со спины.
– Это придает тебе особый вид. Ты красивая.
– Материнство меня убивает, – она шмыгнула носом.
Тогда я не придал этому особого значения. У меня первые седые волосы появились под тридцать, и я думал, что Рее еще повезло, но естественно, не высказал эту мысль вслух.
Но шли недели, и в моей голове все больше сгущался туман. Это было нечто большее, чем усталость от тягот отцовства. Я чего-то не замечал, и это пугало меня. Думаю, сами часы сбивали меня с мысли.
Все прояснилось, когда мы обратились в больницу по поводу нашего ребенка.
– Бобби три месяца, так? – хмуро спросил доктор Хилл.
Рея кивнула, потирая мешки под глазами.
– Да.
– Хмм, – протянул доктор Хилл, – просто он слишком…
– Крупный, – закончила Рея. – Почему он так быстро растет, доктор Хилл?
Доктор был растерян так же, как и мы, и это сильно встревожило меня. Я кое-что упускал из виду последние несколько недель.
Бобби. Рея. Они взрослели слишком быстро.
Ужас поглотил меня, захлестнув ревущей, безжалостной волной эмоций. Я наконец заметил морщины на лице жены. Количество седых волос. Она постарела лет на двадцать. А Бобби? Трехмесячный Бобби выглядел как годовалый младенец.
Часы крали их время?
– Сначала мы думали, что это может быть прогерия, – сказал доктор Хилл. – Но анализы отрицательные, так что, по правде говоря, мы понятия не имеем, почему Бобби растет так быстро. В вашем случае, Рея, думаю, повлиял стресс.
Мы с Реей решили, что нужно переехать за город, и я купил красивый коттедж. Работать планировал удаленно, как и она.
А самое главное, в день переезда я разбил часы. Больше никаких игр со временем.
Но все же, когда мы ехали в наш новый загородный дом, в 13 часов время остановилось.
Мои жена и ребенок исчезли, и машина немедленно остановилась. Все остальные автомобили тоже замерли призрачными грудами металла.
Я обнаружил, что вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев, и в страхе оглядываю пустой мир, который преследовал меня больше двух лет.
Но в этот раз он не был пустым.
На границе леса рядом с дорогой шевельнулась какая-то фигура.
Оно было похоже на жука-палочника, стоящего на задних лапах – чрезвычайно тонкое, сливающееся с дубами, которые частично скрывали его из виду.
Затем существо выскочило на дорогу и стало стремительно приближаться к нашей машине. Я закричал, открыл дверь и ринулся прочь от невероятно быстрого существа.
Петляя между пустыми машинами, я рискнул оглянуться через плечо, и завизжал от вида кошмарного существо на неустойчивых конечностях.
Я и не надеялся сбежать. Подумав было о том, чтобы вернуться к машине и попытать счастья, спрятавшись там, я почувствовал, как острое лезвие вонзилось мне в верхнюю часть спины.
Я упал на гравий и обернулся на безликое чудовище, склонившееся надо мной. Я никогда не был так напуган — не смертью, а тем мучительным наказанием, которое это существо приготовило для меня.
Взглянув на тварь, я понял все. Это было Время собственной персоной. И нет ничего более страшного, чем расплачиваться с силой, невообразимо превосходящей твою. Ужасающей силой, для которой ты просто букашка.
В моем случае – назойливая букашка.
Но оно пришло не для того, чтобы наказать меня за два года ускользаний от времени, а скорее, чтобы наказать за ускользание от своей судьбы.
Нет слов, чтобы это описать. Как вообще эта мерзость могла говорить, не имея рта? И тем не менее, я знал, что оно пришло за мной из-за сломанных часов.
Я также понимал, что эта форма была иллюзией, образом, порожденным моим разумом, чтобы не взорваться. Никто не может по-настоящему увидеть время. Это не не за пределами возможностей, но ужас за пределами ужасов.
Существо положило мне на грудь круглый сверток в подарочной упаковке, и я в ужасе сглотнул, точно зная, что найду внутри. Затем всемогущее насекомое исчезло.
Я хотел вернуться в машину, но случилось нечто ужасающе неожиданное. Возможно, наказание за то, что я пренебрег подарком Времени.
У меня был не весь час.
В одно мгновение машины пришли в движение. Я пригнулся и прикрыл голову руками, защищаясь от двух объезжающих меня машин.
Рея и Бобби.
Я повернул голову и увидел, что в сотне ярдов наша красная "Тойота Ярис" сворачивает к деревьям.
Воспоминания того дня размыты. Я так пытался забыть их. Моя прекрасная жена, седая и невероятно постаревшая, безжизненно лежала на носилках. Врачи скорой констатировали ее смерть на месте происшествия. Ужас, который спустя годы никогда не покидает меня. Глубокое, непреодолимое горе.
Бобби попал в больницу, и, к счастью, выжил. Шестимесячный мальчик выглядел почти шестилетним в глазах персонала.
В последующие годы я назло перестал использовать два дополнительных часа. Я наблюдал, как мой сын растет с феноменальной скоростью. Любые моменты радости были омрачены ужасом того, что ребенок старел быстрее, чем его родитель. Меня преследовало неизбежное.
Он быстро перерос меня. И пять лет спустя осуществился мой худший ночной кошмар. Бобби стал пожилым человеком. Он умирал в своей постели, в доме, который я купил всего несколько лет назад, когда он был совсем маленьким.
– Папа, – прошептал он мне в последний день.
– Да, Бобби? – я неконтролируемо рыдал.
– Я знаю, ты уже пытался, – прохрипел он, – но попробуй еще раз. Сломай их.
После смерти моего мальчика, я горевал несколько месяцев, прежде чем снова вспомнил об этих проклятых часах.Эта адская штука убила моих жену и сына в мгновение ока.
Больше времени? Какая скользкая, злая ложь. У меня отняли жизнь с моей семьей. Нет худшего кошмара, чем этот. Но я полагаю, все это дополнительное время должно было откуда-то взяться. Немыслимая цена.
Движимый ненавистью, я позвонил в ИКЕА, полный решимости хоть как-то наказать человека, ответственного за годы моих мучений. Но узнал страшную новость.
Джейкоб пропал за несколько лет до того, как я пришел в магазин. Он тогда даже не был сотрудником. В его гостиной были найдены, видимо, члены его семьи – от них остались лишь зубы и пепел.
Очевидно, Джейкоб понес такое же наказание, как и я, но что с ним случилось? Почему он вернулся в магазин, чтобы перенести проклятие на ничего не подозревающую душу?
Так много жутких вопросов. Я молюсь, чтобы часы не сделали это и со мной.
Оно все еще преследует меня. Но, по крайней мере, у меня не осталось близких, которых оно могло бы забрать. И я не намерен ничего менять до конца своих дней.
Я бы хотел закончить счастливым концом, но жизнь редко бывает полна чего-то кроме страданий. Я еще не стар, но прелесть дополнительного времени в том, что я обрел мудрость. Мучительную мудрость.
Время – это ужас, который так или иначе настигнет нас всех.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Наш турагент был прав: виды на Северо-Западе Канады стоили того, чтобы отправиться в поход. Бекки, Роб, Софи и я шли по туристической тропе до самого заповедника Наханни, но после этого решили спуститься вниз по реке. Маршрут нам подсказала канадская пара, с которой мы познакомились в хостеле недалеко от Ураниум-Сити. Нам пообещали, что мы будем единственными людьми за последние сто лет, которые увидят эту удаленную тропу. Если бы я тогда знал, куда они нас отправляют, я бы убил их обоих на месте голыми руками.
Тем утром все было хорошо. Мы проснулись и, как обычно, принялись суетиться в лагере. Бекки развела костер, а Роб сварил кофе. Мы с Софи сняли свою палатку, потом Бекки и Роба. Через тридцать минут после восхода солнца мы уже позавтракали и были готовы отправиться в путь. Даже в начале лета на Северо-Западе может быть холодно. Однако мы вчетвером были в прекрасной форме, с достаточным запасом провизии, отличным уровнем подготовки и с багажом опыта.
Природа в Национальном парке Наханни была потрясающей. Массивные красные дубы и березы тянулись к небу, угрожая зацепиться за облака. Их корни переплетались между собой, образуя жесткие сплетения, которые проверяли наши ботинки и нашу сосредоточенность на прочность. К западу быстро и спокойно текла река Наханни, ее глубокие воды были полны жизни. Мы последовали за ней в глубь долины, которая разделялась острым сине-белым горным хребтом.
Долина Наханни имеет обидное прозвище: Долина безголовых людей. Но мы не собирались проводить слишком много времени в ней. Местные гиды нарисовали для нас карту, которая должна была привести в отдаленную долину, расположенную между Наханни и близлежащей горой. Это было небольшое, но красивое место, полное ледяных ручьев, форели, сосен и мягких зеленых полей. Так нам сказали супруги из Ураниум-Сити.
Нам потребовалось почти все утро, чтобы найти начало «скрытой» тропы, ведущей из долины. Роб первым заметил вытоптанный кустарник, обозначавший начало окольной дорожки. Здоровяк подскочил, как маленький ребенок, и закричал.
– Сюда, Джимми, – крикнул он мне. – Кажется, я нашел Дорогу из желтого кирпича.
Бекки хихикнула и поспешила к нему. В то время как Роб был размером с настоящего медведя, его жена едва достигала пяти футов даже в сапогах. Мы с Софи вместе пошли к тропе. Погода была прекрасной и ясной, но в тени долины становилось все холоднее. Роб вел нас по тропе, его длинная дубовая трость стучала в такт беззвучной песне, которую он напевал. Тропинка была настолько узкой, что нам пришлось идти друг за дружкой. Бекки шла следом, делая снимки каждые несколько минут, пока мы поднимались к вершине долины. И наконец, Софи, а за ней я.
Пока мы шли, температура продолжала падать. Длинные послеполуденные тени простирались над нами, облака сгущались на сапфировом небе, пока не стали такими серыми и низкими, что можно было почти дотянуться до них. Мы шли около часа, прежде чем начались странности. Девушки обсуждали, как лучше развести костер, когда Софи замерла на месте.
– Мы уже проходили мимо этого дерева, – сказала она, указывая в сторону от тропы, на дуб, пораженный молнией.
Мы вчетвером замерли. Ветер снова усилился, заставляя деревья по обе стороны тропы гнуться.
– Это дерево кажется мне знакомым, – сказал я.
Дуб был высотой футов тридцать, с голыми ветвями и выжженным узором по стволу.
– Не думаю, – сказал Роб. – Мы поднимались практически по прямой. Не может быть, чтобы мы петляли.
– А вот рубец от молнии, - пробормотала Софи.
– Здесь много деревьев, наверное, в них бьют молнии во время бурь, - сказала Бекки. – Давайте продолжим идти. Держу пари, через час мы перевалим через ближайший хребет и сможем отдохнуть.
В течение следующих трех часов мы еще дважды проходили мимо дуба, в который ударила молния. В первый раз Роб попытался посмеяться над этим, сказав, что мы, должно быть, идем через лес молниелюбивых деревьев. Но в следующий раз, когда мы подошли к дубу, никто уже не смеялся.
Бекки осмотрела дерево и убедилась, что на нем есть метка, которую она нацарапала ножом во время предыдущего захода.
– Я не понимаю, - сказала она. - Я проверила компас. Мы постоянно движемся на запад. Как же мы вернулись назад?
– Думаешь, та парочка в городе направила нас по какому-то хитрому пути? - спросил Робби.
Я сильнее натянул воротник. Холод стал почти невыносимым, проникая через каждый оголенный участок кожи. Но хуже всего был постоянный ветер. Деревья колыхались в такт каждому порыву. Казалось, что они машут руками.
– Нам нужно вернуться, – предложил я. – Если мы просто повторим наши шаги, то выйдем в долину Наханни.
Софи посмотрела на облака в поисках солнца.
– Пока мы спустимся, уже стемнеет. Нам придется разбить лагерь в долине.
– Прекрасно, – пробормотал Роб. – В любом случае, других вариантов немного. Включай задний ход. Мы идем за тобой, Джимми.
Я кивнул и сделал глоток воды. После чего направился обратно по тропинке.
В этом не было никакого смысла. Как только мы повернули, чтобы вернуться к реке Наханни, мы перестали проходить мимо дерева молний. Вместо этого мы стали двигаться по кругу, проходя одну и ту же незнакомую местность снова и снова каждые пятнадцать-двадцать минут. Все шло как по маслу: то тропа вильнет, то мы пройдем мимо пары переплетенных деревьев, которых я не помню, то бесплодный участок без растительности, то небольшой пруд, которого совершенно не было, когда мы поднимались по тропе в первый раз.
– Что, черт возьми, происходит? – спросила Бекки, и в ее словах слышался оттенок паники.
Она заставляла нас останавливаться через каждые двести ярдов, чтобы проверить компас. Я наблюдал, как стрелка медленно вращается, двигаясь по часовой стрелке, хотя мы стояли на месте.
– Наверное, мы сошли с тропы, – сказал Роб, потряхивая своим компасом. – И, возможно, мы стоим над какими-то железными отложениями или чем-то еще, что может повлиять на магнитные поля.
Софи присела, глядя на замерзшую грязь.
– Мы буквально шли по своим следам обратно в долину. Мы все еще на тропе.
– Мы не можем… - огрызнулась Бекки. – Этого... этого просто не может быть.
Закончила она шепотом. Я прекрасно понимал, что она чувствует. Моя собственная связь с реальностью начала ослабевать. Деревья вокруг нас даже начали выглядеть неестественно. Они сгибались почти пополам при каждом порыве морозного ветра, а затем откидывались назад, и их ветви оставляли за собой четкий след. Облачность опустилась и слилась с поднимающимся туманом, оставив весь лес в густой дымке, которая, казалось, стремилась к тропе.
– Я устала, - внезапно сказала Бекки. – Ребята, я выдохлась. Мы можем отдохнуть?
Мы с Софи переглянулись, но Роб уже снимал рюкзак.
– Давайте сделаем перерыв на пятнадцать минут и просто переведем дух, - сказал он.
Софи облизнула потрескавшиеся губы.
– Через два часа стемнеет. Мы должны либо продолжать идти, либо найти место для ночлега.
– Нигде не видно равнины, – сказал я. – Только этот неприятный хребет, огромные деревья, и это озеро...
– Нельзя разбивать лагерь у озера, - сказала Бекки. Она сидела на своем рюкзаке. – В воде что-то есть, что-то не так. Разве ты не чувствуешь запах? – Я покачал головой, и она вздохнула. – Дай мне несколько минут отдохнуть, и мы сможем двигаться дальше. Либо мы найдем выход из долины, либо хорошее место для лагеря.
Мы с Софи осматривали местность, пока Бекки и Роб отдыхали. Мы тоже устали, но что-то, какое-то чувство, заставляло меня опасаться передышки. Туман был тяжелым и холодным. Просто идти сквозь него, казалось, истощало те крохи энергии и тепла, которые у нас оставались.
– Ты не пробовал вызвать помощь? – спросила Софи, когда мы отошли на несколько шагов от тропы, но все еще находились в поле зрения остальных.
Я кивнул.
– Уже три раза. Но сигнала нет.
– Джимми, нам нужно поскорее найти место для лагеря, иначе мы замерзнем.
– Я знаю. Этот ветер...
Деревья трещали теперь еще громче. Сначала они как будто приветственно махали руками, но теперь казалось, что они неистовствуют. Когда мы с Софи вернулись на тропу, нам потребовалась почти минута, чтобы разбудить Бекки и Роба. Оба заснули, сидя на своих рюкзаках.
– Мы не можем здесь оставаться, – сказала Софи. – Думаю, нам стоит сойти с тропы и разбить лагерь, сразу же, как только найдем подходящее место.
Стоило нам сойти с тропы, как земля раскисла под ногами. Это было похоже на прогулку по грязи, несмотря на то что грязь подмерзла. Земля тянулась за сапогами, ставила подножки, казалось, не желая отпускать нас каждый раз, когда мы пытались сделать шаг. Мы шли по густому, туманному лесу, казалось, даже ветки и корни тянутся за нами, хотят схватить нас. Когда мы добрались до небольшого ручья, все четверо опирались на трости.
– Я не могу идти дальше, - сказала Бекки, опускаясь на землю. – Мне очень жаль. Я просто не могу.
Софи помогла ей снять рюкзак.
– Все в порядке. Здесь, наверное, самое подходящее место для лагеря.
Я заметил, что у обеих девушек что-то не так с кожей. Она была потрескавшейся и серой, а лица - шершавыми. Посмотрев на Роба, я понял, что с ним происходит тоже самое. Я стянул перчатки и заметил, что моя кожа тоже стала серой и потрескавшейся.
– Нам нужно установить палатки,-- сказал я.
Из-за ветра было практически невозможно растянуть ткань палатки, а мерзлая земля сопротивлялась колышкам. Мы с Софи медленно, но упорно продвигались к цели, однако когда я взглянул на Роба с Бекки в их уголке между двумя деревьями, то заметил, что они практически ничего не сделали. Пара сидела, обнявшись, и оба спали. Странно, но в этот момент их кожа стала совершенно серой, а ноги, казалось, погрузились в землю. Я догадался, что это уловка тумана.
Софи поняла, куда я смотрю, и поспешила на помощь друзьям.
– Подожди, - сказал я, с трудом переводя дыхание. – Нам нужно... закончить... с палаткой... сначала. Потом... помочь.
