– Слушай, а если бы ты был богом, и если бы тебе нужно было сказать людям что-то такое, чтобы они сразу в тебя проверили? Что бы ты им сказал? 
– Я сам должен говорить? – уточняет В.
– Ну, представь, что тебя слышит твой ученик. И ты можешь ему передать всё, что угодно. А он потом разнесёт по свету. 
– Я бы велел ему сказать, что меня не существует. А там уже, как говорится, хотите - верьте, хотите - не верьте. Я буду ленивым.
 «Мужчины...Что с них взять?» - подумала я и мысленно пожала плечами.
– А я бы,– вклинился в разговор инициативный А.,– Я бы сказал людям: «Пойдёмте, я кое-чё вам покажу». 
– И что бы ты им показал? – уточняю на всякий случай, не зная наверняка, хочу я об этом знать или нет.
– Ну... пошли бы за мной следом 12 учеников. Спустились бы мы все дружно в страшный темный подвал...
– А потом,– перебиваю я,– ты углубляешься во тьму, кряхтишь, кашляешь, и через мгновение вытягиваешь два мешка кабачков. И говоришь ученикам: ради всего святого, придумайте, что с этим делать. Кабачки уже девать некуда.....не знаю, кому сплавить. Растут, как сорняки.
– Вот так я и хотел сказать, да! И придумают они икру и оладушки. И даже кабачковый самогон. И уверуют. 
– А ты бы что сказала, Леночка? – оборачиваюсь я к молчаливой и прекрасной танцовщице. Мой вопрос заставляет её истерично усмехнуться.
– Ты хочешь знать, что бы я сказала людям, будучи богом, чтобы они в меня поверили? 
– Да,– отвечаю я второпях, зная, что сейчас Леночка придумает что-то очень изящное. И чувствую, что не ошибаюсь.
– Я бы сказала им: поверьте в себя. 
 Хоть я и знала, что Леночка золото нашей коллекции, но такого трогательного ответа от холодной дамы не ожидала. Улыбнулась во все имеющиеся зубы. Не оскалом. Очень даже искренне.
Следом вышла из тренерской очень поникшая после съеденного творожного сыра Р. 
 Не упускаю возможности, и допытываю: 
– Что бы ты сделала, будучи богом? Нужно сказать что-то такое, чтобы люди в тебя поверили, и захотели следовать за тобой.
– Опять вы тут со своим христианством? – брезгливо фыркает Р. 
 Даже пытается уйти, но я выставляю руки, и по-детски уговариваю:
– Нет, это про другое, мы просто философствуем. Ну ответь, пожалуйста! 
– Я бы сказала людям, что мясо есть можно,– издевательски бросает она и повторяет истеричность Леночки. 
 Мы, всей нашей случайно образовавшейся компанией святых и нищих, хлопаем глазами, смотрим друг на друга. Смеёмся. Киваем неозвученным мыслям. Чувствуем, что нет никакого правильного ответа среди озвученных, и оттого утешаемся.
 Как вдруг нашу дурацкую тишину прерывает голос М.:
– А я бы сказала людям, что не надо ничего искать и ни о чём просить. Сказала бы им: сила уже внутри вас всех, и следовать нужно только своему выбору. Слушать себя. Своё сердце. 
– И есть кабачковые оладушки,– шёпотом дополняет А. 
– И оладушки,– соглашается М. вполне серьезно. И держится молодцом ещё две секунды. Уже через три заливается хохотом.
 Встаёт самый первый. Тот, что ленивый. Тот, который скрывается под буквой В. Без бокала, но с тостом. И произносит соответствующей интонацией: 
– А мне нечего больше сказать! Я бы попросил всех - не звонить мне больше. А так, главное, жить счастливо, любить. Делать людям хорошо, а плохо не делать. 
– Не знаю, какая из всех ваших версий самая лучшая. Но, кажется, придётся использовать все.