Есть в нашем городе, как и во многих других городах нашей страны, Центр
социальной помощи семье и детям. Туда попадают дети и подростки,
попавшие в трудные жизненные ситуации. Чаще всего там временно прибывают
те дети, чьих родителей лишили или собираются лишить родительских прав.
Либо дети, оставшиеся без попечения родителей — это когда родители
умерли, пропали без вести либо сидят в тюрьме. Находятся дети там до тех
пор, пока не решится их дальнейшая судьба. Иногда детей берут под опеку
другие родственники, иногда отправляют в детский дом, гораздо реже дети
возвращаются в семью к родителям.
Назову центр, находящийся в нашем городе, «Надежда». В Центре, кроме
воспитателей, нянечек, медика, работают и психологи. Я даже не знала,
что они там есть, пока не пообщалась с одной. Но встретились мы не в
«Надежде», а на улице. И встречу эту нельзя было назвать приятной.
Однажды летним днем дали мне вызов — на улице девочка тринадцати лет
ведет себя неадекватно. Вызывала сотрудник центра «Надежда». Женщина
сообщила, что девочка «находится в психозе, угрожает убить малолетнего
брата и покончить жизнь самоубийством. Ее надо в психбольницу увезти».
Причем, как выяснила диспетчер, девочка на учете у психиатра не состоит.
У меня уже тогда возникала мысль, что, скорее всего, имеет место не
психоз, а истерика. Я взяла карту вызова и поехала.
Приехав на указанное место, я увидела такую картину: возле
металлического забора стоит полная женщина, упираясь руками в забор.
Между рук женщины, прижавшись спиной к ограде, стоит заплаканная
девочка. Рядом с ними стоят женщина и мужчина лет 25-30. Неподалеку на
велосипеде катается мальчик лет 7-8, а пожилая женщина его зовет:
— Едь сюда! На дорогу не выезжай.
Выхожу из машины и начинаю выяснять обстоятельства. Скорую вызывали к
девочке. Назову ее Аня. Аня сирота. Полная женщина — ее тетя. Пожилая
женщина — ее бабушка и опекун. Молодая женщина никак не представилась, а
молодой человек ни слова не проронил за все время моего общения с этими
людьми. Мальчик, брат девочки, ел мороженое и катался на велике по
кругу. Первой начала говорить молодая женщина, и очень напористо так:
— Ее надо увезти в психбольницу. У девочки психоз! Она собралась
покончить жизнь самоубийством и убить своего брата! Забирайте и везите!
Видела я психозы, но такие, чтобы человек спокойно стоял, уставившись в
землю, — ни разу. На мои попытки поговорить Аня не реагировала — стояла и
молчала. Тетя ее рассказала, что увидела Аню, гуляющую по улице.
Захотела поговорить с ней и окликнула. Аня попыталась убежать от тети,
но тетя оказалась проворнее и догнала ее. Тетя решила, что девочка
должна пойти домой, но Аня отказалась. Тогда тетя позвонила бабушке.
Бабушка позвонила в центр «Надежда» и прибежала сюда вместе с внуком. А
скорую она не вызывала. И тут же тетя начала уговаривать Аню:
Аня упрямо мотает головой, глотая слезы, но рта не открывает. Я пытаюсь пообщаться с девочкой:
— Наговорилась уже. Хватит!
Девочка явно не хотела идти на контакт, но, может, причиной были окружающие ее? И я позвала Аню в машину:
— Пойдем-ка в машину. Я осмотрю тебя и давление измеряю.
С видимой неохотой девочка прошла в автомобиль скорой. В машину
попыталась сунуться тетя, но я ее не пустила, велела ждать на улице. В
машине, после измерения давления, я сказала:
— Аня, мне надо решить, насколько ты адекватна. Когда вызывали скорую,
сказали, что ты в психозе. Но я же вижу, что это неправда и на тебя
наговаривают. Я хочу понять, что происходит.
И девочка рассказала, что у нее погибли родители, и в их смерти она
винит брата (выяснять подробности я не стала). Из-за этого ей трудно
находится рядом с ним. Дома каждый день скандалы — все орут друг на
друга. Аня решила, что ей лучше жить в детском доме, поэтому обратилась в
центр «Надежда». Но в «Надежде» ей отказали. Аня сказала, что уже три
раза писала заявление в опеку с этой просьбой. И ей вновь отказали,
правда, поставили семью «на особый учет». А сегодня она пошла гулять с
девочками, но увидела тетю.
— Тетя обязательно домой загонит, а ведь всего-то пять часов, и уроки учить не надо!
Аня решила спрятаться от тети, но тетя ее догнала и позвонила к бабушке.
Суицидального настроя у девочки я не увидела. Аня сказала, что жить она
хочет, но отдельно от брата. Рядом с ним ей его убить хочется и «самой
убиться». Я сделала вывод, что тут нужен не психиатр, а психолог. О чем и
сообщила женщинам:
— Девочке бы с психологом поговорить, а не в психушку ехать.
— Она разговаривать с психологом не хочет! — заявила молодая женщина.
— Тогда ей нужен другой психолог, — ответила я.
— А я и есть другой психолог! — воскликнула дама.
— Мне очень жаль, что вы не можете найти общий язык с ребенком. Но это
не повод ехать в психбольницу. Поедем в детское отделение потому, что
вызов был сделан на улицу. И только поэтому. Ребенок не нуждается в
госпитализации.
В больницу Аню я отвезла в сопровождении бабушки. Психолог поехала
вместе с молодым человеком на его машине. С братом осталась тетя. В
детском отделении педиатр сказал, что все понял.
— Поезжайте. Разберемся дальше сами.
Девочку после осмотра педиатр отправил домой. Надеюсь, что у Ани все сложилось хорошо.
После этого вызова меня еще долго не оставляло возмущение. Честно
говоря, меня до сих пор бомбит от воспоминаний. Девушка-психолог
работает не просто в школе, где эта должность носит, скорее, номинальный
характер. Она работает в месте, где дети остро нуждаются в
психологической помощи. В подобных местах у детей израненные души,
которые очень трудно залечить. И тут такой «психолог», с которым не
хочет разговаривать подросток. Просто не хочет? Или психолог не в
состоянии выполнять свою работу, и именно поэтому ребенка «надо увезти в
психбольницу»? И если подросток уж такой трудный и не хочет ни с кем
разговаривать, почему со мной-то она разговорилась? Может, все же дело
не в девочке?
А низкая зарплата психологов — не оправдание. «У социальных психологов
маленькая зарплата, поэтому они не справляются со своими обязанностями» —
звучит так же нелепо, как «у медсестер низкая зарплата, поэтому они не
умеют делать инъекции. Особенно внутривенные».