Софи закусила губу, но кивнула. Кое-как мы установили палатку и залезли внутрь. Внутри было теплее, хотя ветер рвал и терзал нашу маленькую нейлоновую крепость.
– Я так устала, – сказала Софи, прислонившись к моему плечу. – Я так измотана.
Ее кожа была такой же, как у Роба и Бекки. Когда она сняла перчатки, то показалось что ее пальцы переплелись во что-то единое.
– Эй, эй, не спи, – умолял я, тряся Софи. – Мы не можем спать. Что-то ужасное... Софи? Софи?
Это было бесполезно. Ничто не могло заставить мою жену открыть глаза. Ее тело было застывшим и холодным. Я долго лежал, держа ее в объятьях. Почему у меня хватало сил на то, чтобы продолжать что-то делать еще какое-то время, я никогда не узнаю. В конце концов, когда Софи перестала дышать, я открыл дверь палатки, чтобы выглянуть наружу. Сквозь туман было трудно что-либо разглядеть дальше нескольких футов, но я увидел достаточно от того, что осталось от Роба и Бекки, чтобы непроизвольно закричать от ужаса.
Там, где должны были быть мои друзья, из земли поднималась пара переплетенных берез. В узлах и витках обоих деревьев все еще проступали человеческие черты - спящие лица, то тут, то там прикрытые клочками одежды. Закрыв палатку, я откинулся на спину. Взглянул на Софи.
Она быстро менялась. Ее кожа стала похожа на кору, тело вытянулось, шея удлинилась, ноги погрузились в грязь сквозь пол палатки.
– Софи? – спросил я.
Тень моей жены не ответила.
Сейчас я наблюдаю, как она, минута за минутой, становится все меньше похожа на человека. Я чувствую, как изменения происходят и со мной. Мои суставы затекли, поэтому я записываю все это так быстро, как только могу. Закончив, я положу дневник в непромокаемый пакет и брошу его в ручей. Надеюсь, его воды текут в реку Наханни, и кто-нибудь найдет этот мой последний рассказ о нас. Если вы читаете это, я знаю, что вы не поверите. Я бы тоже не поверил, до сегодняшнего дня. Но это правда.
Роберт и Ребекка Астрос. Софи и Джеймс Харден. Когда люди придут нас искать, они не найдут никаких тел. Только четыре березы, растущие на месте лагеря. В конце концов, боли, по крайней мере, не было. Я брошу эту книгу в ручей, а потом вернусь, прижму к себе Софи и усну.
Если вы когда-нибудь будете исследовать долину Наханни, не ходите по необозначенным тропам. Пожалуйста. Когда вы увидите, как деревья покачиваются на ветру, знайте, что это не приветствие.
Это предупреждение.
***
Я нашла этот дневник в магазине в Торонто. Похоже, он действительно прошел через все описанные в нем испытания. Кто-нибудь может подтвердить, есть ли какие-нибудь известные опасности в окрестностях долины Наханни?
Гугл говорит, что это жуткое место, но я бы хотела услышать о них от местных или тех, кто бывал там.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Я мертв вот уже пять недель, но ощущения совсем иные, чем вы могли бы подумать.
Безусловно, я не умер на самом деле, если бы это было так, то я не смог бы написать эту историю о том, что со мной произошло. Тем не менее, юридически я был признан мертвым. После смерти доказать, что ты жив, на удивление сложно.
Событие, ставшее причиной моей «смерти», произошло три месяца назад. Я должен был успеть на поздний рейс из аэропорта округа Уильямсон в Сент-Луис. После увольнения из армии я работаю следователем по страховым случаям, и поэтому моя работа охватывает все Соединенные Штаты. В год я совершаю около 250 перелетов, из-за чего бываю в самых отдаленных и маленьких аэропортах. Уильямсон небольшой, но не самый маленький из тех, в которых мне приходилось бывать.
Я приехал в аэропорт в 18:00, чтобы успеть на рейс в 21:45. Перекусил сэндвичем в ресторане, сделал несколько звонков и занялся административными делами. В аэропорту было тихо, но вокруг было достаточно людей, чтобы происходящее казалось еще более странным.
Объявили, что мой рейс задерживается, и виной тому «технические проблемы». Поскольку мне не чужды задержки, я просто достал свой киндл и начал читать книгу. Должно быть вскоре я задремал.
– Извините, сэр.
– Что? – Я был застигнут врасплох. Надо мной стояла ярко накрашенная стюардесса, от нее исходил сладкий, липкий и навязчивый аромат.
– Простите за беспокойство, сэр, но началась посадка на рейс в Сент-Луис.
– Большое спасибо.
Я огляделся. Все остальные, должно быть, уже сели в самолет. Аэропорт был пустынным, свет погашен, жалюзи опущены, точно город-призрак. Наручные часы показывали 23:53, гораздо позже, чем я ожидал.
Поднявшись на борт самолета, я понял что он пуст. То есть совершенно пуст. Я уже много раз летал с одним или двумя попутчиками, но никогда не летал в одиночестве.
Стюардесса вежливо проводила меня до места, указанного на билете, несмотря на то, что я мог сесть где угодно, и это не имело бы значения. Я поспешно убрал куртку и ноутбук в отсек для ручной клади.
Пока я читал книгу, стюардесса провела демонстрационный инструктаж по технике безопасности.
Взлет прошел гладко, но когда мы набрали определенную высоту, я почувствовал знакомое нарастающее давление в ухе и сглотнул. Всем знакомо ощущение, когда закладывает уши, но это было одновременно и знакомо, и совершенно иначе.
– Сэр, вам нужно пристегнуть ремень безопасности. – Слова были четкими, но голос был глухим, похожим на шепот.
Я обернулся в сторону голоса, ожидая увидеть стюардессу позади себя. Но ее там не было. Наклонившись в проход я увидел ее в передней части самолета. Я находился всего в 6 рядах сзади, так что, наверное, мог бы услышать ее голос и отсюда. Но я был уверен, что он доносится именно позади меня.
Я решил, что это какой-то обман акустики, что мои собственные звуки отдаются эхом в пустом самолете, но когда я поднял голову, знак ремня безопасности не горел. Я пожал плечами и вернулся к книге.
Полет прошел без происшествий, фоновый гул кондиционера в сочетании с моей усталостью и заметным освещением салона создавали сонное настроение.
Когда вдруг начали снижаться, у меня снова заложило уши.
– Простите, мисс, что происходит? – На сей раз это был мужской голос, чистый, но в то же время словно неземной шепот.
Ситуация начинала казаться очень странной, я видел, что в самолете больше никого не было.
– Не о чем беспокоиться, сэр, просто сохраняйте спокойствие и пристегните ремень безопасности, это просто турбулентность.
Самолет действительно начало слегка потряхивать, когда он опускался сквозь облака.
Голоса стали звучать громче, к ним присоединились другие. Теперь они были шумными и нервными.
– Прошу всех сохранять спокойствие и сидеть на своих местах. – Стюардесса говорила громко, стараясь перекричать нарастающую какофонию панических вопросов.
Шепот перерос в крики и плач.
Позади меня слышалась яростная молитва, призывающая безжалостного, ничего не слышащего Бога не позволить Его верному слуге умереть таким молодым, не исполнив обещанного.
Мать плакала, пытаясь успокоить своего плачущего ребенка. Ее успокаивающие слова не могли скрыть ужаса в ее голосе.
По мере снижения самолета шум нарастал, превращаясь в водоворот ужасных звуков.
– Неееееет!
– Пожалуйста, не надо.
– Только не это!
Колеса коснулись земли, и голоса стихли. У меня началась гипервентиляция, пальцы больно впились в подлокотники. На лбу выступил пот.
Я поспешил покинуть самолет, затем прошел через пустынный аэропорт и в конце концов рухнул в постель в своем безымянном, и абсолютно безликом гостиничном номере. Лежа в тихой и спокойной темноте, я пытался объяснить себе случившееся. Видимо это был какой-то приступ паники, какой-то разовый приступ тревоги из-за посадки, которую я совершал десятки раз в месяц. Мне удалось убедить себя в этом, и я, поддавшись усталости, уснул.
Во сне я слышал стоны боли и страдания. Затем наступила тишина.
Утро принесло ощущение нормальности. Я спускался на лифте, чтобы поспеть к завтраку.
– Как холодно!
Я обернулся на слабый шепот, уже зная, что в лифте со мной никого нет.
Когда я ехал на следующую встречу, то услышал по радио в арендованной машине новости о крушении. Это был рейс «Кейп Эйр», утренний самолет из округа Уильямсон в Сент-Луис. Из двадцати семи пассажиров, находившихся на борту, никто не выжил.
– Где ты? – раздался призрачный голос, как будто он исходил не из радио, а с сиденья позади меня.
Я посмотрел в зеркало заднего вида - пусто, но меня это не убедило. Я чуть не свернул с дороги, перегнувшись через кресло, чтобы осмотреть заднюю часть машины.
Только вернувшись вечером в аэропорт Сент-Луиса, я понял, что потерял паспорт. Для внутреннего перелета он мне не понадобится, так как хватит и водительских прав, но потерять его было неприятно.
Вернувшись домой на следующий день, я позвонил в отель в Сент-Луисе. Они извинились, но паспорт не был найден сотрудниками службы уборки. Вспомнив, что я предъявил его при посадке на рейс до Уильямсона, понял что единственная альтернатива - я забыл его в самолете.
Прозвучал звук соединения.
– Здравствуйте, я думаю, что, возможно, оставил свой паспорт на борту самолета, вылетевшего два дня назад.
– Вы должны быть здесь, с нами. Здесь так холодно. – Послышался шепот в трубке.
– Что?
– Я просто перевожу вас на наш отдел потерянного имущества, сэр. – Повторила женщина.
– Здравствуйте, отдел потерянного имущества «Кейп Эйр». Чем я могу вам помочь?
– Здравствуйте, меня зовут капитан Лайонел Синклер. Я думаю, что мог оставить свой паспорт на одном из ваших рейсов два дня назад.
– Хорошо, сэр, какой это был рейс?
– Рейс 21:45 из Уильямсона в Сент-Луис, номер рейса 9K1114.
– Присоединяйтесь к нам.
– Простите?
– Я просто проверяю нашу базу данных, сэр.
Наступила долгая пауза, я слышал стук клавиатуры.
– Сэр, не могли бы вы еще раз подтвердить дату вашего рейса?
– Среда, 21 марта, 21:45, рейс Уилламсон - Сент-Луис, номер рейса 9K1114.
– Простите, сэр, не могли бы вы подождать.
– Здесь так холодно, а у вас так тепло.
– Алло, это мистер Синклер? – спросил новый голос.
– Капитан Синклер. – нетерпеливо поправил я.
– Извините, капитан Синклер. Могу я, пожалуйста, уточнить детали рейса, на котором, как вы думаете, вы потеряли свой паспорт?
– Конечно. – сказал я, едва пытаясь скрыть свое разочарование, пока повторял детали.
– Капитан Синклер, боюсь, этот рейс был отменен 21 марта из-за технической неисправности самолета. Невозможно, чтобы вы летели этим рейсом, может быть, это был другой день?
– Вы должны были быть с нами.
– Я не ошибаюсь. Я летел этим рейсом. Сейчас я смотрю на корешок своего посадочного талона. У меня есть чек из ресторана в аэропорту Уильямсона и чек из отеля, в котором я остановился в Сент-Луисе в ту же ночь. Этого не могло быть, если бы я не летел этим рейсом. – Раздосадованный и взвинченный последними днями, я выходил из себя из-за этой глупой женщины.
– Сэр, вечерний рейс был отменен, а самолет, который должен был совершить этот рейс, попал в аварию на следующее утро. Возможно, вы слышали об этом в новостях? Вы не могли лететь этим рейсом.
Разговор закончился после еще большего замешательства и вспышки гнева.
В тот же день мне домой позвонили из полиции. Чуть позже они приехали, чтобы рассказать моей жене, что, к сожалению, я был зарегистрирован как пассажир этого рейса, что на месте крушения были найдены обгоревшие остатки моего паспорта и что единственные неопознанные останки из двадцати семи пассажиров, находившихся на борту, скорее всего, принадлежат мне. Представьте себе их удивление, когда они увидели, что я нахожусь дома, в целости и сохранности.
– Они знают, что вы должны быть здесь, с нами. – сказал мне шепчущий голос, пока офицеры беседовали со мной.
Так началась путаница с тем, жив я или мертв.
Зубная карта неопознанной жертвы совпала с моей. Хотя у меня сохранились водительские права, фотография на них была старой и, по мнению полиции, ничего не доказывала.
Записи с камер наблюдения в аэропорту не помогли. Хорошо видно, как я вхожу в аэропорт, однако, когда объявляют об отмене рейса, нет четких кадров, на которых я выхожу из аэропорта.
Я совершил несколько поездок в местный полицейский участок, и меня попросили отправить корешок билета в Службу безопасности аэропорта для проверки. Там все были в недоумении: корешок вполне настоящий, но они настаивают, что рейс никогда не вылетал.
Через семь недель этой неразберихи было получено разрешение на проведение теста ДНК. Мой ДНК был в архиве благодаря программе, в которой я участвовал во время службы в армии. Я надеялся, что все быстро прояснится. К сожалению, все закончилось катастрофой. Анализы моего и неопознанного тела совпали с ДНК из военной базы. При этом моя собственная ДНК совпала на 95 %, а ДНК трупа - на 99 %.
Из-за этого «доказательства» во вторник, 15 мая 2018 года, я был признан юридически мертвым, и полиция немедленно начала расследование моей истинной личности.
С момента признания меня мертвым голоса стали более четкими, более частыми. Их тон изменился.
– Ты больше не нужен живым.
– Теперь ты можешь присоединиться к нам.
– Мы скоро придем за тобой.
– Нам нужно твое тепло, ведь здесь так холодно.
Я много смеюсь. Смеюсь для того, чтобы не разрыдаться и не сойти с ума. Мир считает меня мертвым, а в моей голове звучат голоса. Моя жена стала странно на меня смотреть. Я вижу недоверие в ее глазах.
Теперь это уже не просто голоса. Я вижу мелькающие тени и отражения в зеркалах, ужасные существа, обожженные, сломанные и дрожащие от холода.
Несколько вещей беспокоят меня не только с точки зрения здравомыслия. Кто этот таинственный обугленный труп, который генетически претендует на мою личность больше, чем я? Что мне нужно сделать, чтобы доказать, что я жив и что я тот, за кого себя выдаю?
Но больше всего меня беспокоит мой статус мертвеца. Если убить того, кто мертв по закону, преступление не может быть совершено или даже расследовано.
А голоса продолжают твердить, что скоро придут и заберут меня.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Мой сосед - Генри Джонсон уезжал из города на две недели. От него только что ушла жена, и нужно было проветрить голову. Так что он попросил меня последить за домом. Будучи безработной студенткой колледжа, я согласилась.
В мои обязанности входило ухаживать за 17-летним Африканским Серым попугаем Джонсонов по кличке Сникерс. Мои знания о птицах не самые обширные, но хозяин оставил подробные инструкции по уходу.
В первый вечер работы я решила остаться на несколько часов. Мне нужно было закончить проект, а большой и пустой дом Джонсонов казался идеальным местом для учебы. Накормив и напоив Сникерс, я устроилась на диване.
Но не прошло и нескольких минут, как она отвлекла меня.
– ОСТАНОВИСЬ!
Я обернулась. Сникерс стояла на своем шесте и смотрела на меня серым глазом.
– ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ! – повторила она.
Закатив глаза, я вернулась к сборнику задач. Дифференциальные уравнения. Почему я опять решила стать инженером? Постучав карандашом по странице, я задумалась, может, пора сделать еще один перерыв на перекус?
– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ!
Сникерс перепрыгивала с одной жердочки на другую, покачивая головой, так беззаботно. Но от того, как это было произнесено, по спине побежали мурашки. Она явно подражала кому-то, попавшему в беду. Наверное, просто повторяет слова из фильма, подумала я про себя.
Но как же я ошибалась.
– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ. ГЕНРИ, ОСТАНОВИСЬ!.
Генри.
Имя хозяина дома. Генри Джонсон.
Я повернулась и уставилась на попугая. Она посмотрела на меня в ответ и несколько раз свистнула. После чего продолжила.
– ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ, ГЕНРИ, ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ!
Кровь застыла в жилах. Я уставилась на попугая, сердце колотилось в груди. Что именно здесь произошло? Что она повторяет?
Набрала родителям. Но они, похоже, не разделяли моего беспокойства.
– У твоей тети Шейлы был попугай, - сказал папа. - Эта птица улавливала всевозможные безумные слова. Фильмы, телефонные разговоры... он кричал, произносил слова на букву «Х», да и не только. Я бы не волновался, Эбби. Особенно если учесть, что Ракель ушла от него и все такое... у них наверняка были серьезные ссоры, которые попугай и запомнил. Не удивлюсь, если он знает словечки и похуже.
И он был прав. В течение следующего часа Сникерс то и дело повторяла «остановись» и «Генри», а также произносила разные другие слова, от ругательств до любезностей и цитат из фильмов. “ИДИ НАХЕР”. “Я ВЕРНУСЬ”. “КАК ТЫ СЕГОДНЯ?”. “COMMENT ALLEZ-VOUS?”
Наконец, около десяти часов вечера, я собралась уходить. Закинула тетрадь в рюкзак, выключила свет и направилась к двери.
– Пока, Сникерс, - крикнул я в темноту и потянулась к дверной ручке...
– ПОЛОЖИ НОЖ.
Я застыла как вкопанная.
Сникерс не было видно, но я слышала, как она мечется по клетке. Когти клацали по металлическим перилам, крылья хлопали в тишине. Может быть, она просто цитирует другой фильм. Может, она...
– ПОЛОЖИ НОЖ, ГЕНРИ, - повторила птица.
Сердце екнуло.
– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ.
Сникерс была взволнована. Я слышала, как ее крылья бились о металлические прутья клетки. Она прыгала туда-сюда, с жердочки на жердочку, беспорядочно щелкала клювом.
– ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ.
Не знаю как долго я там простояла. Секунды превратились в минуты. Но она больше ничего не говорила. Только щелкала, свистела и металась по клетке.
Включив свет и бросив рюкзак на пол, я направилась в спальню Джонсонов.
Генри был предельно ясен в своих инструкциях. Мне нельзя было заходить ни в одну из спален и подвал. Следовало оставаться на первом этаже, несмотря ни на что.
Но я все равно поднялась по лестнице. Осмотревшись, я нашла хозяйскую спальню. Все выгдядело чисто и опрятно, бордовое покрывало ровно лежало на кровати. Я обошла ее, с замиранием сердца надеясь, что все, что я себе представляю, неправда.
Но это оказалось правдой.
Потому что в шкафу я нашла кое-что. Маленькую коробочку, в которой лежал бумажник Ракель Джонсон... и ее водительские права.
Спускаясь по лестнице, чувствовала как ноги предательски дрожали. Сникерс с любопытством смотрела на меня из клетки. Я выключила свет, заперла дверь и почти побежала по тротуару. Как только я вернусь домой, позвоню в полицию. Как только...
Дилинь
Достав телефон, увидела новое сообщение.
От Генри Джонсона.
“Я просил тебя не входить в спальню.”
Я обернулась. Но за спиной простирался только темный тротуар, совершенно пустой. Как он... Ааа. Камера. Конечно. Сорвавшись с места я побежала к дому родителей, стоявшему на углу. Почти добежала...
Дилинь
“Я знаю, что ты видела.”
Я побежала еще быстрее. Ноги громко шлепали по тротуару. Почти на месте...
Дилинь
На этот раз я не смотрела, что там и не останавливалась, пока не оказалась за запертой дверью в родительском доме. И вот тогда, наконец, я прочитала сообщение, которое он прислал.
“Если расскажешь кому-нибудь, пожалеешь.”
***
Я не послушалась и позвонила в полицию. После тщательного обыска в его доме они нашли нечто ужасное.
Тело Ракель в морозильной камере в подвале.
Генри хотел сбежать из города, сделал вид, что уезжает в отпуск. Но нанял меня. Не думаю, что он понимал, что Сникерс может повторить то, что услышала той ночью.
А иногда я думаю, не знала ли Сникерс больше, чем могла сказать. Потому что, судя по всему, она была любимицей Ракель. Еще до того, как они поженились.
Может, она не бездумно все это повторяла.
Может, она пыталась добиться справедливости для Ракель.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Четыре дня назад школьный автобус забрал моего ребенка. Когда он ушел, я просто занялась своими делами, как обычно. В конце учебного дня, стоя на подъездной дорожке, я ждала, но автобус в этот раз не завернул к нашему дому. Я позвонила в школу. Оказалось, что мой сын не появился на занятиях.
– Но он сел в автобус, – нервно сказала я.
Наступила тишина.
– Мы не сомневаемся, что он сел в автобус, – прозвучал ответ, – но это был не наш автобус.
Во мне начал закипать злоба. Голос на том конце провода поспешил заверить меня, что я не одна такая. То же самое произошло с 18 другими детьми сегодня утром, и полиция занимается этим вопросом. Все чего я смогла в итоге добиться это отговорки, мне просто повторяли: “Они работают над этим. В полиции обо всем знают”.
Я постоянно возвращаюсь к тому утру, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но не выходит ничего существенного. Автобус был желтым. Длинным. У него были колеса. Что, черт возьми, я вообще могу еще помнить об автобусе? Он подъезжает, ты целуешь своего ребенка, и все. Пять раз в неделю. Эта рутина въедается настолько, что к дому могла подъехать подводная лодка, и я бы это не заметила.
Три дня назад родители пропавших детей собрались в Центре развлечений, чтобы собраться с духом, поддержать друг друга и погоревать. Все плакали и пересказывали теории, которые вынашивали все это время. Некоторые из них были совершенно безумны. На самом деле между детьми не было никакой особой связи. Они учились в одной начальной школе, жили в одном районе, и все на этом. Некоторые считают, что школа что-то скрывает. Или, может быть, автобусная компания. Но все водители под контролем, а школе это ни к чему. Все местные жители уже знают об этом, и многие родители держат детей дома, пока все не прояснится.
Два дня назад родители обнаружили кое-что в почтовых ящиках. Что-то похожее на обычное почтовое отправление. В маленьком белом конверте лежал рисунок их ребенка. На каждом из них был изображен автобус, проезжающий по какому-нибудь необычному месту. Край скалы. Дно моря. Горящий сарай. Самый густой и мрачный лес. На обратной стороне рисунков курсивом был написан один и тот же текст: «Это всего лишь небольшое путешествие».
Вчера на полпути к Калифорнии полиция сообщила, что нашла поле с восемнадцатью чучелами. На всех была одежда пропавших детей, а на краю поля большими буквами в грязи были вытоптаны слова песни:
КОЛЕСА У АВТОБУСА КРУТЯТСЯ
КРУТЯТСЯ
КРУТЯТСЯ
КОЛЕСА У АВТОБУСА КРУТЯТСЯ И КРУТЯТСЯ ВСЮ ДОРОГУ... ?
Сегодня утром я стояла на обочине, держа в руках сигарету, и ждала, когда приедет автобус. Я делаю это каждый день, утром и после школы. Каждый день мне вдвойне страшнее, чем в предыдущий.
Из-за угла раздается звук мотора и следом выезжает автобус. Желтый. Длинный. У него есть колеса. В автобусе сидят дети.
Но среди них нет моего.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Мне было 25, ей 23. Мы были вместе шесть или восемь месяцев, смотря как считать. В то время я жил у своего дяди, владеющего пабом на окраине города, где я ему и помогал. Она же, переехав в Прагу примерно за полгода до этого, жила в центре в квартире, которая поначалу казалась милой, но оказалось, что в ней живут неадекваты.
В момент, когда напряженные отношения между ее соседями по квартире после пьяного разговора вылились в битье бокалов, она восприняла это как сигнал к переезду. “В жопу залог” - подумала она тогда.
Мы познакомились в то же лето на окраине города. Она была американкой, путешествующей по Европе и желающей открыть для себя аутентичные уголки Праги, а я был рад попрактиковаться в английском с носителем языка и пообщаться с кем-нибудь, кто не был ворчливым стариком. Изначально предполагалось, что она проведет три дня в Праге, затем переедет в Будапешт, проедет по Балканам и вернется домой через Прагу.
После первой ночи, которую мы провели вместе, она решила пропустить Будапешт. К концу недели Балканы стали для нее чисто гипотетическим местом. Когда пришло время лететь домой, она замешкалась и чуть не опоздала на рейс. Только когда мы потные и запыхавшиеся стояли на досмотре, она сказала мне, что кажется хочет переехать в Прагу.
Однако, ей не хотелось торопить события. Сразу после окончания школы она переехала к своему школьному парню, и раны от той ошибки были еще свежи. В течение двух месяцев ежедневных звонков, сообщений и фотографий мы улаживали детали наших отношений. Действовали не спеша. Когда ее сосед по комнате оказался кидающимся бутылками мудаком, дело немного ускорилось.
Мы съехались весной 2014 года.
Тогда я впервые увидел картину.
Сразу после переезда, на декор квартиры я не обращал особого внимания. Для меня было счастьем просто быть с ней. Чувствовать себя взрослым человеком в стабильных отношениях. И только когда одним ленивым воскресным вечером она заснула на диване после просмотра какого-то сериала, мой взор привлекла картина.
Пышное поле пшеницы в погожий летний день. Вдалеке виднелся скромный небольшой домик. На переднем плане отец и трое его детей работали в поле. Они стояли на задних лапах и обрабатывали пшеницу человеческими орудиями труда, но по виду эти существа были похожи на мышей.
Картина не вписывалась в остальную обстановку современной квартиры. Все остальное было прямо с витрины IKEA, но полотно, висевшее над нашим телевизором, было совершенно самобытным. Масляная краска, детализация до поразительной степени - мышиные люди в поле… Казалось будто они живые.
Помню момент, когда залюбовался картиной, пытаясь понять, что она означает или как художник передал такое реалистичное движение, но потом девушка начала тихонько похрапывать на моем плече, а я был слишком влюблен, чтобы не отвлечься на это.
Время от времени картина попадалась мне на глаза, когда я готовил или гладил белье. Когда мы смотрели сериал и вставал вопрос о том, смотреть ли следующую серию или идти спать, я переводил взгляд на мышат, как бы ища у них совета.
В те времена они казались счастливыми.
Картина меня занимала, но это был лишь мимолетный интерес. Жизнь в городе занимала большую часть моего внимания. Я устроился на новую работу, и это несколько напрягало, но я был вне себя от радости, вырвавшись из цементных оков окраины. Арт-нуво, бары, концерты под окнами - мое новое место жительства заставляло меня влюбиться в город так, как я и не думал. Я увидел Прагу с совершенно новой стороны, и девушка была рядом со мной, чтобы прочувствовать все до мелочей.
Пару раз мы заговаривали о свадьбе, чтобы облегчить процесс иммиграции. Это было как бы в шутку, но мы все равно говорили об этом с серьезным видом. Первые шесть месяцев, которые мы провели в этой маленькой квартире, были сплошным блаженством, но потом... Потом что-то пошло не так.
Возможно, это был запуск нового продукта на работе, который чуть не довел меня до нервного срыва. Возможно, закончился конфетно-букетный период. А может, она просто устала от Праги. Так или иначе, мы постепенно начали становиться чужими друг для друга.
Все это произошло почти десять лет назад, так что извините меня, если я забуду подробности. Я лишь смутно помню ощущение приближающегося расставания.
Картина - вот что я помню с болезненной остротой.
Это случилось, когда я впервые попытался серьезно поговорить о нашем будущем. В тот вечер я задал много вопросов и получил в ответ много грустных пожиманий плечами. Именно после одного из таких молчаливых уколов в сердце я обнаружил, что мои глаза рассеянно блуждают.
– Разве всегда было не три ребенка-мышки? – спросил я.
На мгновение ее лицо перестало быть печальным и сменилось растерянностью.
– Что?
– На картине всегда был папа-мышь и трое детей, верно? А теперь их лишь двое.
Но дело было не только в пропавшей мышке. Казалось, что небо на картине изменилось. Пшеница больше не сияла золотым оттенком летнего солнца. Вдалеке собирались грозовые тучи. Люди-мышки больше не казались счастливыми и, я был почти уверен в этом, один из них пропал.
– Не знаю. Никогда не обращала внимания на эту картину. Прости. – вздохнув, она вернула разговор к темам, которые никто из нас не хотел обсуждать.
Мы расстались примерно через неделю. Я переехал обратно к дяде. Она осталась жить в квартире. Большая часть моих вещей все еще находилась там, так что примерно раз в неделю я заезжал к ней, чтобы разобраться с вялотекущей задачей переезда на метро. При этом я всегда заходил, когда знал, что она на работе, и делал это как можно быстрее, чтобы не позволить себе задуматься о том, как проходит её жизнь без меня.
Через месяц моих периодических визитов в квартире остались только несколько кастрюль, две сковородки и пара книг в мягкой обложке. Я отправился за остальными вещами в День независимости Чехословакии, находя в этом приятную долю иронии. Я был так доволен своим драматичным планированием, что совсем забыл о том, что у нее тоже будет выходной.
К моему удивлению, она была в гораздо лучшем расположении духа, чем в прошлую нашу встречу. Мы заговорили о вещах, не имеющих к нам отношения, а потом взяли бутылку белого вина из винного магазинчика неподалеку. Через пару часов взяли вторую. Мои книги и кастрюли в тот вечер остались на месте.
В течение следующих нескольких недель мы вновь разжигали искру наших отношений. Как будто последние пара месяцев были вырезаны из киноленты нашей жизни. Мы вместе ездили в поездки за город. Проводили бесчисленные часы вместе, смеясь и обмениваясь малозначительными подробностями нашей жизни. Секс был таким же восхитительным, как и в то лето, когда мы только познакомились.
Во время нашего небольшого медового месяца после разрыва картина перестала меня беспокоить. Она по-прежнему была нарисована талантливо и продуманно, что превосходило все ожидания, и в поле по-прежнему было только два ребенка-мышонка, но пшеница снова сияла золотым благополучием.
Мы были счастливы. На какое-то время мы снова начали шутить о свадьбе. Но, как это обычно бывает в отношениях после разрыва, наш счастливый час закончился. Словно мольба о помощи азбукой Морзе, наше совместное времяпрепровождение стало сменяться пустым молчанием. В конце концов эта мольба погрузилась в кромешную тьму еще одной ночи долгих и сложных разговоров.
Пока мы сидели на диване и медленно шли к осознанию того, что у нас нет совместного будущего, мой взгляд в очередной раз метнулся к картине. Оттенок полей снова стал холодным. Вдалеке от домика мышиного народа я заметил небольшую насыпь с крестом, которого раньше там не было.
В ту ночь наши отношения испустили последний вздох. Этот конец был болезненным, но не настолько, как первый раз. Возможно, где-то глубоко внутри я знала, что нам не суждено быть вместе. Возможно, именно странность картины уменьшила тяжесть разрыва. Все это было больно, безусловно, но пока я ехал на своем Uber во втором часу ночи обратно на окраину со своей коллекцией книг, кастрюль и сковородки, я почти не думал о ней.
Я думал о людях-мышах.
Я думал о маленькой могиле рядом с домиком. Я был уверен, что раньше ее там не было. Я был уверен, что картина меняется на глазах.
Мы хранили радиомолчание около недели. Я забрался на окраину и залечивал свои раны среди бетонных башен. Я решил избегать района, в котором она жила, чтобы швы на моем сердце не разошлись, но вскоре это решение оказалось бессмысленным.
Прага оказалась для нее неподходящим местом. Она решила вернуться в Штаты. До окончания срока договора на квартиру оставалось еще шесть месяцев, и нужно было найти кого-то на это время.
Когда мы встречались в последний раз, изменения в картине были неоспоримы. Теплое летнее солнце заслонили темные грозовые тучи. Поля пшеницы, некогда изобиловавшие пшеницей, превратились в скудные и больные. Отец и двое его детей-мышей перестали работать и больше не улыбались. Мышиный народ стоял на дороге, ведущей к разрушенному домику, склонив головы в печали и потеряв надежду в глазах.
Ее чемоданы уже были собраны и стояли у двери. Ей не хотелось говорить о картине. Ей вообще было не до разговоров. Изменения, произошедшие в картине, не поддавались никакому объяснению и уводили мои мысли в сторону, где их не должно было быть. Я ненадолго задумался, не меняет ли она картины всякий раз, когда я ухожу из квартиры.
И я спросил.
У нее не было никаких мотивов пытаться свести меня с ума, и подобная злость была бы для нее совершенно не характерна, но я все равно задал вопрос.
Ответа не последовало. Просто посмотрела на меня так, словно я превратился в совершенно незнакомого ей человека.
Мы сидели молча, и наша общая история медленно стиралась, пока не сработало уведомление Uber. Я помог ей с чемоданами. После неловких объятий она села в машину.
Больше мы не виделись.
Мысль о том, что картина может быть частью какого-то странного розыгрыша, не казалась мне вероятной в тот день, когда я спросил об этом. К концу недели она стала просто немыслимой. Картина продолжала становиться все темнее и темнее. Пшеница с каждым днем болела все сильнее, и внимание мышиного семейства постепенно переключилось с их умирающих полей на мир за пределами картины.
Они смотрели на меня.
Уставились своими глазами-бусинками, полными печали, как будто я был виноват в их страданиях. Они смотрели на меня, и от их взгляда в животе зародилось глубокое чувство вины. Я хотел снять картину со стены еще тогда, но расставание лишило меня решимости. Мой рацион стал состоять исключительно из заказной еды, и я почти не заходил в гостиную или на кухню.
Картина все еще оставалась в глубине сознания. Время от времени я замечал ее постоянно ухудшающийся вид, но жизнь была достаточно насыщенной, чтобы она постепенно исчезла из моего поля видимости. У меня была работа, на которой нужно было сосредоточиться. У меня была жизнь, которую нужно было жить.
Лишь спустя несколько месяцев картина снова оказалась в центре моего внимания. Тогда я пришел на день рождения старого школьного одноклассника и познакомился с его кузиной до такой степени, что она захотела зайти ко мне домой после того, как все бары закрылись.
В тот вечер я не был готов к визиту гостей. В спальне царил ужасный беспорядок. Мою новую подругу не впечатлила бы разросшаяся коллекция коробок из-под еды, разбросанная вокруг кровати, поэтому, чтобы избежать неловкости, мы устроились на диване в гостиной.
Поначалу все шло гладко. Мы с новой подругой удобно расположились и с упоением исследовали тела друг друга. Но потом, неожиданно, я почувствовал, как ее тело напряглось под моими руками. Когда я спросил, в чем дело, она медленно кивнула в сторону картины.
Даже в слабом свете уличных фонарей их можно было разглядеть. Измученная мышиная семья стояла на переднем плане картины. Все они выглядели голодными. Очень голодными. При этом мышиные дети, казалось, балансировали на грани между жизнью и смертью. Отец крепко держал их своими костлявыми руками, не давая упасть. Все трое смотрели на мир за пределами картины измученными, запавшими глазами, умоляя избавить их от страданий.
Чтобы успокоить девушку, я снял картину со стены и положил ее лицом вниз в коридоре. Это не помогло. Секс улетучился из комнаты, как только она заметила голодных мышей. Вскоре Uber забрал ее домой.
Что ж, было уже поздно.
Когда она ушла, я скинул все коробки из под еды со своей кровати и попытался немного поспать. Мысли никак не хотели утихать, и я налил себе рюмку виски на ночь. Когда и это не помогло, я взял все коробки и отнес их в пункт приема вторсырья. Вместе с бесчисленными жирными бумажными пакетами я выбросил и картину.
Я надеялся, что изгнание картины из дома успокоит меня, но этого не произошло. Вместо того чтобы лечь спать, я обнаружил, что стою у окна и смотрю на мусорные контейнеры. Даже на расстоянии я чувствовал, как мышиный народ смотрит на меня. Я чувствовал, что они винят меня в своих страданиях.
Присутствие картины в моей квартире не давало мне покоя уже несколько месяцев, но вид ее на помойке почему-то казался еще хуже. Мысль о том, что она гниет на какой-нибудь свалке, вызывала тошноту. На мышиный народ было страшно смотреть, но я был уверен, что они живые. Они смотрели в мое окно из мусорных баков. Они молили о помощи. И я был в ответе за них.
Когда солнце начало подниматься над Прагой, а похмелье медленно накатывало, я в последний раз вышел из дома. Я не стал вешать картину обратно на стену. Вместо этого положил ее в шкаф, лицевой стороной к стене. Мысль о том, чтобы избавиться от картины, казалась мне откровенно жестокой, но я не собирался позволять ей снова отпугивать гостей.
Проснувшись поздно вечером, я обнаружил мокрые от пота простыни под собой, а сердце бешено колотилось. Мне снился мышиный народ, причем с неприятными подробностями. Вместе с ними я стоял на бесплодных полях. Они протягивали ко мне дрожащие пальцы, сожранные голодом. Они просили и умоляли меня на языке, которого я не мог понять. Я стоял в их разрушенном мире и боялся, что мне никогда не позволят уйти.
Сон был до ужаса ярким, и когда я проснулся, мне потребовалось немало усилий, чтобы взять себя в руки. Однако, как только ужас сна прошел и я выпила немного кофе, ленивый воскресный вечер успокоил мое сознание.
Спрятанная в шкафу, картина оставалась вне поля зрения. Когда я делал уборку в квартире, то, доставая пылесос, видел заднюю часть рамы. Я никогда не разворачивал ее. Я не бросал на нее ни единого взгляда. Я не смог смириться с тем, что картина окажется в мусорном ведре, но чем меньше я знал о ней, тем счастливее был.
Годы шли. Мне потребовалось время, чтобы избавиться от душевной боли и общего дискомфорта, который внушал мне прошедший год, но вскоре мысли о моем “американском романе” и картине улетучились.
Я встретил другую женщину - ту, которая вскоре стала моей женой. Мы жили вместе в квартире, а потом наша маленькая семья стала расти. Наша дочь не была запланирована, но мы ее полюбили. Пока она не умела ходить, скромная квартирка в центре города нас вполне устраивала, но со временем стало ясно, что для воспитания ребенка есть места и получше. В центре стоял смог, трамваи были шумными, а ближайший парк находился слишком далеко, чтобы быть ежедневным развлечением.
В конце концов наша семья вернулась на окраину.
Мы переехали в тихий пригород с семейными домами. Я ненадолго задумался о том, чтобы оставить картину, но мне показалось, что это неправильно. Не проверяя, изменился ли холст, я накрыл его брезентом и спрятал на новом чердаке.
Скрытая от посторонних глаз, картина совершенно вылетела у меня из головы. На долгие годы я совершенно забыл о своих прежних отношениях и о мышином народце. И только сегодня утром я снова обнаружил, что смотрю в эти затравленные глаза.
Я проснулся от крика с чердака. Сто раз было говорено дочери, что нельзя там играть, но она никогда не была особенно послушным ребенком. Услышав крики, я бросился вверх по лестнице так быстро, как только мог. В голову приходили мысли о какой-нибудь травме, но как только увидел брезент на полу, понял, что случилось нечто худшее.
С годами картина продолжала меняться. Поля превратились в мертвую пустошь. Скромный домик вдалеке превратился в прах. Отец-мышь держал своих детей на иссохших руках, но они уже не казались живыми. Его измученные глаза смотрели на мир. Налитые кровью, впалые и умоляющие. Отец-мышь смотрел на меня.
Дочь все еще всхлипывает. Жена настаивает на том, чтобы картину немедленно выбросили, но я не могу заставить себя сделать это. Я не могу вынести вида страдающего мышиного народа, выглядывающего из мусорного контейнера.
Что-то глубоко внутри меня не хочет избавляться от картины. От ее существования у меня мурашки по коже, но мысль о том, что ее придется выбросить, гораздо ужаснее. Какая-то часть меня чувствует ответственность за мышиный народ на холсте, но теперь я вижу в картине нечто гораздо более тревожное.
Одна из детей-мышек очень похожа на мою дочь.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
– Поторопись, нам скоро выезжать, - крикнула я мужу, направляясь в ванную. Каждый год, в преддверии Рождества, мы с друзьями семьями собираемся вместе. Мы уже начинали опаздывать, когда он вдруг осознал, что ему необходимо принять душ. Я аж позабыла куда положила серьги, беспокоясь, как бы мы не опоздали еще больше.
Проходя мимо ванной комнаты, я заметила, что дверь широко распахнута. Там стоял он, все еще обнаженный после душа. С накинутым на голову пастельно-оранжевым полотенцем, о котором я даже не знала. В тот момент я не придала этому значения – просто мимолетная мысль. Он плавно раскачивался из стороны в сторону, будто маятник.
– Прекрати глупить, ты же знаешь, что мы опаздываем! Ты не видел мои серьги? – сказала я хихикнув.
Войдя в спальню и я их сразу же заметила. Слабо поблескивая, серьги лежали на прикроватной тумбочке.
– Неважно, нашла! - с облегчением крикнула я.
Пока я вставляла первую серьгу, мой взгляд упал на картину с изображением маяка, висевшую на стене нашей спальни. Мой муж всегда был своим на местных блошиных рынках, я бы даже сказала, что у него имелся талант находить диковинные вещицы. Я уже привыкла к этому, но картина все же притягивала внимание. На ней был изображен маяк, внизу нарисован ряд нечетких разноцветных пятен - толпа людей, как я предполагала, а раме, в самом низу, был выгравирован какой-то заголовок, заметка или цитата: «Такие славные ребята».
Мои размышления прервались, когда я не смогла вставить вторую серьгу. Слегка порезавшись, я направилась в ванную к зеркалу.
Муж по-прежнему стоял там. Покачиваясь.
– Милый, нам действительно пора идти. Пожалуйста, собирайся.
Я подошла к зеркалу. Не увидев крови, вздохнула с облегчением и вставила вторую серьгу. Все это время краем глаза я видела, как муж покачивается. Полотенце закрывало его голову. Мое терпение иссякало – не похоже чтобы он был готов, чтобы так тратить время.
– Милый, перестань, – сказала я, убирая полотенце с его лица.
Под полотенцем я ожидала увидеть его дурашливую улыбку, но не это.
Его глаза были широко распахнуты. Лицо лишено эмоций. Он смотрел вперед, как будто в нескольких футах от него не было стены, как будто куда-то сквозь нее. Он перестал раскачиваться, как только с него соскользнуло полотенце, но остался как вкопанный стоять на месте.
Я осторожно взяла его руку.
– Пойдем со мной, давай присядем, – внутри зрело ощущение, что что-то не так.
Я подвела его к кровати и усадила, его рука казалась вялой, как будто мышцы полностью атрофировались.
– Давай оденемся, хорошо? Мы можем обсудить происходящее?
Я старалась говорить спокойно, роясь в шкафу. Начала задавать вопросы, пытаясь отвлечь его от происходящего. Хотя я все еще помнила о времени, сейчас все внимание было сосредоточено на самочувствии мужа.
Заметив отсутствие ответов и реакций, я повернулась к нему.
Приходилось ли вам когда-нибудь удивляться отсутствию чего-либо? Обычно мы прыгаем от внезапного появления того, чего не ожидали. Или внезапного движения предмета, который, как мы думали, неподвижен. Но когда я увидела, что мужа нет там, куда его посадила, меня вдруг сотрясла дрожь. Я не слышала движения и не почувствовала, как он прошел мимо. Он должен был все еще сидеть на кровати. Его отсутствие было достаточно сильным сюрпризом, чтобы шокировать меня.
– Милый? – негромко крикнула я, гадая куда он делся.
Пройдя мимо ванной я заметила знакомый силуэт. Оранжевое полотенце, накинуто на голову, слегка раскачивалосб в том же ритме, что и раньше.
– Если ты не ответишь, я вызову скорую.
В голову сразу же пришли мысли о возможной черепно-мозговой травме, возможно, он упал в душе. Я знала, что действовать быстро – единственный шанс свести ущерб к минимуму.
Муж молчал. Я убрала полотенце с его головы, набирая номер службы спасения. Он снова перестал раскачиваться. Разговаривая по телефону, я наблюдала, как муж опустился на колени, поднял полотенце и накинул его на голову. И продолжил раскачиваться.
Вскоре прибыли парамедики. Муж не сопротивлялся и позволил довезти себя до машины скорой помощи в коляске. Я все спрашивала, все ли с ним в порядке, из-за чего им пришлось заверить меня, что, хотя больница сделает все возможное, у них в данный момент нет необходимой информации. Мой бушующий разум не обращал на это внимания и бурлил вопросами.
По дороге в больницу муж все время пытался встать, но, когда его осторожно опускали обратно, подчинялся. Пока кто-то управлял им, он повиновался, но стоило расслабиться сразу же пытался уйти.
Сквозь вой сирен над головой, скрежет машины парамедиков и попытки сдержать слезы я услышала знакомую мелодию.
Муж, не проявлявший почти никаких признаков активности, тихонько напевал. Я наклонилась, чтобы прислушаться.
Это был очень низкий звук, каждая нота начиналась как гул, а заканчивалась как хриплое дыхание. Казалось, что каждая из них длится чуть дольше, чем положено. Но не смотря на это я узнала мелодию. Муж напевал «Ведь он такой славный парень».
Оставшийся путь до больницы прошел как в тумане. Все точно знали, куда идут, а мне оставалось только следовать за ними, совершенно потерявшись в этом лабиринте указателей и нарисованных линий.
– Мэм, не могли бы вы пройти в соседнюю комнату? Нам нужно, чтобы вы заполнили кое-какие формы.
– Нет, пока я не узнаю, все ли в порядке с моим мужем, – огрызнулась я.
– Мы все понимаем. Но если вы сможете предоставить полезную информацию, то шансы понять что происходит с вашим мужем увеличатся. Эти бумаги помогут нам во многом разобраться.
Они убедили меня, что врач скоро будет в палате и что муж в надежных руках. Мне не стоило полагаться на медиков, ведь они не слушали! Я объяснила, что муж все время пытается встать и уйти, но они явно недооценивали происходящее!
Я даже не успела помочь медсестре заполнить личные данные мужа, как нам сообщили, что он сбежал.
– Пациент не мог далеко уйти, проверьте все выходы, – нервно переговаривались сотрудники.
Меня просили сохранять спокойствие и продолжать заполнение бумаг, но мне уже было не до этого. Я хотела оббежать больницу, чтобы помочь в поисках, но меня остановили со словами, что я не имею права бродить здесь одна. Я могла бы легко наплевать на их правила, но не хотелось чтобы меня выпроводили из больницы и я запретили бы видеться с супругом.
Подождав немного, я вышла наружу. Сперва осмотрев парковку, затем близлежащие улицы, я потратила не менее полутора часов на поиски. Из больницы также не было вестей. Я отправилась в сторону дома. Идти было минут двадцать и мне было сложно представить, что он смог бы проделать этот путь в нынешнем состоянии. Не говоря уже о том, чтобы вообще найти путь домой. Но попытаться стоило.
Подойдя к дому, я обнаружила, что окно у входной двери разбито. Отсутствие стекла на тротуаре внизу подсказало мне, что кто-то проник внутрь. Возможно, мне следовало быть более осторожной, но я просто хотела узнать, дома ли муж.
Дрожащей рукой я не с первого раза попала ключом в замочную скважину, но после нескольких попыток мне это удалось. Повернув ручку и открыв дверь, я ворвалась внутрь.
– Милый? Ты здесь?
Не знаю, удивилась ли я тому, что увидела, или все таки ожидала этого…
Он был в ванной. Оранжевое полотенце, накинутое на голову, плавно раскачивалось.
На кафельном полу под ним собралась лужа крови, капающая с правой руки. Порезы на ногах и теле говорили сами за себя - он не чувствовал боли. Муж разбил окно, чтобы попасть внутрь и вернуться на это место. Повреждения ничего для него не значили. По какой-то причине его мысли были сосредоточены только на том, чтобы оставаться в ванной с почти невесомым полотенцем на голове.
Плача, я подошла к нему и слегка приподняла полотенце, даже не заметив что оно пропиталось кровью. Глаза мужа были красными - моргал ли он хоть раз с тех пор, как все это началось? Тихое пение продолжалось.
Мне следовало бы немедленно связаться со службой спасения, но вместо этого я просто встала рядом. Я смотрела в его глаза, представляя, что он смотрит в мои. Я хотела, чтобы он вернулся. Осторожно подняв руку, он снова натянул полотенце на лицо.
Не знаю, как долго я стояла и рыдала.
– Пожалуйста. Поговори со мной. Я люблю тебя.
Нежное жужжание могло бы успокоить, но легкое непостоянство ритма служило тонким напоминанием о том, что мой муж где-то не здесь.
Я вспомнила все наши недавние разговоры. Все, что мы когда-либо делали вместе.
В последнее время он увлекся океаном. Я никогда не могла этого понять - горизонт, поглощенный вечным покачиванием и грохотом волн, никогда не привлекал меня. Муж часто рассказывал мне разные факты. Один из них, который мне особенно запомнился, касался старой традиции, касающейся моряков, скончавшихся в море. Вернувшись на берег, нужно было накрыть полотенцем их лицо, ожидая, пока кто-нибудь прибудет с помощью или катафалком.
Любопытство не давало мне покоя, пока я оплакивала своего еще живого мужа, и я пошла в спальню, чтобы внимательно всмотреться в картину.
Кляксы у подножия маяка - я всегда считала, что это люди без лица, с небольшими деталями. Но я никогда не понимала, почему они такие разноцветные.
Только сейчас я поняла, что это была не толпа, собравшаяся у подножия маяка. Это были десятки тел, разложенных на берегу. Их лица были закрыты полотенцами пастельных тонов.
Возможно, мой муж сейчас там.
Вечно стоит у маяка и смотрит на горизонт, пока его поглощает океан.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны
Я работаю техником на вышках сотовой связи. Вы, возможно, видели видео на Youtube, где какой-то парень держится за вершину металлической башни посреди огромного пустого пространства. Это я. Там, где я живу, это одно из лучших мест, на которое можно устроиться без школьного аттестата, и единственный источник развлечений в придачу. Как вечный неудачник с жаждой адреналина, я был лучшим кандидатом. На самом деле, там было лишь два требования: базовый уровень физической подготовки и полное отсутствие страха, чем я и обладал.
По крайней мере, я так думал.
Две недели назад компания, на которую я работаю (она останется неназванной, чтобы руководство не нашло этот пост), отправила меня на работу примерно в пятидесяти милях от города. Я редко пересекал границу штата, но вышка находилась настолько далеко, насколько это возможно. К тому же, большая. 400 с чем-то футов высотой, она предназначалась для передачи сигнала через Аппалачи от одного сонного шахтерского городка к другому. Это меня вполне устраивало. Я предпочитаю работать вдалеке от посторонних глаз по одной причине – бейсджампинг.
Для непосвященных, бейсджампинг – это прыжок с парашютом с высокого объекта. Ну знаете, когда в 10 лет ты прыгаешь с крыши дома с одеялом и ломаешь лодыжку, а отчим выходит и лупит тебя ремнем, прежде чем отвезти в больницу?
Нет?
Возможно, так было только у меня. В любом случае, бейсджампинг – это взрослая версия такого приключения. За исключением сломанной лодыжки и побоев (надеюсь). К моей удаче, вышки сотовой связи оказались идеальным местом для такого рода хобби.
Утром, когда я должен был выезжать, в овраги вокруг моего дома опустился легкий туман. Местные называют это “самогонной погодой”, что означает “сидеть дома и напиваться вместо работы”. Как ни велико было искушение поступить именно так, я месяцами ждал этой возможности и не мог ее упустить.
Я должен был доверять своему чутью. Вместо этого я заварил себе сраный термос кофе, бросил инструменты на заднее сиденье сраного джипа и... ну, вы поняли. До места я ехал несколько часов, обманывая себя, что погода скоро прояснится и подъем будет солнечным. Парашют был упакован вместе со снаряжением. Раньше я снимал на GoPro, пока не понял, что делать ролики, от которых у инспекции по охране труда случится сердечный приступ, неразумно. Я бываю умным, когда не забываю об этом.
Припарковав джип перед ограждением, я набрал код на электронных воротах. Поверх забора была натянута колючая проволока, но сомневаюсь, что здесь кто-то часто бывал, проволока местами осыпалась. Я подумал, что если бы кто-то захотел ее преодолеть, это было бы несложно. Мои подозрения подтвердились, когда я проезжал мимо маленького технического помещения, и обнаружил, что каждый дюйм гофрированного металла покрыт граффити. Я восхитился им, открывая навесной замок, чтобы достать оттуда лампочку. В заказе было сказано, что нужно заменить сигнальную лампу для самолетов. Знаете, такие мигающие красные огоньки, которые в темноте дают понять, что здесь находится вышка. Я взял одну из них с пыльной полки, сунул в рюкзак, надел альпинистское снаряжение, в последний раз проверил парашют и начал восхождение.
Вначале подъем всегда скучный. Одна рука над другой, ступенька за ступенькой. С нетерпением ждешь трепета, который возникает в сотнях футов над землей. По крайней мере, у меня так. Но нужно держать себя в руках. Падение с высоты 30 футов может быть таким же фатальным, как и с 400, и если бы я собирался уйти из жизни, то знаю, что бы предпочел.
Обычно вы видите промышленных альпинистов цепляющимися карабином за каждую ступеньку. Я не обременяю себя этим, если нет ветра. Тогда его не было. На самом деле, воздух казался неестественно спокойным. Если бы я был мудрее, то, возможно, обратил внимание на покалывание в затылке или дурное предчувствие в животе. Но, как вы, возможно, уже догадались, я был не из мудрых. Так что списал это на дрожь от кофе и ускорил шаг. Вероятно, мне просто захотелось отлить. Вы когда-нибудь справляли нужду с высоты 400 футов? Это даже звучит прекрасно.
Примерно на полпути я заметил, что туман сгустился, что было странно. Обычно, с набором высоты солнце начинает разгонять туман, и видимость становится отличной. Как правило, к двум часам дня все заканчивается, и можно спрыгнуть с вершины. Я уже присмотрел небольшую симпатичную лужайку к юго-востоку от башни, где можно приземлиться и немного прогуляться до джипа. Если я не смогу ее увидеть, это обернется проблемой. Я все-таки не самоубийца. Похоже, все мои планы на этот день рухнули. Туман вокруг меня настолько сгустился, что можно было подумать, будто надвигается шторм. Но в прогнозе погоды не упоминалось про шторм, и ветра все еще не было. Было до странности тихо, за исключением стука моих ботинок о ступеньки и собственного дыхания.
Я сделал перерыв примерно на полпути, на вышке нанесены отметки высоты, чтобы оценить, насколько вы продвинулись, и я только что преодолел 150 футов. Зацепившись карабином за ступеньку надо мной, я первый раз за день откинулся назад и потянулся, наслаждаясь чувством невесомости. Взглянул вниз (чего опытные альпинисты советуют никогда не делать), и тогда я увидел это.
Внизу около башни виднелась окутанная туманом фигура. Я говорю “фигура”, потому что не мог хорошо рассмотреть. Просто тень, ниже примерно на сотню футов. Так далеко, что я даже не мог сказать, движется ли она.
– Какого хера?
Я, конечно, не Шекспир, но сомневаюсь, что старина Билл отреагировал бы иначе. Зачем кому-то взбираться на вышку сотовой связи в глубине Аппалачей в такой день? Кому-то кроме меня, разумеется.
Сначала я подумал, что это какие-нибудь граффитисты, обнаружившие, что их способности ограничены холстом старого сарая, отрастили яйца и решили забраться на вышку, чтобы немного разукрасить серую сталь. Молодцы! Встреча могла выйти немного неловкой, если они меня догонят, но я не собирался вызывать полицию или что-то в этом роде. Я даже хотел подождать, пока они поднимутся поближе, но передумал.
Это было мое первое и единственное верное решение в тот день. Возможно, только оно и спасло мою жизнь.
Я продолжил подниматься, решив, что если мои коллеги успеют застать меня на вершине, то я их поздравлю и попрошу закрасить одну из ламп, чтобы снова отправиться сюда через месяц-два и все-таки спрыгнуть.
На отметке 200 футов я сделал еще один перерыв, ощущая под толстой шапкой прохладный влажный воздух. Компания требует надевать каску, но при падении с такой высоты я бы предпочел, чтобы мой череп превратился в кашу. Быстро и безболезненно. Я кинул еще один взгляд вниз, чтобы посмотреть, что делает мой загадочный друг.
Оно было ближе.
Я говорю “оно”, потому что мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что существо, взбирающееся на башню, не было человеком. Расстояние между нами составляло несколько десятков футов, и ошибиться было невозможно. Его руки были слишком длинными, тело слишком коротким. Сквозь туман я мельком увидел темную, мерцающую кожу, искривленное лицо на узловатой шее и два молочно-белых глаза, как у старика, больного катарактой.
Я моргнул.
Оно не исчезло. Одна длинная рука взмахнула над другой с какой-то неестественной грацией, его ладони были настолько большие, что могли обхватить ступеньку целиком.
– Какого ХЕРА?
Еще раз, с чувством.
Я не суеверный, не верующий, не философствую, не занимаюсь политикой, да и вообще ничем. Я – промышленный альпинист с обезьяньими мозгами, и увидев, преследующую меня тварь, мой обезьяний мозг тут же взял верх. Я рванул по ступенькам, отбросив всякую осторожность, пытаясь осознать увиденное. Какой-то пранк? Телешоу, правда? С сумасшедшим бюджетом? В голове промелькнула дюжина жалких попыток рассудить здраво. Я взбирался, пока не запыхался, и разум, безрезультатно ища объяснений, вернулся к вопросу: “я действительно это видел?”
И я рискнул посмотреть вниз.
Тварь все еще была подо мной, и она приближалась. Поднималась в зловещей тишине. Не рычала и не ревела, как дикий зверь. Только спокойствие и целеустремленность хищника, преследующего добычу. Я мельком заметил движение, вздернутый нос, голую кожу и рот, полный черных зубов. Однажды я дал мелочь старой наркоманке, и она одарила меня мерзкой ухмылкой из таких же зубов.
Остался только один путь на землю, и он был наверху.
Я взбирался так быстро, как только мог, забыв об осторожности. Отметка 300 футов промелькнула в тумане. 350. Я начал сдавать, каждый вдох обжигал легкие. Во рту стоял привкус меди, взгляд затуманился. Я начал спотыкаться. Пропустил ступеньку и чуть не упал. Вцепился в лестницу, боясь, что вот-вот почувствую, как длинные пальцы смыкаются на лодыжке. Я ударился ногой о ступеньку, но затем мне удалось вернуться на место и продолжить подъем.
Я достиг верхней платформы. Люк был закрыт на навесной замок. Конечно он был закрыт. Я зубами сорвал перчатку и бросил ее, ища в кармане ключ. Пусто.
Меня сковал страх. Моча, которую я приберегал для верхушки, стекала у меня по ноге. Я отстегнул с пояса молоток и ударил по замку. Он раскрылся, ударив меня по руке. Я открыл люк и протиснулся внутрь, выпрыгнув на маленькую платформу, как форель из ручья. Через решетку я увидел тварь прямо за мной. Оно щелкнуло челюстями, обнажив свою широкую пасть. Внутри нее была еще одна пасть, и еще одна, и еще.
Я закричал. Ну, изо всех сил попытался, собрав весь оставшийся в легких воздух. Прозвучало скорее как всхлип. Я стоял спиной к вершине башни, наблюдая, как оно движется внизу, наполовину скрытое. Перекинул одну ногу через ограждение платформы, и проверил ремни парашюта. Небо со всех сторон было серым. Ничего кроме бесконечной однообразной серости. Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был хотя бы примерно представлять, где находится солнце, но его не было нигде. Только бесконечные сумерки. Не знаю, в какую сторону я смотрел, и где была поляна, на которую я планировал приземлиться. Я прыгал вслепую. В туман. Без понятия, куда направляюсь и насколько близко нахожусь к земле. Это было безумие.
И единственная возможность.
Когда существо подняло мерцающую руку над краем башни, готовое подтянуться и схватить меня, я прыгнул.
Обычно в этот момент я издаю радостный вопль, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо и чувством невесомости. В этот раз я летел молча, глаза были полны ледяных слез, а холодный ветер обдувал кожу и волосы. У меня на шее висели защитные очки, но я забыл их надеть. Я схватился за веревку и потянул изо всех сил.
Раздался обнадеживающий хлопок, затем рывок, и я вытянул ноги вперед. К счастью, инстинкт взял верх, дав перегруженному мозгу передышку. Я посмотрел через плечо наверх, в ушах свистел ветер, но твари не было видно. Я потянул за рулевые тросы, пытаясь разглядеть внизу какие-нибудь признаки земли. Ничего. Прошло несколько долгих секунд. Затем я заметил дерево, проглядывающее сквозь туман. За ним еще одно, и еще, и вот я уже летел между ними, ветки хлестали меня по лицу, рукам и ногам.
Я вылетел из-за деревьев прямо в забор около башни. Ударился о его верхушку с такой силой, что перехватило дыхание, вдобавок порезав руки о колючую проволоку. Я упал навзничь, приземлившись в грязь, разорванный нейлон опустился мне на лицо. Я высвободился из остатков парашюта и расстегнул рюкзак, бросив все это у забора, и захромал к джипу. Твари наверху не было видно. Я рывком распахнул дверь и завел двигатель, молясь, чтобы свеча зажигания, которую я собирался заменить уже несколько месяцев, послушалась в последний раз.
Двигатель, шипя, ожил.
Что-то пролетело над головой. Размытое пятно. Я заметил широко расставленные длинные конечности, перепончатые крылья и прикованные ко мне глаза хищника, бесшумно скользящего в воздухе, делающего вираж и поворачивающегося в мою сторону.
Я дал задний ход, из-под колес полетела рыхлая грязь. Врезался в ворота, ударившись головой о сиденье. Затем я помчался по гравийной дороге, и не останавливался, пока не добрался до дома. Затем должно быть, на автопилоте приехал в отделение неотложной помощи. Они наверняка решили, что я какой-то сумасшедший, глаза выпучены, штаны в моче. Им пришлось оторвать мои пальцы от окровавленного руля, прежде чем затащить меня внутрь.
Прошло уже две недели, а швы на руках до сих пор заживают. Шрамы останутся на всю жизнь. Я пишу это за закрытыми дверями, а старый пистолет отчима 12-го калибра лежит на столе передо мной. Мне нужно завести собаку. Может, двух.
Туман вернулся, и почему-то горы уже не кажутся безопасными.
Загорелся экран телефона. Сообщение от компании. Другая работа. Другое место.
Не думаю, что буду отвечать.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Паранормальные существа, похожие на демонов, могут существовать в разных культурах и религиях. В христианстве демоны - это злые духи, которые пытаются искушать людей и вводить их в грех. Они могут принимать различные формы, включая животных и людей, и могут вызывать различные физические и психические симптомы у людей.
В других культурах также могут существовать паранормальные существа, которые похожи на демонов. Например, в японской мифологии есть существа, называемые "они", которые выглядят как люди с рогами и хвостами. Они считаются злыми духами, которые могут причинить вред людям и животным.
Также существуют паранормальные явления, которые могут быть связаны с демонами. Например, полтергейст - это явление, когда невидимые силы двигают предметы или создают звуки без видимой причины. Некоторые люди считают, что это могут быть действия демонов.
Однако, большинство ученых считают, что паранормальные явления не имеют научного объяснения и связаны с психологическими причинами или ошибками восприятия.
Если бы вы встретили меня на улице и спросили, чем я занимаюсь по жизни, я бы сказал, что работаю консультантом на дому в компании, занимающейся промышленными прачечными. Именно так звучит моя легенда.
А на самом деле? Все намного проще. Каждую пятницу вечером я прихорашиваюсь, прихожу в определенный театр в центре города, сажусь и смотрю представление.
Вот и все. На это уходит от силы пара часов в неделю, но в итоге я зарабатываю шестизначную сумму в год, и имею все, о чем вы только можете мечтать. Знаю, знаю. Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Практически любой человек на планете отдал бы жизнь за такую работу, как у меня.
По крайней мере, до тех пор, пока не узнает, какие представления я вынужден посещать.
Прежде чем начать, хочу уверить вас, что я хороший человек. Я жертвую тысячи долларов на спасение тропических лесов из каждой зарплаты, и мы с детьми еженедельно работаем волонтерами, помогая малоимущим. Я глубоко верующий, и после смерти попаду на Небеса. В конце концов, я сам никогда никому не причинял вреда. Ни разу не поднял руку ни на одну живую душу.
Как вы можете называть меня грешником, если все, что я делаю – лишь наблюдаю?
Это началось около трех лет назад. Я буквально был на дне, когда получил предложение о работе. Мне сказали, что каждую пятницу вечером я должен буду посещать представление в самом модном театре города. Вот и все. Сначала я был сбит с толку. Что, черт возьми, я знаю о театре, балете, оркестрах? Они что, перепутали меня с каким-то важным критиком? Однако во время телефонного разговора представитель компании вежливо заверил, что никаких особых компетенций в этой работе не потребуется.
– Все, о чем мы просим – это чтобы вы присутствовали и были свидетелем.
Все в этом деле кричало о мошенничестве, но я подумал: "Какого черта?" В худшем случае выслушаю предложение вступить в какую-нибудь пирамиду или купить таймшер, вежливо откажусь и уйду.
Я немного растерялся, подъехав к театру. Десятки, может быть, даже сотни людей толпились у входа, все в красивых костюмах и роскошных платьях. Я надел самую модную одежду, какую только мог себе позволить, но все равно чувствовал себя бельмом на глазу. Театр целиком арендовал "работодатель", и внутрь допускались только мои “коллеги". Во сколько могло обойтись привлечение такой огромной аудитории для посещения только одного спектакля? Кто бы мог финансировать что-то подобное? Но я отмахнулся от этих мыслей и попытался просто слиться с человеческой волной, вливающейся в двери.
Каждый действующий сотрудник был одет в изысканный абсолютно черный костюм, с черным же галстуком и рубашкой, от которых, казалось, темнел воздух вокруг. На каждом в темноте светилась белая маска комедии – неопреновая маска, растянутая в улыбке вечного смеха, которая даже тогда показалась мне почти издевательской. Персонал на входе потребовал от всех сдать электронные устройства, нас обыскали и даже провели металлодетектором по каждому. Затем они напомнили присутствующим ни при каких обстоятельствах не покидать своих мест во время выступления (порекомендовав перед началом представления сходить в туалет), соблюдать тишину и не отвлекаться.
И все продолжали повторять одну и ту же мантру.
Не отвлекаться. Не отвлекаться. Не терять концентрацию. Помните: вы здесь для того, чтобы наблюдать.
Если бы я был один, то бы ушел в тот же момент. В глубине сознания какая-то часть меня, примитивная, древняя, кричала, что здесь что-то ужасно неправильно. Но эффект толпы – адская штука. Все казались спокойными, немного сбитыми с толку, и без вопросов отдавали свои телефоны. Было несколько несогласных – вероятно, другие новички вроде меня, – но в конце концов они тоже уступили. Я видел, как легко все соглашаются, и подумал, почему бы и мне не согласиться? Кто хочет быть единственным параноидальным ублюдком, упустившим легкие деньги?
Оказавшись в великолепном театре, старинном и величественном, я был больше всего поражен устройством сцены. Она походила на заднюю часть рояля: странные рычаги и молоточки из красного дерева, похожие на пальцы, манипулирующие бесчисленными нитями фортепианных струн, некоторые из которых были длиной более дюжины футов. Эта картина живо напомнила мне паутину. Я не мог понять, что это за механизм, такой сложный и в то же время не имеющий очевидного назначения.
Характер представления всегда разный. Иногда это произведение Шекспира, балет, опера, черт возьми, даже кукольный театр. В тот день проходил концерт с участием небольшого камерного оркестра, всего из 35 человек. Они выглядели как студенты, молодые и неопытные, которые нервничали, будто это было их первое выступление перед такой толпой. В основном струнные, плюс по одному духовому инструменту и всего по паре валторн и ударных. Дирижировал человек в маске комедии. Это сбивало с толку. Кто выложит столько денег за выступление маленького начинающего оркестра в огромном и престижном месте? Я подумал тогда, что один из музыкантов, должно быть, сын миллиардера. Это было единственное разумное объяснение.
Я давно работаю здесь и успел понять, что это самая интересная часть. Начало, когда можно, если постараться, раствориться в представлении и притвориться, что все в порядке, что происходящее нормально. И лучше всего, когда артисты еще не подозревают, что им угрожает. Так проще для всех.
Но в первый день я был таким же растерянным, как и музыканты, и просто наслаждался музыкой. Может быть, какой-нибудь знаток искусства и услышал бы дилетантские ошибки, но для моего нетренированного уха они звучали просто замечательно. Даже прекрасно.
Но один вопрос начал закрадываться в мою голову, сначала тихим нытьем, которое быстро переросло в грохот внутри черепа. Сколько времени прошло? В какой-то момент я заподозрил, что давно назрела необходимость антракта. Но в зале не было окон, а электронные часы у меня отобрали еще на входе, так что определить время было невозможно. Сначала я списал это на собственную рассеянность.
Но, в конце концов, и другие начали обращать внимание. Никто не осмеливался заговорить, но новички тут и там хмурили брови и бросали косые взгляды, смущенные и обеспокоенные. Исполнители тоже начали нервничать, перешептываясь и жестикулируя другу другу и дирижеру, не на миг не прекращавшему автоматических, размашистых движений руками в перчатках. На мой взгляд, к тому времени прошло, должно быть, часа два, и они начали выглядеть измученными, обезвоженными. Некоторые даже подумывали, прекратить играть.
ПРОДОЛЖАЙТЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
В одно мгновение все фортепианные струны громко зазвенели и натянулись в такт движениям механических приспособлений на сцене, вся структура ощетинилась и напряглась, как живое существо. И тот голос, раскатистый, как гром, казалось, исходил от самой сцены с механическим грохотом, похожим на скрежет металла о металл. Это на какое-то время напугало музыкантов и заставило подчиниться.
Следующие полтора часа прошли спокойно, а после жизнь непоправимо изменилась. Оркестр играл тихую сонату, так что каждый услышал резкий звон и визг боли. Мои глаза метнулись к скрипачке. Одна из струн на ее инструменте лопнула и вонзилась девушке прямо в глаз. Алая полоса разделила ее зрачок пополам, а потом хлынула кровь, залившая лицо густым алым потоком. Она застыла, прижимая руку к глазу и вслепую махая другой, жестами прося помощи.
И стоило ей перестать играть, как эта странная система рычагов, молотков и шкивов с ревом и лязгом ожила, словно медвежий капкан.
Механизм сработал так же внезапно, как жестоко. Струны рванулись к шее скрипачки, словно намереваясь задушить ее, но двигались так быстро, что прошли сквозь плоть, как сквозь пустое место. На мгновение девушка показалась мне спокойной, невозмутимой, как будто вообще ничего не произошло.
А потом начала разваливаться. Голова, вместе с рукой, которую она прижимала к глазу. Кончики пальцев другой руки, поднятой в последнем жесте. Все аккуратно срезано, с хирургической точностью. Время как будто замедлилось. Части тела с мокрым стуком падали на пол, а вскоре за ними последовало и туловище девушки. Будто гравитации понадобилось время, чтобы сработать. Или скрипачке – чтобы понять, что она уже мертва.
Все произошло так быстро, что трудно было по-настоящему испугаться. Это было больше похоже на… может быть, благоговение. Все уставились на куски мяса, которые когда-то были многообещающей молодой женщиной с надеждами и мечтами. Паутина проводов все еще грохотала и дрожала вокруг, и механический голос заревел снова.
ПРОДОЛЖАЙТЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
Время угроз прошло. Некоторые музыканты повинуясь инстинкту, даже не задумываясь, вскочили со своих мест. Никто из них не успел сделать и шага, как провода разделили их надвое. Остальные просто продолжали играть точно так же, как и раньше, как будто их мозг оцепенел от увиденного и просто работал на автопилоте, пока к ним постепенно не вернулись способности мыслить. Пока они не осознали, что ступор спас им жизнь.
На сцене, когда-то наполненной красивой музыкой, теперь грохотала какофония. Нестройные звуки, похожие на протяжный, дрожащий вой, на издевательскую пародию на музыку. Люди сжимали инструменты дрожащими, вспотевшими руками, играя ровно так, чтобы не вызвать гнева этих дрожащих струн, туго натянутых вокруг них.
Постепенно они осознали, что говорить не запрещено. Они сразу же начали кричать так громко, что едва не заглушили эту мрачную какофонию скрипа и скрежета: одни просили пощады у персонала, другие выкрикивали угрозы, будь то юридические или физические. Ничто из того, что они говорили, не могло поколебать решимости мужчин и женщин в масках комедии ни на йоту. Они стояли в строю, как статуи, непоколебимые.
Осознав это, музыканты обратили свое внимание на нас. Стена красных, заплаканных глаз, оглядывающих толпу в поисках хоть какого-то намека на милосердие, умоляющих нас объединиться против персонала, называющих нас всех больными ублюдками за то, что мы просто сидим и смотрим, как они умирают. У блондинки-скрипачки оказалась самая гениальная и убийственная стратегия из всех. Она просто начала рассказывать нам о себе. Все, что только приходило ей в голову, выплескивалось между всхлипами и слезами.
– Меня п-зовут Вера Х-Хейз. Это мой муж, вон там. – Она указала на темноволосого мужчину за барабанами. Он был самым тихим из всех, казалось, берег силы. – У нас есть маленькая девочка. Ей восемь лет, и она любит маму и папу. Ее зовут Люси. Она любит лошадей, и я... я так берегу нас, чтобы, может быть, как-нибудь дать ей уроки верховой езды...
Мне отчаянно хотелось заткнуть уши, но это было бы нарушением правил. Почему она не может просто заткнуться, черт возьми? Я так ее ненавидел. Ненавидел больше, чем кого-либо в жизни. Но почему? Она – жертва. Она не сделала ничего плохого. Я понял позже, что ненавидел ее за то, что она постоянно напоминала мне, что она человек. Напоминала о том, что я с ней делал. Что мы все с ней делали, сидя в зале молчаливыми соучастниками.
И это почти сработало. Я почти решил спасти ее. Но тут позади меня раздался грохот выстрела.
Я уверен, что стрелял один из людей в маске комедии, стоявших на верхней галерее. Я чуть не совершил ошибку тогда, оглянувшись назад. Но сдержался, продолжил смотреть прямо перед собой, прекрасно представляя, в красках, как чьи-то мозги только что размазало по сидению. Тот человек, что он сделал? Тайком достал телефон и попытался позвонить в 911? Попытался сбежать? Или, может быть, просто не смог больше этого выносить и принял роковое решение отвернуться от ужаса на сцене?
Я пытался отвлечься, изучая невероятный механизм, оживляющий пропитанные кровью фортепианные струны. Что это была за невероятная машина, существующая вопреки всем основным законам геометрии, и, казалось, не имеющая средств управления, а действующая автоматически, ведомая собственным зловещим разумом? Возможно, продолжение того существа, из которого состояла сама сцена… В одном я был уверен: оно живое. Оно дышало под ногами артистов и мгновенно слизывала их кровь с половиц.
Через несколько часов оркестранты перестали кричать. Я не мог представить себя на их месте. Даже просто наблюдать за выступлением стало испытанием на выносливость. У многих инструменты к тому времени уже были залиты кровью, сочившейся из порезов на натруженных руках. Женщина, игравшая на валторне, боролась из последних сил, ее легкие и руки горели от усталости.
– Я не могу, – в конце концов, хрипло выдохнула она, и валторна упала на пол. – Мне так жаль, но я больше не могу... – В одно мгновение сквозь плоть прошла струна, и внезапно у нее не осталось ни рта, чтобы говорить, ни глаз, чтобы видеть, ни разума, чтобы думать. Все это разметало по сцене, насытившейся пролитой кровью.
Еще один выстрел. Я задрожал, на лбу выступили капельки пота от ужаса. Кто-то из зрителей отвернулся, и я вдруг осознал, что только что собирался сделать то же самое, и сделал бы, если бы внезапный грохот не вывел меня из оцепенения.
Большинство исполнителей в течение следующих нескольких часов заканчивали так же. Они либо ошибались, либо больше не могли этого выносить. Как бы чудовищно это ни звучало, я тихо молился, чтобы они поскорее умерли. Они уже были мертвы в тот момент, когда вышли на сцену. Зачем часами страдать, просто чтобы неизбежное все равно случилось? Теперь я понимаю, что почти невозможно сделать такой выбор, просто сдаться и принять смерть вопреки всем природным инстинктам. Но тогда в зале воняло от того, что зрители опорожняли кишечники, а чертова женщина рядом со мной просто не переставала плакать, никак не переставала…
Вера и ее муж продержались дольше всех, возможно, потому, что они были друг у друга. Прошло больше дюжины часов, может быть, даже две дюжины, а они, несмотря ни на что, все еще играли свой маленький дуэт совершенно синхронно. К этому времени они уже просто разговаривали друг с другом, как будто ничего не случилось, как будто за ними даже не наблюдали.
– Детка, когда мы выберемся отсюда, я отвезу тебя на Мартас-Виньярд. Я знаю, я так долго это повторял, но, Боже, я потратил столько денег на этот дурацкий гребаный мотоцикл, – сказал он. – Люси там понравится.
Вера усмехнулась.
– Ну не знаю. Маленькой девочке там может быть скучно. Разве там не полно стариков?
Он слабо рассмеялся.
– О, может быть, в городе. Но ты же ее знаешь. Просто запусти девчонку в воду, и обратно уже не вытащишь. Клянусь, она прирожденная пловчиха. Думаешь, мы когда-нибудь увидим ее на Олимпийских играх? Ха-ха.
Это было сюрреалистичное зрелище, я будто подглядывал за частным разговором пары, в их собственном доме. Они старались поддерживать иллюзию нормальности, как могли, только бы не сойти с ума после стольких часов пытки. Даже когда они пытались улыбаться и смеяться, в тоне пары чувствовалась дрожь, отчаяние, страх перед тем, что может произойти, если в разговоре произойдет хоть малейший перерыв.
Многое из того, что они сказали, было слишком личным, чтобы пересказывать здесь. Они сожалели о старых ошибках, разрешили все споры, которые у них случились за все годы совместной жизни. Похоже, они хотели убедиться, что сказали все, что должны были, прежде чем наступит конец…
Но состояние мужа постепенно ухудшалось. Он потерял концентрацию, зацепил рукой тарелку и на ладони открылась огромная рана. Кровь хлестала потоком. Мало помалу, его разум затуманивался, его шатало, глаза разбегались, речь становилась невнятной, а игра – небрежной. Вера отчаянно пыталась заставить его сосредоточиться.
– Поговори со мной, малыш. Подумай о пляже. Люси понравятся ракушки. Она наберет целую гору самых любимых и поставит их на маленькую подставку в своей комнате, по соседству со своими маленькими трофеями.
Она болтала без умолку, но к концу все, что он мог выдавить из себя, – это невнятное мычание в знак согласия. Он откинулся на спинку стула, и тут одна барабанная палочка вылетела из рук, оставив в воздухе облако розового тумана. И все же он продолжал играть, как будто даже не заметил этого. Затем его глаза вдруг прояснились, и он, не верящим взглядом, уставился на пустую руку и замер. Струна около него тут же натянулась, запела… и в одно мгновение он вскочил со своего места и бросился к нам.
Он знал, что все кончено. Просто хотел нанести удар по миру, если сможет, в качестве последнего акта неповиновения. Он даже встретился со мной взглядом, и я никогда не забуду выражение его лица!
– Зачем вы на это смотрите!? Вы больные ублюдки! Вы, больные, извращенные... – Он бросил оставшуюся барабанную палочку, и траектория полета должна была привести ее прямо мне в лицо... Но струны разорвали ее в воздухе, яростно вонзаясь с сотни разных сторон, пока она не исчезла в облаке опилок. А потом они сделали то же самое с барабанщиком.
Вера не кричала и не всхлипывала. Она просто напряглась и тихонько ахнула, как будто сидела в кресле у врача и знала, что укол неизбежен, но все равно не была готова к боли. А потом она осталась совсем одна. Она смотрела на нас так, словно хотела заговорить, хотела что-то сказать, выразить то, что происходило у нее внутри, но что еще можно было сказать? Она провела почти целый день, выкрикивая до хрипоты все сочетания слов, какие только могла придумать. Ничего из этого не помогло. Все это ничего не значило.
Поэтому она выразила себя через музыку. Заиграла самое печальное, отрезвляющее соло, которое я когда-либо слышал, и которое, как я прекрасно понимал, она сочиняла по ходу дела, с помощью которого отдавала переживания, которые невозможно было выразить словами. Она смотрела на нас всех сверху вниз красными, налитыми кровью глазами, устанавливая зрительный контакт с каждым зрителем, словно напоминая, что мы не бесформенная масса, что каждый из нас несет личную ответственность. Сейчас я едва помню, как звучала музыка, будто я слышал ее во сне, и все же даже сейчас воспоминания разрывают мне сердце.
Она играла, казалось, целую вечность. Затем медленно и спокойно отложила скрипку, встала и поклонилась.
А затем была уничтожена.
Зрители вскочили на ноги, ровно так же как и я, и устроили стоячую овацию, долгую, почти бесконечную. Мы кричали, вопили, плакали, швыряли вещи, колотили кулаками по креслам, рвали на себе волосы, смеялись и танцевали друг с другом. Это был настоящий катарсис после всего молчания, после целого дня адского невысказанного напряжения. Никогда прежде я не чувствовал такой связи с толпой людей на каком-то глубоком духовном уровне.
Мы вышли из театра, спотыкаясь, как вереница вурдалаков, с пустыми лицами и усталыми глазами. Персонал был вежлив, как всегда, поблагодарил нас за посещение спектакля и выразил надежду, что нам “понравилось шоу”. Кто-то вытаскивал тела застреленных зрителей. Выбравшись, наконец, во внешний мир, я был ошеломлен, обнаружив, что на дворе все тот же вечер, в который я вошел в театр. Я был уверен, что провел внутри по меньшей мере двадцать часов, но для внешнего мира прошло всего два. Именно такой срок и был указан в предложении о работе.
Мне никогда прямо не запрещали рассказывать об увиденном, и теперь я знал почему. Никто мне не поверил. А, возможно, власти имели свой интерес, не знаю. Клянусь Богом, диспетчер 911 до слез смеялся над моим рассказом…
Я поклялся, что никогда не вернусь туда. В тот вечер я стал частью чего-то злого, чего-то непостижимого, и это будет преследовать меня вечно. Но следующий год снова стал временем постоянного отчаяния, долгов становилось все больше, а возможности трудоустройства сокращались бешеными темпами. Я продержался около года, но, в конце концов, сдался. И, к моему ужасу, следующее выступление далось мне... легче, теперь, когда я знал, чего ожидать. А следующее было еще легче, и следующее за ним…
Представления всегда разные, но результат один.
Мне приходится напоминать себе, что я не виноват в происходящем. Все, что я делаю, – это наблюдаю. Мы видим, как люди умирают каждый день, в новостях и онлайн, видим, как людей постигает ужасная участь, часто в местах, дестабилизации которых способствовали наши собственные страны. На самом деле, чем я отличаюсь от любого из вас? Мы все должны признать, что в этом мире происходят ужасные вещи, и все, что мы можем с этим поделать, – это либо отвести взгляд, либо посмотреть ужасу прямо в глаза. Является ли решение отвернуться более нравственным или это просто трусость?
И, кроме того, разве им не было бы хуже, если бы не было зрителей? Если бы им пришлось умереть в темноте, в одиночестве? Если бы никто их не увидел. Если бы никому не было до этого дела. И никто бы их не помнил.
В конце концов…
Кто-то должен быть свидетелем.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Приближался тридцатый день рождения мужа, и я хотела сделать для него что-нибудь особенное. Он всегда стесняется напрямую говорить о том, чего хочет, но в этот раз, когда я спросила, у него сразу же нашелся ответ.
– Ты не против секса втроем?
***
Что?
Должно быть, он увидел выражение моего лица, потому что тут же попытался все исправить. Меня ему всегда было более чем достаточно, он просто горел желанием попробовать, это могло бы разнообразить нашу интимную жизнь (которая и так была довольно прекрасной, как мне казалось)... Он понимал, что мне это не по душе, но действительно считал, что это может быть потрясающим опытом для нас обоих, поэтому просто не мог перестать говорить об этом.
Кажется я смогла донести до него мысль, что мне нужно подумать.
Подумав пару дней и поговорив с сестрой, я сказала, что готова попробовать один раз. Он пришел в восторг, и тут же начал рассказывать об одной девушке, которая, как он знал, может быть открыта для подобного. В тот момент я задумалась: если это имя сразу пришло ему на ум, значит, что-то уже происходит?.. Но отмахнулась от этой мысли.
Мы обговорили основные правила, и он договорился о встрече, чтобы обсудить детали. Когда пришло время, первое, что я заметила – это то, как сильно она похожа на меня. У него определенно был свой типаж. Мы разговорились, девушка показалась мне достаточно приятной, и в итоге назначили встречу на следующую субботу.
Когда Дженни приехала, мы сидели, нервно болтали и пили вино (в основном я), а потом приступили к делу. Хоть я и нервничала, но, кажется, все прошло хорошо. Муж уделял мне достаточно внимания, придерживался наших правил и, кажется, отлично проводил время. Утром мы попрощались и отправили ее домой.
Но почти сразу он начал спрашивать, когда мы сможем повторить. Пришлось напомнить ему, что уже говорила на этот счет.
– Разве ты плохо провела время? – быстро спросил он.
И началось давление. А ещё… я заметила, что в одна из прядей моих волос стала сильно короче, и никак не могла найти свой медальон. Но это все было неважно – я просто хотела вернуться к нашей обычной жизни.
На следующей неделе на прогулке мы столкнулись с Дженни в магазине. Мы разговорились, и она спросила, не хотим ли мы повторить. Мой муж ответил, что был бы не против, а когда мы отошли, я спросила его, какого черта он делает, но в ответ он просто сказал, что уверен, что мне понравится. После долгих уговоров я не выдержала и сдалась, и мы назначили еще одно рандеву.
Вечер вновь прошел хорошо, утром мы попрощались с девушкой. А на следующей неделе снова встретились с Дженни, и я не могла не заметить, что она стала похожа на меня еще больше, чем раньше. Ее волосы потемнели до моего оттенка, а губы казались немного... полнее? Как у меня. Я сказала об этом мужу, но он ответил, что я должна воспринимать это как комплимент – возможно, ей просто нравится мой образ.
На следующей неделе я вышла по делам и увидела ее. Думала подойти и поздороваться, но что-то удержало меня в стороне. И угадайте кто к ней подошел? Конечно же мой муж, мой муж наклонился и поцеловал ее.
Вот скотина!
Я решила подслушать о чем они говорят и услышала, что все идет по плану. Он сказал, что вино сработало идеально и что позже у него будут еще образцы, и что нужно проследить за волосами и медальоном. В тот момент я понятия не имела, что, черт возьми, происходит, но интуиция вопила об опасности.
Позже тем же вечером мой муж предложил еще раз встретиться с Дженни. Я подумала, не послать ли его куда подальше, но в тот момент мне слишком хотелось узнать, что за хрень происходит, так что я решила подыграть ему.
Когда Дженни пришла в этот раз, я притворялась, что пью вино. Затем мы пошли в спальню. На этот раз он, кажется, больше уделял внимание ей – обидно, но я и так уже перестала ему доверять.
По окончанию действа я притворилась, что сплю. В это время он отрезал еще кусочек моих волос и взял мазок с моей кожи, а потом вышел из комнаты вместе с Дженни. Я пыталась проследить и подслушать, но услышала только часть разговора – «процесс», «метаморфозы» и «почти готов». Я вернулась в постель и легла, совершенно сбитая с толку.
На следующий день, пока он был на работе, я зашла в его кабинет и после тщательного обыска нашла потайной ящик с книгой под названием «Как создать идеальную жену».
Что за херня?
Я пролистала книгу – речь шла о том, что с помощью магии и науки можно создать точную копию своей нынешней жены, только лучше.
Это реально происходит? Да как он посмел!
Моя мама всегда говорила: «Не злись, а поквитайся». Она была умной женщиной, и мне пора было прислушаться.
***
На следующие выходные мы снова пригласили Дженни. Но на этот раз, когда мы закончили, я проснулась привязанной к стойке посреди комнаты.
– Прости, дорогая, – сказал мой муж, – но у нас ничего не получается. Дело не во мне, а в тебе. Но не волнуйся – скоро я сделаю из тебя идеал!
С этими словами он дал зелье Дженни, и она начала трансформироваться.
В его точную копию.
Я никогда не забуду выражение шока на его лице.
– Удивлен, дорогой? Да, я раскрыла твою уловку. Удивишься ли ты, узнав, что последняя партия была наполнена твоей ДНК, а не моей?
Затем я посмотрел на существо, ранее известное как Дженни.
– Убей его.
И оно убило. Жестоко.
На следующее утро я проснулась в обнимку с Джеймсом. Он приготовил мне завтрак, расспрашивал о том, как прошел день, и при этом говорил, что любит меня.
Он был идеальным мужем.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Я сижу в своей спальне и пытаюсь побороть страх, чтобы выйти наружу. Я не знаю, что делать… Полностью растеряна. Пожалуйста, помогите.
Мой муж стоит за дверью, и я не знаю, что он сделает, если... О Боже, прозвучало конечно, будто он... Нет, нет, позвольте объяснить.
На этой неделе мы с Рики ходили в поход. Мы шли по тропе, петлявшей глубоко в ущелье, солнце почти закатилось, и все покрывали тени. Я тогда ничего не увидела, но Рики клялся, что заметил потерявшегося ребенка. Он сошел с тропы вместе с нашим псом Горди. Я не смогла за ними угнаться. А потом он вернулся. Расстроенный. Горди, видимо, с рычанием убежал в темноту, и он испугался, что наш питбуль растерзает какого-нибудь заблудившегося ребенка.
– Я не знаю, что на него нашло.
Большую часть времени Горди – хороший пес, но он бывает агрессивным к незнакомцам, приходящим к нам домой. Если ему покажется, что нам грозит опасность, Горди и правда может укусить… Хотя как ребенок мог бы вызвать такую реакцию? Я потребовала от мужа описание этого ребенка, но он признался, что “не разглядел его как следует”, сказал, что, по его мнению, ребенок был “голым” и что он вообще подумал, что это ребенок, потому что слышал голос. Наверняка он на самом деле услышал олененка или другое животное, за кем и погнался Горди… Разве ребенок, не откликнулся бы на наш зов?
Рики был со мной согласен. Но, несмотря на это, мы до самых сумерек искали пса, пока не пришлось вернуться в арендованный домик.
На следующее утро Горди вернулся и начал скрестись в дверь хижины. Отпуск было решено свернуть и мы вернулись домой.
И тогда начались странности.
Временами меня мучает бессонница, и я остаюсь внизу смотреть телевизор, чтобы не мешать Рики спать. В ту ночь я лежала на диване и смотрела какое-то шоу, когда услышала разговор наверху. Это должен был быть Рики… но я не разобрала ни слова. Я окрикнула его, безрезультатно, и вернулась к просмотру шоу. Через некоторое время разговор возобновился. На кухне. Туда я и отправилась.
Там стоял ребенок. По крайней мере, так мне показалось в полумраке. Но то был не ребенок. Горди. Наш пес стоял на задних лапах посреди комнаты, с его пасти свисали нити слюны, он издавал эти хрюкающие звуки, которые я приняла за человеческий голос. Но стоило мне войти, пес замолчал, снова встал на четвереньки, глядя на меня.
Утром я рассказала об этом Рики. Он ответит, что мне показалось.
Но я говорю вам: пес стоял на задних лапах и пытался заговорить.
Рики все продолжал дразнить меня из-за Горди: “Эй, Горди, не принесешь ли мне чашечку кофе?” или “Эй, ты не мог бы ответить на звонок вместо меня?” Горди просто смотрел на него. Честно говоря, он все еще вел себя немного странно, но после того, как Рики начал дразнить меня, собака стала моей меньшей проблемой.
Расстроенная, я ушла на работу.
В обеденный перерыв пришло сообщение от Рикки:
РИКИ: Услышал разговор. Подумал, что это ты, но нашел только Горди внизу.
РИКИ: Что-то не так, он издает странные звуки, и похоже у него блохи? ОН так чешется, до крови.
РИКИ: Мы поедем к ветеринару.
Я перезвонила, но Рики никогда не разговаривает по телефону за рулем, поэтому меня не удивило, что вызов переключился на голосовую почту. Осталось только попросить его перезвонить после визита к ветеринару.
Мое рабочее время окончилось, но Рики не писал и не звонил.
По дороге домой я несколько раз пыталась дозвониться, но никто не отвечал.
Рики не было дома. Большинство ветеринарных клиник закрываются к шести вечера, так где же был мой муж? Я проверила его местоположение по телефону, и, к моему удивлению, он обнаружился совсем недалеко, где-то в десяти минутах езды.
Я направилась туда. Он должен был находиться на проселочной дороге, по которой мы ездили к ветеринару, но я даже не увидела сначала его машины. Только заметив, что трава на обочине примята, я поняла, что машина Рики съехала в кювет. Солнце уже клонилось к закату. Я заметил открытую водительскую дверь и грязные отпечатки ног. Телефон Рики лежал на пассажирском сиденье. Я пошла по следам, но они терялись в траве. Я бродила вокруг в поисках мужа, но нашла только Горди.
Вернее, то, что осталось от Горди. Его будто что-то раскололо пополам, как те свиные туши, которые висят на крюках для мяса на скотобойнях. Ребра торчали наружу…
Я вызвала копов. Они приехали осмотрели место происшествия, но, посмотрев на следы, пришли к выводу, что здесь был только Рики. Они, похоже, подозревали, что мой муж, сам сделал это с Горди, хотя я и сказала им, что Рики как раз ехал к ветеринару. Я начала было рассказывать им о странном поведении Горди накануне вечером, но натолкнулась на стену скептицизма. Я просила их обследовать место преступления, оцепить территорию и сфотографировать, но, очевидно, такого рода расследования не проводятся в отношении мертвых собак.
Домой я вернулась измученной и расстроенной. Внутри горел свет. Слава Богу, Рики был дома!
Но открыв входную дверь, первое, что я увидела, это грязь. Мы всегда снимаем дома обувь, без исключений. Кроме того, кто-от говорил внутри, но ровно так же, как Горди прошлой ночью. Говорил… и не говорил одновременно. Издавал эти странные слоги, будто имитировал разговор.
От всего этого меня пробрало до костей, я прокралась ближе и заглянула за угол. Рики стоял в кабинете неестественно напряженным и прямой, как палка, слегка покачиваясь.
– Солнце?
Тарабарщина немедленно прекратилась. Он повернул голову, и, клянусь, как будто бы протянул руку и прижал кожу к своему лицу. Будто она, словно наклейка начала отставать в уголке, но он вернул ее на место. Я услышала, как он сказал, на этот раз очень отчетливо:
– Солнце?
Я побежала. Побежала наверх, в нашу спальню, захлопнула дверь и заперла ее. Я слышала, как он бродит снаружи. Иногда он звал меня: “Солнце?”
Мой телефон остался в коридоре, я была слишком напугана, чтобы выйти за ним, и просто осталась сидеть внутри, прислушиваясь к звукам внизу. В какой-то момент ведущий новостей по телевизору произнес: ”Ожидается солнечная погода!"
И за этим последовал голос Рикки, ясный и отчетливый: “Ожидается солнечная погода!” Затем он прочистил горло и громко крикнул: “Солнце, ожидается солнечная погода!”
Время от времени он поднимался ко мне, чтобы попробовать на новую фразу. В последний раз, когда он поднимался наверх, я не выдержала и закричала через дверь: – А как же Горди? Что, черт возьми, случилось с Горди?
Он смеялся – смеялся! Странным, пронзительным смехом, похожим на женский из телевизора. Совсем не так, как обычно.
– Горди в порядке, солнце. Горди в порядке.
– Меня зовут не ”солнце"!" – Я крикнула в ответ. – Зови меня по имени! Ты знаешь, как меня зовут. Джуди!
– Открой дверь, Джуди, солнце. Джуди! Открой дверь!
Но меня зовут не Джуди. Меня зовут Клэр. Джуди – это имя его матери. Что бы там ни скрывалось под личиной моего мужа, оно слишком пыталось меня успокоить. И я знаю, что должна позвонить в полицию и сказать им, что что-то не так, что если начать его допрашивать, то станет ясно, что он не сможет ответить внятно. Они поймут, что что-то не так.
В конце концов мне удалось выскользнуть, схватить свой телефон и прокрасться обратно, пока Рики торчал у телевизора.
Но теперь я в ужасе, потому что сразу после того, как я вбежала обратно и заперла дверь, он подошел – должно быть, услышал меня – и постучал.
Я просто застыла на месте в этот момент. Не уверена, что теперь смогу убедить полицию, что что-то не так.
Потому что после того, как постучал, он сказал:
– Солнце?
Так самодовольно, уверенно.
– Солнце, открой. Все в порядке, Клэр, солнце. Открой дверь, Клэр.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Моя дочь – серийный убийца. Я долго не решался это сказать. Много времени прошло с тех пор, как полиция пришла к ней домой, когда мы были у нее в гостях. Они нашли кладбище на заброшенном поле за ее домом, тела образовывали три широких круга, наподобие жутких ведьминых кругов. Когда они назвали количество убитых ею людей, число оказалось таким огромным, что я не мог понять, как ей это удалось к двадцати девяти годам. Спустя два года после того, как ее поместили в камеру смертников, я наконец сказал жене эти слова: “Наша дочь – серийный убийца.”
Люди обычно говорят, что женщины-маньяки – это редкость, и они не настолько опасны, как мужчины-маньяки. Но в жестокости убийств Фиона могла посоперничать с Банди и Дамером. Она была не менее сильной, порочной и жестокой. Об этом свидетельствовала коллекция сердец в ее холодильнике и отчеты коронера о том, что каждую жертву по несколько дней пытали и морили голодом, прежде чем убить.
– Покончить с ними было милосердно. Смерть. Никто не захотел бы жить после того, что она с ними делала, – полицейский сказал, что коронер при этих словах побледнел. За двадцать пять лет работы в полиции он никогда не видел ничего настолько ужасного.
Иногда по ночам я просыпался от кошмаров о ее злодеяниях.
Самым странным в этом всем было то, что Фиона была миниатюрной девушкой. Полиция оказалась совершенно сбита с толку тем, как ей удавалось все это совершить. Хуже того, они никак не могли понять, как именно она убила этих людей. Порезы были такими точными. Хирургически точными. Но в мире не было ничего, что могло бы нанести эти порезы. Ни скальпеля, ни ножа.
Все органы были удалены, а потом аккуратно зашиты обратно. Когда швы разрезали, то обнаружилось, что на внутренностях вытатуированы сотни строк на языке, который никто не смог расшифровать.
Моя дочь – не медицинский работник. И не татуировщик. Она говорит только на двух языках. Английский и испанский.
Мы избегали прессы, но это не означало, что никто о нас не напишет. И статьи появились. Статьи, в которых задавались вопросы, какое детство у нее было. Какими были ее родители. Они раскопали все о нашей семье и, вероятно, разочаровались, обнаружив, что мы были обычной американской семьей, поэтому занялись домысливанием. Возможно, мы были слишком скучными. Возможно, проблема заключалась в нормальности.
А может, мы очень хорошо заметаем следы.
В любом случае, мы с женой потеряли работу. К нам приставали на улицах. Несколько раз нам прокалывали шины, и мне трижды приходилось отмывать дом от граффити, называющих нас отвратительными словами. Наш сын не смог этого вынести. Он и его жена поменяли имена и уехали из штата. Но мы не могли последовать за ними.
Если бы мы уехали, кто навещал бы Фиону в тюрьме?
Я знаю, что люди хотели бы считать Фиону чудачкой. Что наклонности к убийству проявились в ней потому, что она была странной, одиночкой. Нет. Фиона была общительным ребенком. Она была чудесной дочерью, никогда не упускавшей шанса зайти к нам и помочь. Была чирлидершей и хорошо училась. У нее была компания друзей, с которыми она выросла. Она даже вышла замуж за свою детскую любовь, хотя не могу сказать, что она оказалась хорошей женой. Бедный Джеймс, его голову нашли в морозильной камере в подвале. Тело не найдено до сих пор.
Когда мы в первый раз навестили ее в тюрьме, это привело меня к тому, что я нашел на чердаке.
Нас попросили попытаться вытянуть из нее больше информации. Полиция сказала,что они смогли опознать не все тела, так что если бы смогли ее разговорить, это помогло бы семьям жертв обрести покой.
Также они хотели узнать, как она это делала.
Чувство вины за то, что наш ребенок сделал с детьми других людей, толкало нас на это сильнее, чем любовь к дочери. Как будто мы могли немного искупить ее поступки, узнав все, что можем.
Словно что-то могло загладить вину за рождение монстра.
Это случилось в день посещения. Мы сидели в нервном ожидании в комнате повышенной безопасности тюрьмы самого строгого режима. Двое надзирателей находились с нами в комнате, двое стояли снаружи, и четверо привели Фиону в наручниках.
Когда дверь открылась и вошла наша дочь, меня встревожило то, что на ее лице играла веселая улыбка, несмотря на наручники, сковывающие ее руки и ноги. Она выглядела на удивление хорошо. Это было неудивительно, она холодно улыбалась на протяжении всего процесса, но было что-то неприличное в том, как ей шла тюрьма. Она... сияла.
– Привет, пап, мам, – она села напротив нас. Я вздрогнул от звяканья наручников.
– Фиона, – выдавила моя жена - Кристина, крепко сжимая в руке салфетку. Затем она снова заплакала, и Фиона немного изменилась в лице. Она с беспокойством посмотрела на Кристину.
– Мам, пожалуйста, не плачь. Если бы вы знали то, что знаю я, вы бы не расстраивались.
Злость начала закипать внутри меня. Что за хрень творится с Фионой? Я достаточно прочитал о серийных убийцах, чтобы знать, что они лишены эмпатии и человеческих эмоций в целом, но это не та маленькая девочка, которую я растил.
– Что с тобой случилось? – спросил я тихим голосом, пытаясь сдерживать эмоции. – Почему ты убила всех этих людей?
Фиона улыбаясь откинулась на спинку стула и убрала за плечо светлые волосы.
– О папа, это не важно. Ты не можешь остановить нас. Не важно, насколько сильно ты будешь пытаться.
Я не мог понять, о чем она говорит.
– Фиона, – я стремительно терял терпение, – о чем ты говоришь?
– Я говорю о твоем отце, пап. И о его отце. И о его отце. Обо всех поколениях.
Я сглотнул и посмотрел на охранника. Однако, если ему и показалось в нашем разговоре что-то странное, он этого никак не выдал.
– И что с ними? – спросил я с беспокойством в голосе.
Фиона вопросительно наклонила голову, и на мгновение я увидел в ней шестилетнюю девочку, которая так делала, занимаясь математикой.
– Ты действительно не помнишь?
Я беспокойно поерзал на стуле.
– Ты знаешь, в чем дело. Всегда знал, – сказала она, подавшись вперед.
– Я… я действительно…
– Нам не нравится, когда ты лжешь.
– Я… – я запнулся, и замолчал, не понимая, что за игру она ведет.
Она откинулась назад и широко улыбнулась. А потом, могу поклясться, мое сердце остановилось. Внезапно в комнате потемнело, глаза Фионы стали абсолютно черными. Кожа и волосы побледнели.
Но надзиратели просто стояли, казалось, ничего не замечая, застыв во времени. Я глянул на Кристину, она сидела, глядя перед собой пустыми глазами, на ее щеке застыла слеза.
Дочь заговорила, и из ее рта посыпался пепел, а голос стал глубоким и холодным:
– Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.
Эти слова... Я знал эти слова. Я читал их раньше.
Холодными потными ладонями я оттолкнулся от стола, наклонив стул, и привалился к стене, грудь сковал ужас.
Внезапно все снова стало нормальным. Лицо дочери стало обычным. Плечи жены вздрагивали от рыданий, она не могла сказать ни слова, а Фиона сидела с улыбкой, которая совсем не отражалась в ее глазах.
Дрожа, я сказал охране:
– Мы закончили.
Жена повернулась ко мне, я посмотрел в ее заплаканные глаза.
– Нам нужно идти. Сейчас.
Последнее, что мы услышали, выходя из комнаты, был смех Фионы, когда-то звонкий, а теперь холодный и жестокий.
***
Вернувшись домой, я дождался конца ужина, и мы отправились спать. Я подождал, пока Кристина выпьет снотворное, и ее дыхание станет достаточно ровным, чтобы убедиться, что она спит. Затем тихо встал и отправился на чердак.
Я точно знал, что искать. Поднявшись через квадратный люк в темную, тихую комнату, в которую не заходил с самого переезда в этот дом, я посветил фонариком по сторонам. Большая часть помещения была занята старыми детскими игрушками, одеждой, вещами, которые мы планировали отдать, но так и не собрались это сделать. Старой мебелью наших родителей.
Здесь же, в углу комнаты, стояла картонная коробка, причина, по которой я не заходил на чердак годами. Во рту пересохло, руки тряслись, я подошел к ней и подтянул к себе. Затем глубоко вздохнул и открыл ее.
Внутри лежала стопка дневников в кожаных переплетах, которые я надеялся больше никогда не видеть.
В них были имена и детали мучений и убийств каждого человека, убитого моей семьей. Кровавое и жестокое наследие охотников на ведьм, которыми мы были раньше.
Вот только… это были не ведьмы. Вы уже знаете это, если вам что-нибудь известно о процессах над ведьмами.
То, на что охотились охотники на ведьм, было гораздо, гораздо древнее.
Они охотились на Древних Богов.
Видите ли, этот мир принадлежал Древним задолго до того, как стал нашим домом. Он принадлежал могущественным существам, наводившим на нас ужас. Но мир постепенно менялся, все меньше и меньше людей верили в народные сказки, и так же они перестали верить в Древних Богов.
Что могут боги без молитв и страха, сохраняющих их могущество и бессмертие.
И они стали жить среди нас, чтобы адаптироваться к смерти. Менее могущественные. Менее защищенные. И мы этим воспользовались. Мы охотились на них во имя нашего собственного Бога. Мы решили, что это необходимо делать, чтобы сохранить наш вид.
Что мы были слугами Божьими, исполняющими его волю.
Моя семья поддерживала традицию годами, находила оставшихся Древних и уничтожала их. До тех пор, пока не родился мой отец и не отказался продолжать дело своего отца. Отец убил деда, когда был подростком. Он защищал девушку, которая позже стала его женой. Моей матерью.
Он сохранил дневники. Сохранил, чтобы рассказать мне об истории, которой он стыдился, чтобы сказать, что я не должен идти по этому пути. Я прочитал их много лет назад и ужаснулся от количества жизней, отнятых моей семьей.
И я не продолжил семейную традицию. Я прожил достойную жизнь и построил хорошую семью.
Или я так думал.
Я переворачивал пожелтевшие от времени страницы, читая имя за именем, записанные побледневшими чернилами.
В конце концов я нашел то, что искал.
Это было в третьем дневнике. Последние слова Древней богини, которую сожгли заживо:
Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.
Произнеся эти слова вслух, осознавая, что они написаны не просто на языке, которого никто не понимает, а на языке, который никто и никогда не должен был понять, я увидел, как они медленно превращаются в английский.
За каждого убитого вами мы возьмем взамен тысячу таких, как вы. Наша месть осуществится вашей собственной кровью.
Но кровь стыла не от слов, сказанных Фионой. А от тех, что были записаны ниже.
Слов, написанных старыми выцветшими чернилами:
Не бойтесь смерти. Бойтесь того, что ждет вас после.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
В этом не было никакого смысла. Я уставился в пол с телефоном в руке, потеряв дар речи.
– Папа, о чем ты? Где ты?
– Кев, не преследуй меня.
– Я не могу! Я не могу просто тебя бросить.
Тяжелое дыхание с другого конца провода было мне ответом.
– Папа, просто скажи, где ты. Я не пойду за тобой. Обещаю. Я буду... в безопасности. На чекпоинте. Я пришлю Мартина.
– Я не знаю, где нахожусь. Никогда не был в этой части леса... Думаю, где-то на востоке. – Его голос дрожал.
– Ты видишь какие-нибудь знаки на деревьях?
– Да… но от этого не лучше. Это не наши знаки.
“Это не наши знаки.”
Я замолчал. Он тоже. Вдруг кто-то свистнул прямо над моим левым ухом. Я подпрыгнул на месте, но тут же сделал глубокий вдох и приказал себе расслабиться. Они далеко.
– Есть кое-что еще, – продолжил отец.
В хижине было холодно, но я весь покрылся испариной, будто в лихорадке. Телефон едва не выскальзывал из ослабевших пальцев.
– Кев, я здесь не один. Кто-то постоянно рядом. И я не могу выбраться. Будто хожу по кругу, взад и вперед, и боюсь зайти слишком далеко. Это нечто... оно охраняет меня. Не хочет, чтобы я выходил.
Снова свист слева. В этот раз дальше. Они приближались.
– Понял. Мне нужно идти.
Я хотел повесить трубку, но рука не слушалась. Телефон упал на пол. В отражении в окне я увидел себя – бледного, с темными прожилками под глазами и пересохшими губами. Что со мной происходит?
Подкатила тошнота. Я рухнул на колени, раскачиваясь взад и вперед, не понимая, что теперь делать. Это точно был папа, я знал это. Эти твари не должны уметь пользоваться телефоном. Но где он? Они ведь не отпустят его, если я не отправлюсь на поиски сам? Можно ли вообще рассчитывать на Мартина – он ведь так охотно бросил меня одного в лесу… вряд ли он готов протянуть руку помощи.
Желудок резко скрутило, грудь сдавило и меня вырвало на деревянный пол. Следующие минуты прошли как в тумане – я помню, как на коленях полз к лестнице, затем буквально упал вниз и врезался ногами в землю, пытался встать, но безуспешно. Так и остался лежать на листьях, уставившись в небо. Я мог бы просто заснуть здесь. Навсегда.
Еще один свист слева от меня, на этот раз подальше.
Они настигали, времени не оставалось.
– Эй! Парень?
Нет, черт возьми. Так скоро?
Я приподнялся и обернулся на звук. Женщина с чекпоинта, это была она. Та, что говорила, что ее смена вот-вот начнется.
Как минимум, она так выглядела. Но не обманывали ли меня глаза?..
Я не ответил. Просто тупо уставился на ее серые кожаные сапоги и рыжий хвостик.
– Ты в порядке?
Я встал. Она попыталась помочь, но я крикнул, чтобы она не прикасалась ко мне.
– Не приближайся!
На ее лице отразилось замешательство.
– Откуда ты взялся?
– Могу спросить тебя о том же.
– Что? – она улыбнулась, немного удивленная.
– У меня отец пропал. Ты находишь это забавным?
Она почесала в затылке.
– Кто твой отец?
– Мы буквально об этом же говорили с тобой с Мартином на чекпоинте. Ты должна помнить.
– Я знаю, что он пропал, но не знаю его имени. Не могу же я знать здесь всех, – раздраженно ответила она.
Я все ей рассказал. Она покачала головой.
– Никогда о нем не слышала.
– Почему никто об этом не говорит? Ваши смотрители просто пропадают, черт возьми, я болтаюсь здесь уже два дня, а вам, кажется, все равно! А как же моя мать? Вы с ней связались? Ты говорила с Мартином, раз уж его эгоистичная задница бросила меня одного в лесу?
– Мартин не вернулся на чекпоинт, – стоически произнесла она. – После той ночи мы его больше не видели.
Я уставился на нее, не веря своим глазам.
– Отведи меня туда. Если это правда ты. Мне нужно поговорить с большим количеством людей. Я не могу оставаться здесь один, с тобой...
– Я понимаю, что твой папа пропал, но это не такая уж редкость в наших краях, и, пожалуйста, будь вежлив. Не позволяй разочарованию затуманивать твои суждения и делать тебя излишне раздражительным...
– Излишне? У меня есть полное право злиться. Что ты имеешь в виду, говоря, что это не такая уж редкость? Мартин же сказал, что здесь никто не пропадал?
Она нахмурилась, наклонила голову набок, затем отвела взгляд.
Меня все еще подташнивало, но, по крайней мере, я мог стоять на ногах. Раздался еще один свист, на этот раз в глубине леса. Нас окружали высокие деревья, и знакомая хижина казалась теперь заброшенной и прогнившей. Все потеряло смысл.
– Твой отец не первый, кто пропал без вести. Многие пропали до него, и многие последуют за ним. С этим местом не договориться. Это просто случается.
– Мартин сказал…
Она медленно покачала головой.
– В это посвящены не все. Мы не хотим пугать рейнджеров.
– Кто еще пропал? – я едва выдавил эти слова.
Она заколебалась. Повисло неловкое молчание.
– Я.
Я не дал ей договорить.
Я бежал пока не онемели ноги, натыкаясь плечами на стволы деревьев и изо всех сил стараясь не споткнуться и не покатиться по земле. Я чувствовал, что единственное спасение – это бежать как можно дальше. Лес окончательно поглотил меня. Как долго человек может прожить без еды и воды?
В какой-то момент я остановился, и сел на землю. Я больше не мог этого выносить – сердце буквально говорило, что если я в ближайшее время не приторможу, то притормозит оно.
Плюхнувшись на мох, я осознал, что не один. Черт тебя подери.
Та же рыжая женщина сидела напротив.
– Уйди пожалуйста. Оставь меня в покое.
– Я просто хочу помочь.
– Не верю.
– Я пропала давным-давно. Не помню, что я тогда делала, думаю, патрулировала окрестности. В любом случае, пост 62 известен тем, что вокруг него происходят интересные вещи. 62, 24, 46... Вообще говоря, это не посты, а энергетические точки. А Они... насколько я знаю, Они выходят из земли. Они мертвы. Леса когда-то были кладбищами человечества и ритуальными мусорными баками в целом – я не знаю, что здесь происходило, но этот лес поглотил слишком много крови. Это как черная дыра, эта кровь. Эта смерть. Чем больше ее собирается, тем больше она притягивает и тем больше требует. Больше крови. Больше смертей.
Она тихо бормотала, как будто рассказывала сказку на ночь.
– Я увидела те знаки, и хоть и не узнала их, постеснялась спросить. Подумала, что упустила часть информации при обучении, и незнание знаков выставило бы меня и неприятном свете… Тогда еще не было списка правил. – Женщина вздохнула. – В общем, по чужим знакам я пришла на ту поляну и… Не помню, как я умерла. Только то, что слышала мамин голос. Сейчас и не вспомнить, как он звучит.
– Как давно ты здесь?
Она проигнорировала мой вопрос.
– Ты все еще жив. Ты можешь уйти. Но, скажу я тебе, здесь не так уж и плохо. – Она растянула губы в улыбке, но глаза не улыбались. – Здесь всегда есть чем заняться. Они всегда кого-то ищут.
Я отрицательно помотал головой, женщина кивнула.
– Ладно. Что ж, ты ищешь отца, и, сдается мне, уже знаешь, что делать. Оглянись.
Я так и сделал. Позади меня почти флюоресцирующим синим цветом мерцал синий треугольный знак. Я повернулся обратно к женщине… но она уже исчезла.
Я просто продолжил идти. Звуки шагов тонули во влажной земле и опавших листьях. Никогда раньше я не бывал в таком лесу. Он не казался живым в обычном смысле: будто миллионы маленьких жизней бродили вокруг, как самостоятельные существа, и земля вздымалась и опускалась под ногами, передразнивая мое собственное дыхание.
Я миновал мост, затем туннель в одной из этих богом забытых гор. Когда я вышел, то услышал шепот и свист.
Как ты?
О, я в порядке. Просто немного взволнован.
Ну, ну, подожди. Я верю, что это скоро произойдет.
Я тоже верю. А ты веришь?
Да, да. Скоро.
Скоро.
Скоро.
Скоро.
Скоро.
Скоро…
Что же должно было произойти?
Я попробовал позвать отца, ведь телефон и фонарик безнадежно разрядились, но ответил кто-то другой. Больше я не решался открывать рот.
Потом пробрался через сад с розами. Розы. Такие популярные, любимые миллионами цветы. Розы. Никогда не упускают шанса пустить кровь.
Вдалеке виднелись еще деревья. Одно из них выглядело сломанным. Подойдя ближе, я понял, что с него что-то свисает. Или кто-то. Я не узнал этого человека. Просто продолжил идти и увидел других. Они свисали с деревьев, босые ноги парили у меня над головой. В какой-то момент я перестал смотреть в лица повешенных, вдруг испугавшись, что найду там отца.
В конце концов я добрался до холма и почувствовал запах дыма. Подошел ближе, увидел костер, и…
– Мартин!
Стоило это произнести, как мое плечо пронзила боль. Я ударился спиной о дерево. В нос ударил запах металла.
– Убирайся. – пробормотал Мартин.
– Нет, это я... поверь мне. Только не гони.
– Я видел тебя уже пять раз. Больше не верю.
– Но это правда!
Еще одно лезвие полетело в мою сторону, но в этот раз я увернулся. А потом заплакал и упал на колени. Я рассказал ему о рыжей женщине, и о моем отце, и о звездах, и о своей жизни так, как не смог бы ни один двойник. Они могли пытаться лишить меня жизни, но ничерта обо мне не знали. Взгляд Мартина смягчился. Он вздохнул.
– Я встретил здесь 12 закатов. Я убивал их, чтобы поесть. Мимиков. Я ел их мясо. Они приходили в образе моей семьи, любимых, даже в твоем. Мне не сосчитать, сколько раз я вырезал своих родных в этом проклятом месте. Не сосчитать.
Мы немного поговорили. Он сказал мне, что не хочет идти дальше, потому что тоже видел поляну и у него возникло дурное предчувствие.
В какой-то момент он прервал меня.
– Ты слышишь треск костра?
Нет. Я не слышал ничего. Ни шороха листьев, ни треска поленьев. Ни ветра.
Мертвенная синева.
– Беги.
И я побежал. Мартин следовал за мной, и мы неслись прочь, пока лунный свет не начал свободно литься на наши головы, вырвавшись из теней древесных крон.
Мы вышли на поляну.
Я замер, затаив дыхание.
Там лежал мой отец. Без сознания.
Я бросился к нему и начал трясти за плечи, звать его охрипшим голосом.
– Папа! Очнись! Пожалуйста, очнись!
Он не очнулся.
Внезапно Мартин закричал. Обернувшись… я увидел огромную фигуру, нависшую над ним.
Выбирай
Кто-то шепнул мне это прямо в левое ухо.
Выбирай. Один или другой
Мартин вопил. Отец молчал.
Я не сомневался.
– П-папа. Я выбираю папу. Оставь его в живых.
Мартин резко замолчал. Отец закашлялся.
Я крепко обнял его, сбитого с толку, бледного. Мартин остался лежать на холодной земле, превратившись в большой синяк, смотря широко раскрытыми глазами в небо.
Жгучая вина нахлынула на меня, но времени обдумать произошедшее не было.
Сверху обрушился мощный луч прожектора.
Вертолет. Не медля, я встал на лестницу и помог подняться отцу. Последнее, что я увидел, прежде чем отвести глаза, была рыжая женщина, сидящая на траве рядом с телом Мартина, скрестив ноги.
***
Нас доставили ко входу в парк.
Следующие часы были заполнены вопросами. О парке. О нашем исчезновении. Об убийстве Мартина. Теперь мы главные подозреваемые, но я просто рад, что выбрался, и я знаю, что это из-за его жертвы. Тем не менее, я бы очень хотел поговорить с ним еще раз. Не могу успокоиться, зная, что его невинная душа где-то там.
Есть еще кое-что.
Я бы никогда не осмелился признаться в этом.
Но…
Иногда, когда я смотрю на своего отца, даже спустя недели после произошедшего…
Я задаюсь вопросом, действительно ли это он.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
В реальности всё оказалось прозаично.
Надеюсь, не баян.